12 ульев, или Легенда о Тампуке - Тихомиров Валерий - Страница 43

— Под вашу ответственность, — наконец сказал он Жернавкову.

— Под мою, — привычно согласился Владимир Федорович.

— Наливай, — быстро сказал Иванов. Он поднял стакан, посмотрел на свет, на секунду задумался и произнес:

— Вот так всю жизнь. Узнаешь человека — тысяча. Не узнаешь — сто. То есть — минус девятьсот. Фигурально выражаясь, конечно.

Он встал, выдохнул, будто собрался выпить, но передумал и одним движением резко перевернул фотографию, как последнюю карту в «очко». Жернавков и Кнабаух замерли.

Неожиданно рука со стаканом задрожала, и прозрачные капли запрыгали в тарелку с бутербродами. Иванов разом осунулся и поставил водку на стол.

— Старый стал, — оправдываясь, произнес он, и дрожащей рукой полез в карман, — ничего не вижу.

Петр Трофимович пристроил на носу большие очки в роговой оправе, поднес фотографию поближе, а затем вдруг бросил ее на стол, словно обжегся. Глаза, увеличенные толстыми линзами, засветились холодным пламенем. Он обвел взглядом замерших в ожидании собеседников и завопил:

— Ты дурак, Жернавков! И бандюга твой — дебил! Это же Витя «Хана»! Неплохо работает! — передразнил он особиста. -Забирай свои вонючие деньги, говнюк! — Он бросил через стол зеленую сотню. — Мне мало осталось, но умереть, я хочу своей смертью. Может, я подохну и от инфаркта. Но это не так больно и не так долго. Вы меня не видели. Я фотографию не смотрел. Тебе, Вова, я этого не прощу. Забудь мой телефон, — он повернулся к выходу, где уже напряглась охрана, как вдруг схватился за левый бок и неуклюже завалился на стул.

— "Скорую", быстро! — крикнул Жернавков подбежавшему администратору, а сам склонился над стариком. — Чего ты так разволновался-то, Петр Трофимович?

— Уйди, — прохрипел кадровик, — больше ничего не скажу. А вы меня ненадолго переживете, — его дыхание стало прерывистым и частым.

Кнабаух спокойно убрал в кошелек деньги и тихо сказал:

— Он правша. Значит, нитроглицерин в правом кармане. Посмотрите, Владимир Федорович.

Жернавков быстро нашел лекарство и сунул Иванову в рот две горошины. Через минуту старику стало немного легче, и его положили на пол.

— Лежи спокойно, Петр Трофимович. Ничего больше не говори.

Кнабаух, до того стоявший в стороне, вдруг подошел и тихо произнес в самое лицо старику:

— Ты скоро подохнешь, старый пень. Не бери греха на душу. Там, — Артур Александрович посмотрел вверх, — тебе будет хуже, чем здесь, если две души сейчас не спасешь. Тебе и легче стало ненадолго, чтобы ты, тварь, доброе дело успел сделать. Говори, сука, пока не поздно.

Резкий рывок оторвал Кнабауха от земли. Через мгновение он лежал на столе, а у лица маячило дуло пистолета. Крепкая рука Жернавкова сжимала горло Мозга.

— Ты, что, гнида уголовная? На особиста рот открыл?! Пристрелю, как собаку. И Паука твоего достану и пристрелю. По одному буду выслеживать и мочить по сортирам!

Кнабаух побледнел. Ему не хватало воздуха. Вдруг снизу послышался голос:

— Отпусти его, Вова, он прав. Вы, мальчики, даже не знаете, с кем связались. Если вы Вите перешли дорогу... пистолеты у вас есть. Лучше сами застрелитесь. — Иванов несколько раз глубоко вдохнул. — Как говорит твой знакомый мудак, — он кивнул в сторону Кнабауха, — я перед смертью врать не буду. Поверь, Вова, если надо будет, Витя придет в Большой дом, вырежет половину народа. И никто не заметит. Старая школа — «СМЕРШ». Остальные — лохи.

Петр Трофимович устал. Он замолчал, закрыл глаза, но дыхание стало ровным и спокойным. Через несколько минут приехала «скорая». Врачи, не суетясь, утыкали кадровика иголками в обе руки, переложили на носилки и вынесли его из кафе.

— Родственники есть? — на ходу оглянулся один из них.

Все промолчали.

