Начать жизнь заново (СИ) - "Nitka" - Страница 72

Я ведь говорил, что он может ранить не хуже найфера. Грудь словно разрывает по швам уже в который раз. А действительно, в который? Наверное, в третий. Первый раз был тогда, когда я прощался с Дашкой. Да, старался казаться невозмутимым, хоть и грустным, но по ночам, особенно первые дни после переезда, мне было настолько плохо, что об этом лучше не вспоминать. Второй принадлежит Тёме. Тогда «Навсегда» было моё. Но «Навсегда» вслух, уверен, про себя он повторял то же, пусть и надеялся на обратное. А теперь Женя. От его горько-болезненного «Навсегда» пересыхает во рту, жжет внутренности и то, что называют душой.

Я не спрашиваю, за что мне это — глупый вопрос.

— Так ты уже завтра… — парадоксально, и хочу, и боюсь закончить вопрос.

Слабый кивок головы, но взгляд так и не отрывается от пола.

Обоим тяжело, обоим больно, только вопрос — кому больше?

И опять. Опять задаю себе тот же вопрос: «Кто он для меня? Кто он мне? Пусть родной, но родной кто?»

Ненавижу себя за то, что не могу дать ответ.

Делаю глубокий вдох и даже выдавливаю улыбку, ему не нужно знать, что меня беспокоит:

— Да ладно тебе, — подхожу, рядом присаживаясь на корточки, — ещё свидимся. Если что, спишемся по скайпу, я даже вебку куплю.

В первый раз, пересилив себя, вру настолько сознательно и открыто, ведь знаю — общение на расстоянии постепенно становится холодным. Сначала звонишь каждый день, потом каждую неделю, каждый месяц, два… И вот у тебя уже нет времени на разговоры, есть какие-то другие дела, приятели. Когда человек на расстоянии, ты постепенно забываешь его лицо, жесты, привычки. При каждой новой встрече он уже другой, не тот родной человек, которого ты знал месяц назад. Так есть ли смысл разговаривать дальше ради простых коротких: «Привет, как дела? У меня тоже нормально, пока»? Это философия нашей жизни.

Кивает, а потом вдруг встряхивает головой, уже привычным голосом спрашивая:

— Поможешь мне собрать вещи?

— Конечно, — наигранно бодро заявляю я, вставая. — Развёл бардак… — прикусываю губу, проглатывая последнюю часть предложения: «…мне ещё тут убираться».

Следующие несколько часов мы молча собирали вещи, иногда перебрасываясь короткими фразами. Все уместилось в два чемодана – совсем немного, если учитывать, сколько он прожил вместе со мной… чуть меньше года. Так много и так мало одновременно.

Тут мало сказать: «Мне будет не хватать его». Слишком мало. Нет, я не загнусь без него, не умру, не перережу вены, не спрыгну с какой-нибудь девятиэтажки. Тут другое.

Так хочется повторять себе: «Я сильный. Я справлюсь». Но почему-то не получается.

Не люблю расставаться, это слишком больно. А с ним — больно вдвойне. Но и попросить остаться не могу, это слишком эгоистично с моей стороны. Кто я такой, чтобы портить ему будущее, ломать мечту? А это точно мечта, стоит только посмотреть на то, какой он на поле или просто с мячом в руках.

Напряженная атмосфера царила до вечера. У меня всё валилось из рук, отчего приходилось сжимать зубы, чтобы не выругаться матом, а Женя вообще заперся у себя в комнате и что-то там печатал на ноуте.

Когда я остался наедине с собой, ко мне в голову полезли всякие мысли: что же во мне не так, что всё не слава Богу? Вроде бы и налаживается всё, а потом раз, и всё. Эти три слова: «Я уезжаю. Навсегда»… Сам того не понимая, Женька перевернул мою жизнь с ног на голову. Почему-то где-то глубоко то и дело маячит мысль: «А как я без него?» Без его раздражающей улыбки, острых подколок, идиотских шуток.

И так не хочется додумывать, а как это «без него».

Сколько раз я уже об этом думал — он ворвался в мою жизнь, как море в день грозы, раз за разом подтачивая камни и превращая их в песок. Теперь же, разрушив, куда-то уходит, уезжает, исчезает из моей жизни. Обидно? Несправедливо? Да, но я просто не могу сказать ему об этом. Если скажу, то всю следующую жизнь об этом будем жалеть и он, и я. Он — потому что не попробовал, я — потому что не дал этой попытки. Знаю, ведь могу его уговорить. Стоит мне произнести: «Останься, ты нужен мне» — и сосед бросит всё. Он позвонит своим спонсорам и после слов: «Извините, я не могу» — просто отключится, не слушая дальнейших возражений. Он такой.

