Конец Дороги - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 6

— Давай-ка мы с тобой ещё по одной накатим. По последней. За тех, кого с нами больше нет. За все сто сорок миллионов, — он опрокинул фляжку, сделал большой глоток, зажмурился и умолк.

Ванька тоже молчал, не зная, что сказать. Сквозь оторванный люк в крыше была виден кусочек неба. Поднимался ветер, грузные облака неслись всё быстрее и быстрее, на короткие мгновения приоткрывая Луну. В проржавевших щелях тихонько завывало, на пол автобуса падали лёгкие мимолётные капли. Пока моросило несильно, опасности не было, но Ванька всё равно залез на остов сиденья, высунул в люк свой зонт и раскрыл его. Так надёжнее. Неизвестно ещё, можно ли будет завтра продолжать путь. Да и куда идти?

— Ты куда идёшь? — спросил он у старика.

— В Москву… По делам.

— А что это? Тоже город, как Хабар?

— Не дай Бог, чтобы Москва — как Хабаровск… Я видел его издалека. Город-призрак. По нему бактериологическим оружием работали. Инфраструктуру берегли, суки. До сих пор за десять километров до города карантинная зона начинается. Через костюмы химзащиты проедает, так постарались… Я там неделю провёл, всё своим глазам поверить не мог: единственный нетронутый войной город, прямо как раньше. На холм забирался, как раз на одиннадцатом километре от крайнего микрорайона, и смотрел, смотрел часами. Давно не видал городов, соскучился. От Владивостока вот совсем ничего не осталось, волной за три минуты смыло начисто.

Снаружи раздался тихий скрежет: кто-то скрёб металлическую обшивку автобуса. Серафим Антонович поднялся, посмотрел за запылённое окно и открыл дверь. Его волкодав сначала встал на ступеньки передними лапами, просунул внутрь свою огромную серую башку, принюхался и недовольно зарычал, но потом всё же запрыгнул внутрь, и, лизнув ладонь хозяина, примостился у его ног. Сначала он исподлобья, снизу вверх недоверчиво глядел на Ваньку, потом глаза его стали закрываться, и он задремал. Вслед за ним провалился в сон и сам Ванька. Старик тихо покачал головой, глядя на спящего мальчишку, пригладил своего пса и задул лампу.

Снились Ваньке река в Матвеевке, тарзанка, с которой местные пацаны прыгали в прозрачную и зеленоватую, как бутылочные осколки, воду. Вслед за остальными он забрался на дерево, ухватился за канат, но высота оказалась неожиданно большой, довольно широкая река превратилась в тоненький ручеёк где-то далеко внизу, и Ванька, уже оттолкнувшись ногами от ветки, всё никак не мог решиться отпустить канат и броситься вниз. Потом рука соскользнула, сорвалась, дыхание перехватило, и, подняв брызги, он рухнул в воду.

Он лежал прямо под люком. Зонт, видимо, сорвало ветром, и сквозь отверстие на лицо лениво капал дождь. Светало. Ванька встал на спинку сиденья, подтянулся на руках и вылез на крышу — поискать зонт сверху. Но он тут же забыл про него, и так и остался сидеть, прикованный открывающимся страшным и чарующим зрелищем, не веря своим глазам, на крыше, глядя вперёд…

Ночной туман постепенно рассеивался, за его спиной неспешно всплывало солнце, небосклон окрашивался в светло-серый цвет. И та часть Дороги, которая лежала впереди них, через которую им предстояло идти сегодня, становилась видна всё лучше.

…В пятидесяти метрах от автобуса на Дороге стоял ещё один, почти такой же. За ним — ещё, и ещё, десять, двадцать, двести… Их было больше, чем число, до которого Ванька умел считать, — ржавых легковушек, грузовиков, пассажирских автобусов всех размеров, они занимали все полосы Дороги, теснились на обочине, бесконечной колонной уходя в рассветную дымку, но Ванька уже догадывался, что когда совсем рассветёт и туман растает, колонна будет продолжаться ещё дальше — может быть, до самого горизонта… До той точки, где её что-то остановило. Остановило навсегда.

Автобус, в котором они провели ночь, был последним, отставшим звеном в грандиозной армаде автомобилей, десятилетия назад направлявшихся по Дороге на запад.

Сотни, тысячи пустых машин — больших, с красивыми плавными контурами, наверняка неимоверно дорогих — вперемешку с бедняцкими угловатыми жестяными коробками на колёсах… Двери одних открыты нараспашку, у других заботливо прикрыты их водителями, которые, наверное, надеялись ещё сесть за руль, завести моторы и двинуться дальше, а может, вернуться в свои дома, когда всё закончится.

