Конец Дороги - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 9

И вот они здесь, меньше чем в неделе пути от деревни. Неужели Дорога — это их земля? Не потому ли пропадали все путешественники, уходившие по ней налево, на запад?

— Пятнадцать… Восемнадцать… Двадцать три, — шёпотом считал старик. — Ну, парень, если мы с тобой уцелеем, это будет просто чудо господне. У моего калаша три рожка, но ночью я больше половины в молоко засажу. Это тебе не по непуганым волкам стрелять, как в тире. Эти хитрые… Расходятся уже, окружают.

Одну из отрезанных голов у ворот деревни нашёл Ванька со своим дружком, так получилось. Встали пораньше, собрались на речку, рыбачить, несмотря на родительский запрет без взрослых к Матвеевке не ходить. Еле добудились до заснувших стражников на вышке, нетерпеливо проскользнули в щель открывающихся створок, и сразу же, трясясь и обливаясь холодным потом, спрятались обратно.

У Тамары Сергеевны была тощая своенравная коза, надоя с неё не было почти никакого, одна головная боль — всё время срывалась с привязи и убегала. Но добрая старушка, сама с трудом сводившая концы с концами, никогда не жалела вкусного жирного козьего молока, чтобы побаловать деревенских ребятишек. Частенько забегал к ней вечером и Ванька, когда помладше был — выпить полстакана и дать потрепать себя по белобрысой макушке. Поэтому, несмотря на то, как страшно была изуродована её голова, Ванька сразу узнал её. Накануне коза опять сбежала и старуха до ночи бродила по окрестностям, разыскивая своё единственное достояние…

Коротко свистнул дротик, и, выбив щепки, застрял в заднем борту кузова. Серафим Антонович прошипел неразборчивое проклятие, прижал рукой ко дну порывающегося выпрыгнуть из машины пса, потом приник к прикладу, придерживая у глаз свой чудо-прибор, и спустил курок. Оглохший от грохота, Ванька в конец перетрусил и забился в дальний угол кузова. Тоскливый вопль перебил раскатывающееся над топями эхо выстрела. Старик прицелился и дал короткую очередь, но на этот раз, кажется, мимо.

Что-то ударило в капот и загремело по крыше кабины.

— Сверху! — закричал Ванька, оцепенело глядя, как с треском расходится распарываемый ножом брезент.

Но было поздно. В дыре показалась косматая голова, и через мгновенье согнутая жилистая фигура уже была в кузове. В нос ударил резкий неприятный запах. С коротким рыком волкодав метнулся ему навстречу, сомкнув челюсти на руке с ножом, а потом вцепился дикарю в горло, захлёбываясь в хлынувшей крови.

Однако бой уже был проигран. Старик успел сделать ещё пару выстрелов, но потом автомат заклинило, и он, чертыхаясь, отшвырнул его, выхватив свой широкий нож. Пробив брезент, в кузов влетело несколько дротиков, один из которых прошёл насквозь чуть не в трёх пальцах от Ванькиной головы. Он вздрогнул и зажмурился: умирать с закрытыми глазами было не так страшно…

И тут грузовик затрясся, словно в агонии, сбрасывая с себя, как насекомых, вскочивших на крышу людоедов, зашатался, и чуть не рухнул набок. Снаружи раздался тяжёлый всплеск, потом скрежет и грохот разлетающихся с Дороги машин, и, наконец, чудовищный, невообразимый рёв, от которого у Ваньки заложило уши и стало горячо и мокро в штанах.

Пересиливая себя, он приподнялся и на четвереньках прополз к заднему борту, откуда Серафим Антонович сквозь располосованный на ленты брезент остолбенело наблюдал за происходящим на Дороге.

Из ближайшего болотца, вроде того, по которому Ванька полтора часа назад бегал, охотясь за утками, на Дорогу выползла, вывалилась громадная, блестящая в лунном свете туша, больше всего напоминавшая полный воды курдюк с десятком похожих на хлысты щупалец. Подтягиваясь ими, разметая в стороны ржавые автомобили, создание выбралось на середину шоссе и теперь шарило своими хлыстами вокруг, загребая и отправляя в невидимую пасть вопящих от ужаса, извивающихся дикарей.

Оставшиеся в живых бросились было бежать обратно на восток, но щупальца преграждали им путь, нагромождая машины, отыскивая одних, спрятавшихся под грузовиками, словно консервные банки потроша незапертые легковушки, в которых пытались укрыться другие, переползая вслед за бегущими, и, давая Ваньке тень надежды, постепенно отдаляясь от их «Урала».

