Double spirit. Часть 3 (СИ) - "kasablanka" - Страница 23

Лео поперхнулся и изумленно уставился на бабку. Как? Хотя… глупость. И спалились они в первый же день тогда, да и потом… Засосы и все такое. Есть вещи, которые от умного человека не утаишь, да он даже и не старался особо. Смысл унижать себя и другого попытками скрыть то, о чем оба прекрасно знают?

Поэтому он просто кивнул головой, не вдаваясь в подробности. И был ошарашен реакцией.

Бабка раздраженно поднялась с корточек одним слитным движением и, отойдя от дивана, села в кресло, приняв заученно изящную позу — руки на подлокотники, шея-лебедушка, тонкие лодыжки перекрещены.

— Тряпка.

— Ччто? — не веря своим ушам, пролепетал он.

— Что слышал. Тюфяк ты, Лень. Впрочем, о чем это я. Есть ведь в кого. Вылитый папаша.

Женщина сидела спокойно, только слегка барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Лео подавленно молчал.

— Солнце мое, ну неужели ты не понимаешь, что так нельзя? Плывешь, как рыба по течению, люди появляются в твоей жизни, исчезают, а ты словно спишь! Пойми, если не научишься сам жить, то за тебя твою жизнь сделают другие, так, как им удобно! Это твоя жизнь, тут хватай того, кто тебе нужен, и зубами его, зубами! За холку! И не давай никому отнять! Иначе оглянешься — а жизнь прошла, а ты тряпкой так и валяешься, только об тебя еще и ноги вытерли все, кому не лень. Ты понял меня?

Лео, не переставая изумляться неожиданной перемене обычно пофигистичной и равнодушной Ашхен, молча кивнул.

Женщина вздохнула, покачала головой, поднялась и легким призраком скользнула на кухню. Он же остался валяться, пытаясь переварить впечатления последних минут. Впрочем, долго зависать ему не дали. Вскоре звон посуды, запах горелого и сдержанный интеллигентный мат сквозь зубы заставили его подорваться и вихрем нестись на кухню.

Где его взору предстала душераздирающая картина — бабушка пыталась приготовить еду.

Еда была категорически с этими планами не согласна, и пока вела с разгромным счетом. Причем с разгромным — в самом прямом смысле этого слова. Лео, хрупая тапками по стеклу, слава богу, сообразил не босым примчаться, подошел к Ашхен, в растерянности замершей перед плитой, и приобнял ее со спины. Осторожно убрал сковороду, уже обугливающуюся по краям, с горелки и выключил газ, другой рукой продолжая обнимать хрупкую женщину. На своих тонких шпильках, которые она, тоже, к счастью, придя с улицы, пока не сняла, она едва доставала ему до подбородка.

— Ты чего это? С дуба рухнула? — поневоле улыбаясь и пряча эту улыбку, спросил Лео.

— Да черт! — выстонала жертва готовки, постепенно приходя в себя. — Ты меня напугал просто до усрачки! Я знаешь, сколько лет в этой каше варюсь? Балетные мальчики они, знаешь, такие… балетные. За эти годы чего только не насмотрелась! Гормоны-то мужские, а души тонкие-звонкие. Охохо… и вены резали, и травились, и ширялись. И уходили-убегали, и «прощай навсегда», и короче, цирк на конной тяге. Шекспир со своими страстями отдыхает. Ты кстати, знаешь, что половина его сонетов парню посвящена? *

Лео пораженно замотал головой. Он не знал.

— Ну, конечно и счастливые пары тоже бывают. Я просто… Лень. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Черт! Банальнее этого я еще ничего в жизни не произносила. Старею, что ли? Но тем не менее это так. Вот такое у меня скромное желание. Уважь старуху.

Лео засмеялся и разжал руки. Надо было бежать за веником и совком, и вообще ликвидировать разрушения.

Потом, когда он сметал останки погибшего японского фарфорового чайника, а Ашхен пыталась отдраить сковороду, предусмотрительно прикрывшись фартуком до пола в стиле Джейми Оливера, женщина, стоя спиной к нему и тихо поругавшись на железку, подвела итог:

— А Кирюху своего ты все-таки верни. Негоже отдавать без боя то, что твое. Мужик ты или где?

На кухне повисла тишина. Она закрутила кран и повернулась лицом к внуку, выжидательно глядя на него. Лео бросил совок и сел. Спрятал глаза.

— Баушк, — наконец выдавил он из себя, и поразился тому, как это легко, само собой, у него вышло. Не Ашхен. А «бабушка». Такое неподходящее ей слово. Женщина даже замерла от неожиданности. И всё же.

