Мышиный лев (СИ) - "Шустик" - Страница 8

Ладно, ладно, я искренне сочувствовал этому белобрысому паразиту, видел, как он мучается, особенно ближе к ночи. Сам через это проходил несколько раз, поэтому относительно спокойно переношу. Оставалось поражаться его силе воли. Ней держится на удивление долго, я думал, он прыгнет в чужую койку еще в конце первой недели, ан нет, просчитался. Вообще, удивлен, как он меня не изнасиловал в первую же ночь, ибо я очень старался в провокации, специально позаимствовал у Риса пару длинных полупрозрачных рубашек, в которых отродясь не спал, но чем не пожертвуешь ради такого дела?!

Первое время старался как можно чаще выгибаться у него на глазах и прочно подсел на леденцы. Ней-то держался, а вот другие чего-то стали проявлять неожиданное внимание, поэтому провокацию при других оборотнях я быстро свернул. Не хватало мне от других трусами отмахиваться, хотя такое отношение к моей скромной персоне не могло не льстить. Но Нея все равно было жалко. Да он из ванной по полдня не вылезает! Я даже не сильно злюсь за то, что он в конце концов полез к той ушлой дамочке в постель, могу даже представить, как все происходило… Но должна же и у меня быть компенсация за те годы, что он измывался надо мной?! Вот и я о том же.

- За что ты меня так ненавидишь? – в сердцах ляпнул Ней.

- Перечислить по пунктам или обобщить?

- Я извинился же! И даже терплю все твои выходки, хотя порой очень близок к убийству одного ушастого создания, которое специально полночи возится и трется об меня!

- Мышка!.. – друг решил сыграть мою совесть. – Это удар ниже пояса.

- Хорошо, осознал и раскаялся, - я вскочил с лавки и дернул Нея за рукав. – Пошли.

- Куда вы?

- Сейчас вернемся, - я отмахнулся от пантеры и направился к выходу из столовой, Ней, к счастью, не сопротивлялся. Уже у самой двери меня нагнал Рис и, оттащив в сторону, прошептал один совет на ухо. На мой удивленный взгляд он лишь загадочно улыбнулся и вернулся на свое место.

Ладно, потом разберемся с этим. Проблемы надо решать по мере их поступления.

Я почти бежал, искренне надеясь, что Ней идет следом. Главное, чтобы решимость не ушла бесследно, иначе я точно струшу и убегу. Раздражение и желание – довольно опасная смесь, которую невозможно контролировать. Уверен, я буду жалеть потом, но… это будет потом. К чему сейчас об этом волноваться?

- Что он тебе сказал? – сбоку меня нагнал Ней.

- Кто?

- Рис!

- Когда?

- Я тебя убью!

- За что? – я почти искренне удивился, нырнул в туалет и, дождавшись пока покажется Ней, затащил его в первую попавшуюся кабинку. Оборотень удивленно проследил за тем, как я запираю дверь, но комментировать не спешил.

Полностью забаррикадировавшись, я повернулся к замершему льву и начал судорожно мять в руках край своей рубашки.

- Что ты задумал? – прозвучало немного нервно. Это немного успокоило. Хорошо, что не я один тут волнуюсь.

Ней был… Неем, как бы глупо это не звучало, таким же наглым и самоуверенным, как обычно, только в глубине глаз затаились алые искорки растерянности. Я ухмыльнулся и, прижавшись к замершему льву, потерся кончиком холодного носа о его щеку. Давно мечтал это сделать. Так близко, в моей власти, почувствовать, как бьется сердце под ладонью. Я зажмурился и неуверенно прижался к его губам, не зная толком, что делать. А если он сейчас рассмеется или… Не знаю, что со мной будет. Испуганно выдохнул, когда меня толкнули к противоположной стене и навалились сверху, впиваясь в губы поцелуем. Жадно и грубо.

- Я дам тебе то, что ты так хочешь! – шепчу ему на ухо, выгибаясь, когда его руки сжимают бока. – Может, после этого ты оставишь меня в покое.

Он хрипло смеется, стаскивает с меня штаны и, подхватив под ягодицы, заставляет обнять его ногами за талию. Вжимаюсь пахом ему в живот и царапаю ногтями стенку кабинки, пытаясь найти точку опоры. Неудобно, непривычно и так… волнующе. Я со стоном выдыхаю, когда Ней прикусывает мое плечо прямо через ткань рубашки, а ладони накрывают поясницу, почти бережно сжимая.

- Всю жизнь мечтал лишиться девственности в туалете. Романтика, бл**ь!

- Я тебя ненавижу, Мышонок.