Кошмарная охота продолжалась не больше пятнадцати минут. Насытившись, монстр вернулся на обочину, нащупал ближайшее болото и, подняв фонтан брызг, перетёк в него. Один из хлыстов задержался ещё на Дороге; чудище выдернуло из камышей скорченную человеческую фигурку, ударило её об асфальт и утащило за собой, в трясину, испустив последний рёв.

Серафим Антонович сидел, тяжёло дыша и держась за сердце, а его пёс, прижав уши, подполз поближе и вылизывал ему ладонь другой руки. Ванька утер стекающую по подбородку слюну и ощупал штаны. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он сумел выдавить из себя первые слова.

Часть 4

— Оно не вернётся?

— Ты меня спрашиваешь? Я такую дрянь впервые за шестьдесят лет жизни лет вижу. Вернётся она или нет, сегодня дальше я уже идти не смогу. Сердце пошаливает…

Набрав воздуха, старик приподнялся и выглянул из кузова.

— Кажется, волосатых больше не осталось. То ли оно их всех пожрало, то ли часть успела удрать. А я, если честно, думал всё, каюк. Неисповедимы пути Твои, Господи… — он изможденно откинулся на стенку.

— Тебе шестьдесят лет? — Ванька твёрдо умел считать до ста, мать научила, и вполне мог представить себе, насколько этот удивительный человек старше обоих долгожителей из его деревни.

— Что, старый? — трудно сглатывая слюну, криво усмехнулся тот. — Раньше и до восьмидесяти жили, а у меня в семье и до девяноста дотягивали. До сих пор как-то я всё хорохорился, но сейчас чувствую, сдаю. Чёртов насос уже не тот, что прежде, — он похлопал себя по груди. — На велосипеде ездить умеешь? А то вдруг я посреди Дороги коньки отброшу… И картой тебя надо научить пользоваться, на всякий случай.

Ванька ничего не сказал, хотя отлично понимал, куда клонит старик. Изначально он последовал за ним вовсе не потому, что умирал от желания увидеть эту расчудесную Москву, просто оставаться одному на Дороге после всего увиденного и пережитого ему было действительно, действительно страшно. К тому же с Серафимом Антоновичем скучать не приходилось, и он помогал Ваньке занимать голову всяческими фантазиями, не оставляя места размышлениям о ближайшем будущем и о неизбежности, если уж быть с собой честным, возвращения в деревню. Но чем дальше они шли вместе, чем выше поднималась завеса тайны и над немыслимо огромным миром вокруг, и над роком, постигшим его десятилетия назад, тем больше Ванька забывал о своём доме, тем больше проникался мечтами Серафима Антоновича. И всё же, для того, чтобы принять окончательное решение, было ещё слишком рано.

— Даже если подохну, оно того стоит, — пробормотал старик. — Двадцать лет только об этом и думал, и сейчас назад не поверну. Надо дойти, надо! Посмотреть хотя бы… Ладно, давай-ка мы выставим за дверь этого хлопца, — он кивнул на распростёртое в конце кузова тело дикаря, убитого псом, — И спать.

Уже через несколько минут он мирно похрапывал, а Ванька ещё долго сидел, вслушиваясь в ночь, вздрагивая, силясь выветрить из головы образ болотного монстра, жадно шарящего щупальцами по Дороге в поисках жертв.

Когда он проснулся, Серафим Антонович был уже на ногах и готовил завтрак, бодро насвистывая. Сердце прошло; вместе с боязнью скорой смерти покинули старика и мысли о поиске последователя. Однако, к Ванькиному восторгу, от данного обещания научить его ездить на велосипеде он отказываться не стал.

Облака разошлись, в спину снова светило яркое солнце. В его лучах, в дуновении свежего ветра, залетевшего на болота из каких-то других, светлых, открытых мест, Ваньке виделось обещание скорых перемен к лучшему, преследовавшие его всю ночь кошмары забывались, а всё случившееся на его глазах вчера казалось сейчас невозможным, бредовым сном.

После получаса неуклюжих попыток оседлать скрипучий старый велосипед он научился-таки держаться ровно, и теперь восторженно выписывал вокруг усмехающегося старика круги, заново открывая для себя радость движения, как щенок, недавно вставший на окрепшие лапы и теперь пробующий свои силы.