— Баушк. Знаешь, все не так просто. Я… мне кажется… Словом, я люблю другого человека. И он, этот человек, уже не вернется.

Все. Он сказал это вслух. И тут же выдохнул, словно гору с плеч скинул. Лучше признать ужасный конец, чем медленно сходить с ума.

— Это женщина? — с плохо скрываемой надеждой в голосе отмерла Ашхен.

— М-м. Даже не надейся. Твой внук гомик. — ну, а что, пора уже и самому себе в этом признаться, да и бабка пусть за него порадуется. Пиздец так пиздец, зачем нам полумеры.

Она присела рядом с ним на кухонный диванчик и приобняла.

— Знаешь, Лень, в нашей жизни непоправимо только одно. Смерть. Все остальное можно вернуть и исправить. И пусть получается фигня, всё равно, исправлять можно и нужно.

Потом она погрузилась на пару минут в свои мысли, а Лео все это время сидел рядом, опасаясь спугнуть то наметившееся откровение, хрупкий хрустальный мостик, перекинутый между ними. Наконец Ашхен вздохнула и встала с дивана.

— Знаешь, так жрать охота. Давай картошечки жареной забабахаем. А? Умеешь?

— Умею. Только… — он растерянно развел руками, — картошки-то ведь нет.

— Ты что же, за полгода так и не купил? — картинно изумилась женщина, — я ж тебе еще когда сказала!

И весело прыснула, вдоволь насладившись виноватым видом парня. Вот… Черт! Подловила. Он и повелся, наивный.

Лео тоже невольно засмеялся, несмотря на то, что кошки со своими коготками внутри него никуда не делись.

— Давай, сбегай. Поджарим на ужин. А я пока переоденусь.

С этими словами бабушка выпорхнула из кухни, оставив внука в легком недоумении и с чувством, что он всё же не до конца оценил это приобретение в своей жизни.

*Это так. Сто двадцать шесть сонетов Шекспира из ста пятидесяти четырех посвящены юному красавчику.

====== Глава 19. ======

В баре освещение, разумеется, было дерьмовым. Да и где вы найдете такой бар, чтобы яркий свет бил в глаза? Яркий свет — он жестокий, как в операционной, как в морге. Он сразу превратит двадцатилетнюю красотку со свежими бровями вразлет и пухлыми губами в тридцатипятилетнюю разведёнку с морщинками, тщательно заасфальтированными дорогой тоналкой и с дочкой-подростком, подкинутой на вечерок к вечно недовольной бабке. Он сразу превратит Chopard на запястье крутого мачо-мэна в хорошую копию, а самого мачо-мэна из подтянутого в тренажерке успешного бизнесмена — в стареющего ловеласа.

Айфон последней модели у него в руках, разумеется, не превратится в тыкву на ярком свету, но безжалостно сдаст своего хозяина еле заметной застарелой трещиной через все поле экрана. Да и сам-то айфон, вероятнее всего, куплен в кредит, судя по контрастирующему с ним вполне бюджетному ремню, чуть выглядывающему из-под джемпера, когда мачо-мэн наклоняется к бровастой красотке, чтобы что-то ей промурлыкать на ухо, стараясь перемурлыкать громкий клубняк.

В общем, дерьмовый свет — прекрасный способ сделать жизнь лучше и украсить унылый ноябрьский вечер. А что может быть хуже ноября? Только конец ноября. Особенно если снег еще не выпал, и склизкая грязь хлюпает под ногами, да пронизывающий ветер забирается под куртку и умудряется даже залезть в низко надвинутый капюшон. И настроение у Лео было соответствующе дерьмовым, когда он перешагнул порог этого дорогого клубешника. Раз в месяц он вполне мог себе его позволить, да он чаще-то и не ходил по таким заведениям.

Во-первых, всё же спортивный режим не позволял ему напиваться чаще. Если бы он занимался лошадиным спортом, бегом там, или допустим, лыжами, то пожалуй можно было бы и каждую пятницу отрываться. Но тут… хорош арбалетчик с дрожащими руками и мутным глазом… А во-вторых, по деньгам. Он по-прежнему считал, что лучше два раза в неделю готовить стейки из рыночного мяса, чем каждый день жрать дешевую вареную колбасу. Деньги те же, а качество жизни несоизмеримо ниже. Так и здесь. Лучше раз в месяц посидеть в дорогом баре, чем каждую пятницу или субботу в пристанище для малолетних сосок и дрыщавых старшеклассников. И натыканных между ними подозрительных субъектов неопределенного возраста и пола.