Куда они исчезли? Решили продолжать свой путь пешком, чтобы как можно дальше уйти от преследовавшей их неведомой опасности, подхлёстывавшей, не дававшей остановиться ни на минуту? Сгинули… А ржавеющие каркасы их автомобилей остались здесь единственным памятником своим хозяевам — на сто, триста лет, пока кислотные дожди не разъедят окончательно и их, и воспоминания о судьбе людей, которым они принадлежали.

— Вот она, эвакуация, — послышался снизу голос Серафима Антоновича. — Вглубь ехали, подальше от границ. В Читу, наверное… Не доехали.

Ванька свесился с крыши. Старик стоял с дымящейся самокруткой в руке, рядом с ним сидел его пёс. У дверей автобуса валялся ещё один мёртвый волк — с перегрызенной глоткой.

— У многих наших родные тоже где-то здесь были, наверное, — он глубоко затянулся и закашлялся, выпуская изо рта клубы сизого дыма. — Поближе к голове колонны. У военных семьи заранее предупреждали. Что же там такое произошло? Неужели по гражданским специально ударили?

Он поднялся внутрь, отряхнул и свернул плащ, собрал рюкзак, закинул за плечо своё необычное ружьё и глядя на мальчишку снизу вверх, сквозь люк, сказал:

— Ладно, Иван, я, пожалуй, поеду. Возвращайся ты лучше домой. Там, на западе, тебе делать нечего.

— Возьми меня с собой, а? — неожиданно для самого себя попросился Ванька. — Я в деревню не вернусь. А даже если бы и хотел, одного меня волки сожрут, и всё. Я уж лучше с тобой, дальше. Я охотиться могу…

— Ну, смотри, — легко согласился старик. — Вдвоём мы, конечно, медленней пойдём, но хоть повеселее будет. А то за месяц от Владивостока я заскучал немного… Посажу тебя на багажник. Собирай пожитки.

Часть 3

Немного побалансировав, обретая устойчивость с новым грузом, Серафим Антонович налёг на педали, и велосипед, жалобно скрипнув, дёрнулся с места.

Они ехали вдоль обочины, лавируя между брошенными машинами, час, другой, третий; волкодав трусил рядом с велосипедом, опустив обрезанные треугольником уши. Снова начал моросить дождь, и Ванька раскрыл подобранный зонт.

Автобусы, грузовики, легковые авто — все они были пустые. Некоторые были разграблены, но к большинству никто не притронулся. Сквозь уцелевшие грязные стёкла были видны оставленные в спешке вещи — детские игрушки, книги, сумки. И от всего этого Ваньку вдруг захлестнула такая невыразимая тоска, словно его родные тоже уехали в никуда в этом караване смерти.

— Это ведь не просто дорога, — рассказывал негромко Серафим Антонович. — Стройкой века в своё время была… Её чуть не полвека сооружали: возьмутся, потом средства кончатся — бросят. В основном, когда нефть дорого стоила — строили, потом как-то притормаживали… Забывали, а когда вспоминали — гордились. Шесть полос, передовые технологии, трасса в будущее, новый БАМ, чего только не говорили. Какой был проект — шестиполосное шоссе через всю страну! Президент лично приезжал открывать, с фанфарами…

— А куда она ведёт?

— В Читу, потом в Улан-Удэ, в Иркутск, потом в Новосибирск, потом на Урал — в Екатеринбург, и дальше — до Москвы. Через всю Россию — в столицу. Я вот тоже решил на старости лет податься. Дома мне делать больше нечего, собрался посмотреть на родную страну напоследок, — старик оглянулся на Ваньку и криво ухмыльнулся.

— Издалека едешь?

— Наши от Владивостока в ста пятидесяти километрах живут. Когда всплыли окончательно — уже несколько месяцев после войны прошло… В ближайшем опустевшем рыбацком посёлке обосновались, так там с тех пор и обретаемся.

— Откуда вспыли? — окончательно запутался Ванька.

— Ты всё равно не поймёшь… А поймёшь — не поверишь. В общем, когда война началась, я на подлодке служил. Только на боевое дежурство заступили. А эти подводные атомоходы вообще обнаружить невозможно, если они сами себя не засветят. Можно залечь на дно и месяцев семь лежать тихо, продовольствия хватит, питьевую воду и воздух установки прямо из морской воды вырабатывают. Подлодка — целый город, больше вашей Семёновки. А на борту — ракеты с ядерными боеголовками, одного судна хватило бы, чтобы четверть Китая с карты стереть, если аккуратно целиться. Экипаж — больше ста человек, все один к одному подобраны, по полгода в стальном гробу на дне океана болтаться не с каждым можно. Команда…