— Ну-ну. Будут искать, передайте, увезли в Институт скорой помощи. Ничего страшного, оклемается.

— Вот видите, Владимир Федорович. Ничего страшного. А Вы меня удушить хотели. Или пристрелить? Вы просто на допросах работать не умеете. Психологов вам надо побольше в фирму.

С трудом сдерживаясь, Жернавков сжал кулаки и заорал прямо Кнабаух в ухо:

— У нас не фирма, шакал! У нас Комитет государственной безопасности, — отчеканил он каждое слово, намеренно произнося забытое, но гордое название.

От его тона Мозгу стало страшно. Впервые за все время общения с Жернавковым он ощутил, что этот человек убьет его, не задумываясь, и понял, как близок был к смерти.

— Я вас понимаю, Владимир Федорович. Давайте как-то попытаемся все забыть и успокоиться. — Он поднял с пола фотографию и присмотрелся. — Надо же! А с виду — обычный дедушка.

На снимке все так же улыбался милый старикан в очках, с мусорным мешком в руках, а в дверях его провожала грязная старушенция.

Глава 24

МАФИЯ НА ПРОВОДЕ

Малый невоенный совет состоялся на кухне у Виктории Борисовны.

Профессор Файнберг ел жареную картошку с солеными грибами, хозяйка пила чай вприкуску. Кусковый рафинад она легко разгрызала крепкими зубами.

На повестке дня стоял один вопрос — как изъять камень у оперуполномоченного со страшной фамилией Потрошилов. Профессор был настроен по боевому и порывист. Виктория Борисовна оставалась спокойна и холодна.

— Итак, что мы имеем? — Файнберг ткнул в ускользающий по тарелке рыжик, но не попал и облизал пустую вилку. — В сто восьмом отделении милиции, у капитана Потрошилова лежит искомый талисман. Он ему совершенно не нужен.

— Согласна, — поддержала его Виктория Борисовна, внимательно наблюдая за охотой на скользкий гриб.

— Наш чернокожий друг вне себя от горя. Дети Нигерии рыдают в нищете. Мы, как честные люди, естественно, не находим себе места...

— Согласна, — повторила хозяйка.

Рыжик был по-прежнему неуловим. Виктору Робертовичу удавалось не проткнуть вилкой собственный язык.

— Ага! Значит, все очень просто. Приезжаем, объясняем ситуацию, забираем камень!

— Несогласна, — Виктория Борисовна положила в рот кусок сахара и с громким хрустом разгрызла, запив большим глотком чая. Сладко причмокнув, она пояснила:

— Витя, когда дело касается внутренних органов, ничего простого не бывает. Ты это должен знать и без меня. Тем более речь идет о Потрошилове.

— Но почему? Ты его знаешь?

— А как же. Последний... Дон-Кихот.

Услышь такие слова в свой адрес сам Альберт Степанович, он, несомненно, по простоте душевной, принял бы сравнение с благородным идальго за комплимент. На самом деле, судя по интонации, имя рыцаря печального образа звучало как синоним дегенерата.

Профессор догадался без подсказок и понимающе спросил:

— Что, настолько плох?

— Даже хуже. Держу пари — все запротоколировано, обмеряно, взвешено и сдано куда полагается. В случае визита к оперуполномоченному нас будут долго допрашивать, а могут и посадить.

Виктор Робертович задумался, выбирая из многих совершенных за последние дни прегрешений самое криминальное. Выбор был велик, и он уточнил:

— А за что?

Виктория Борисовна, перегнувшись через стол, сказала тихим таинственным шепотом:

— За хищение... золота партии... Например. Капитан мыслит глобально. Мелочи его не интересуют.

Несколько минут прошло в глубоком молчании и напряженном размышлении. Молчал Файнберг, размышляла — его соседка. Наступившая пауза сопровождалась ловлей скользкого рыжика среди колечек лука, под аккомпанемент скрежета зубов о рафинад. Профессор принял радикальное решение — взял ложку и сгреб все с тарелки в рот, Виктория Борисовна запила мелкую сахарную крошку остатками чая и решительно сказала:

— Ладно! Сыграем так, чтобы мент сам захотел отдать булыжник...

Альберт Степанович напряженно работал. Решая поставленную себе задачу, он вычерчивал план-схему розыскных мероприятий. Груда бумаг, нуждающихся в доработке и оформлении, лежала мертвым грузом на краю стола; Ему было не до этого. Сыщик шел по следу.