- А кто-то говорил про «нравишься». Врунишка, - жарко и больно. Удлинившиеся когти оставляют на коже нитки царапин. Оторвавшиеся пуговицы со стуком прыгают по полу. Рубашку грубо сдергивают с плеч, оставляя висеть на локтях, отчего она сковывает движения.

- Я немного ошибся, - горячее дыхание щекочет кожу. – Моя хвостатая дрянь. Ненавижу за то, что не могу без тебя уснуть, за то, что не могу просто трахнуть в туалете, а потом забыть, как о страшном сне, за то, что ты привязал меня к себе, а теперь вертишь, играясь.

- Это взаимно.

Смех в тишине кажется безумным.

- Расслабься, - бережное прикосновение губ. – Будет больно.

Нежность так не вяжется с Неем, что вызывает легкую улыбку. Я и не сомневался, что будет по-другому. Только не у нас.

Боль, яркая и резкая, прошивает тело, не удерживаюсь от крика и до крови впиваюсь ногтями себе в ладони. Ней держит крепко, не давая упасть. Плохо, почти невыносимо. Перед глазами все плывет от слез.

- Тш, уже все, - и в противовес его словам – толчок и новый приступ боли.

- Лжец, - выдыхаю ему куда-то в шею. Над ухом фыркают, а руки бережно скользят по спине, заставляя выгибаться, сильнее прижимаясь к Нею.

Я забываюсь, становлюсь безвольной куклой в его руках, которую он вертит, следуя своим желаниям. Боль так и не покидает меня окончательно, просто в какой-то момент к ней добавляется какое-то извращенное удовольствие. Это захлестывает меня с головой, подчиняет, лишает остатков разума. Крики перемешиваются со стонами и признаниями. В памяти отпечатываются лишь горячие губы, оставляющие после себя на коже ожоги, руки, приносящие незнакомое наслаждение и голос, такой нужный и чарующий, шепчущий мне о том, что я теперь принадлежу ему. Соглашаюсь бездумно. Сознание разлетается на осколки, погружая меня в блаженное забытье.

Прихожу я в себя медленно, рывками. Усилием воли открываю глаза и, стараясь не шевелиться лишний раз, оглядываюсь. Все тот же туалет, та же кабинка и привалившийся к стене Ней, у которого я сижу на коленях.

- Живой? – меня легко целуют в висок и ерошат волосы. – Первый раз вижу, чтобы теряли сознание от оргазма.

- Можешь гордиться собой. Герой! - хмыкаю и снова закрываю глаза, откидывая голову ему на грудь. Меня тут же целуют, но отвечаю я слишком вяло, так как сил не хватает даже на то, чтобы дышать.

- Повезло, что я тебе ничего не порвал. Ну, не считая рубашки.

- Угу, а еще ты мне компот должен. И моральный ущерб возместить. И покормить меня надо.

- Я уже говорил, что ненавижу тебя?

- Завел себе питомца, теперь ухаживай, холь и лелей, - спорить было лень, поэтому я пошел кратчайшим путем: поставил Нея перед фактом.

- Ты неисправим, - Ней с неохотой поднимается с пола, не выпуская меня из рук. Дальнейшее мое одевание сопровождается матом с его стороны и ехидными замечаниями – с моей. Помогать я ему не спешу, пусть радуется, что вообще на ногах стою, пусть и привалившись к стене. Пятая точка болит так, словно туда раскаленный толстый прут засунули, а вынуть забыли. Ну ладно, может и не так все плохо, просто моя фантазия сыграла в этот раз плохую шутку. Мне даже страшно представить, как я буду сидеть в ближайшее время.

Дальнейшие события проходят мимо меня, ибо более-менее в себя я прихожу уже в комнате Нея, а рядом со мной сидит Рис и отчего-то довольно скалится. Сам хозяин комнаты наблюдается в кресле с какой-то книгой. Идиллия, епт!..

- Все уроды, - констатирую я очевидное и, вспомнив про совет Риса, ковыляя и матерясь сквозь зубы, подбираюсь к столу. Меня никто не останавливает, и это уже счастье. Открыв верхний ящик, я буквально теряю дар речи.

-Ну и зачем ты ему сказал? – недовольно ворчит Ней на Риса, но не возмущается, когда я вываливаю все содержимое на пол.

Сотни фотографий веером рассыпаются по ковру, среди них так же можно заметить парочку моих шарфов, которые, как я думал, были безвозвратно утеряны, мои сломанные очки и еще несколько безделушек. По телу проходит дрожь. Как-то даже не по себе от увиденного, словно тебя вываляли в грязи. Опускаюсь на колени и трясущимися руками перебираю цветные кусочки бумаги, на которых я изображен. На большей части я сплю в самых немыслимых позах или что-то читаю, развалившись в кресле или на подоконнике.