Только я после этого сам себя мерзавцем и последней дрянью считать буду, да и в глаза ему посмотреть не смогу.

Совместного ужина, да и времяпрепровождения вообще не было. Между нами всё плотнее и выше выстраивалась прежняя невидимая стена. Как быстро всё меняется — чтобы разрушить её, потребовались месяцы, а собрать — несколько часов. Было видно, что Женя вообще с трудом выдавил из себя признание, даже не удивлюсь, если он с утра струсит и сбежит, даже не попрощавшись.

Ночью мне не спалось, напряжение как оковами сдавливало тело. Чтобы освободиться от неприятного ощущения, я включил свет и сел за мольберт.

Закрыл глаза и попытался что-нибудь представить. Но ничего не выходило, лишь одна сплошная чернота. Внутри одиноко, в голове пусто.

На кровати заворочались собаки, придвигаясь друг к другу поближе. Сегодня… вернее, уже вчера был странный день — до вечера жара, а ночью холодно.

Похоже, у меня творческий кризис. Впервые. Как там тебя, Муза, Вдохновение, или кто ещё покровительствует живописи, хоть ты меня не бросай, а.

Чёрт! Рывком вскакиваю, отодвигаю шторы и распахиваю окно. Подоконник большой, так что перегибаюсь через него, почти отрывая носки от паркета, и наполняю лёгкие одним полным шумным вдохом.

Мне слишком не хватает воздуха. Особенно в тот момент, когда у других он в избытке.

Ещё вдох, ещё.

Оторвусь от паркета хоть на миллиметр больше, чем сейчас, и наверняка грохнусь вниз. Но сейчас всё равно… Хотя… может, если я свалюсь, он останется ещё на несколько дней… Глупая мысль.

Последний глубокий глоток, и я снова сажусь за мольберт, не закрывая окно. В руке только карандаш, сейчас не время, чтобы что-то стирать. Даже на холсте.

Рука двигается будто по волшебству — сама по себе. В голове наконец-то появилась навеянная ветром и ночным небосводом картинка. Фантастическая, нереальная. Мир, который у меня внутри.

Блин, где-то тут я видел сигареты…

Месяц. Размытый, размазанный, стекающий желтым призрачным маревом по ночной усыпанной звёздами ткани. Лодка с одиноко брошенной удочкой, тоже нечёткая, она только очертаниями выделяется среди горящих сотнями голубых огоньков деревьев, воды и неба. Месяц не в счёт, он и так служит здесь самой яркой Северной звездой. Но при этом небесное светило слишком высоко, только капли еле-еле достают до воды – не до лодки.

Странный получился эффект — когда смотришь на картину снизу вверх, кажется, что месяц просто ослепительно яркий, а если наоборот — самыми красочными становятся потусторонние огоньки на деревьях. Только лодка в обоих случаях остаётся невзрачной…

Комната даже с открытым окном без остатка пропитана сигаретным дымом. Собакам не в новинку, и они, не обращая внимания, дрыхнут. Выходя из привычного транса, рассеянно осмотрелся. Пачка выкурена — до этого в ней не хватало всего одной сигареты. Бычки, слава Богу, не разбросаны по полу, а скинуты в самодельную пепельницу из-под банки консервов.

Напрягает одно — картина нарисована, но не полегчало ни на йоту, хотя обычно отпускает почти сразу.

В надежде я бы нарисовал ещё парочку, но руки слишком устали, а за окном давно рассвет. Нужно попросить старика отменить сегодняшний бег.

Чуть шатаясь, я встал и побрёл вниз, засовывая испачканные пастелью руки в карманы. Стоит выпить чашку кофе, что я и собираюсь сделать, пытаясь заставить веки не закрыться раньше времени. И куда подевалась бодрость? Может, попробовать вставить спички?

Вода в чайнике подозрительно горячая, но, сражаясь против того, чтобы не заснуть прямо здесь, я не обратил на это особого внимания, быстро делая себе растворимый кофе. На автомате сделал ещё одну чашку – Жене. Не молотый, конечно, но он его просто обожает.