Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 66

Но Илайя появился.

Раз.

Второй.

Третий.

Согласно контракту, он был теперь постоянным напарником Ромуальда, и их связывал сценарий, репетиции, необходимость выступать на одной сцене, играть друзей, совместно раздавать интервью, превратившись в пару закадычных приятелей, перенесших тёплые отношения из реальности на театральные подмостки.

«До начала работы над мюзиклом мы не были знакомы, но никаких разногласий в процессе не возникло. Мы сразу же нашли общий язык и прекрасно ладим в повседневной жизни. С этим человеком здорово и крайне интересно работать над одним проектом».

Вероятно, именно такого посыла ожидали от него Челси и отец, когда раздавали инструкции и просили не демонстрировать отторжение к партнёру по сцене в момент общения с журналистами.

Ромуальд был в корне с ними не согласен, но сегодня чувствовал себя настолько вымотанным, что сил на спор и бессмысленные пререкания не нашёл. Поход в уборную доконал его окончательно, а слова, брошенные на прощание, заставили удивиться. Всё же после обмена своеобразными поцелуями на территории кафетерия, сложно было поверить в «натуральность» самого Илайи.

Доказательств обратного, впрочем, тоже не наблюдалось.

В его телефоне не нашлось ничего компрометирующего и сколько-нибудь интересного. Воспользовавшись тем, что Илайя бросил свой испорченный сенсор в его машине, Ромуальд не упустил шанс проверить и узнать немного о человеке, которого планировал попеременно то уничтожить, то помиловать, то вообще проникался мыслью о собственном неравнодушии. Последнее, правда, казалось отвратительной дикостью, потому надолго не задерживалось. На первый план вновь выдвигалась теория вражды и стремления получить компромат.

Первое, что бросилось в глаза, когда Ромуальд поставил в свой телефон чужую симку – Илайя никому не писал сообщений. Или делал это, но моментально подчищал историю отправлений. Второе – у него оказалось не так уж много контактов, и все они были обозначены нейтрально-уважительными словами, ни намёка на возможный интерес к кому-то из обитателей записной книжки. Могло быть и так, что контакты, представляющие интерес, хранились в памяти телефона, но поскольку и здесь было занято не более тридцати ячеек… В общем, Ромуальд сомневался в целесообразности записи других номеров в телефонную память. Прикрепление фотографии и установка персонального звонка для каждого звонящего – это, конечно, неплохие опции, только популярностью пользуются у людей возраста средней школы. Когда из этого возраста выходишь, уже нет особого интереса к установке разных мелодий и игре с фотографиями профиля. Достаточно одного имени, чтобы принимать или отклонять звонок.

Попытка провести небольшое расследование провалилась, едва начавшись, потому делать какие-то выводы Ромуальд не решался.

В принципе, всё могло быть.

Даже то, что Илайя послал его тогда именно на почве отторжения и потому, что увидел перед собой «грёбанного гомика». Более-менее, но такой вариант вписывался в стройную теорию неприязни личностной.

То, что он попался на глаза Ромуальду и заставил увлечься фантазиями определённой направленности, ничего не гарантировало. Только говорило о том, что это Ромуальд поддался уговорам воображения и впервые за долгое время приласкал себя, думая не о Джулиане, а о постороннем парне. Перед глазами стоял его образ, но происходило это не возвышенно, а как-то приземлёно, с примесью грязи. Или не грязи, а просто похоти.

С Джулианом всё было иначе. Завязалось иначе, развивалось иначе, продолжается иначе. У их отношений изначально наметилась иная эмоциональная окраска, отличная от той, что преобладала здесь.

И секс их был другим, даже в тот момент, когда Ромуальд был уверен, что влюблён на сто процентов. По всему выходило, что и хотеть этого человека он должен так, что никаких посторонних мыслей в голове не останется. Но, когда речь заходила о Джулиане, в голову лезла лишь романтическая мишура о мягких волосах, о россыпи тёмных пятнышек на шее, о красивых пальцах. О том, какой он хрупкий, нежный и ему нельзя причинять боль. Невозможно сделать что-то против его воли, больше давать, нежели получать, выполнять прихоти и наслаждаться только от этого. В мечтах и на словах смотрелось достаточно красиво, даже ярко, но в реальности вкуса недоставало.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как в кулинарии.

Блюдо полезное, даже вкусное, но пресноватое и приедается. Если во многих сферах жизни у них наблюдалась потрясающая совместимость, то в сексе они точно друг другу не подходили, но старательно делали вид, что обоих всё устраивает. Джулиана, правда, устраивало. Ромуальд жил на убеждении, что это – не главное. Потом, после клиники и последствий лечения стало вообще не до секса, а вопрос мирно отмер, как и желание Джулиана.

С участием Джулиана и фантазии все получались несколько однообразными. Наверняка накладывал отпечаток опыт непосредственно сексуальных отношений с этим человеком. Сложно было представить его в каком-нибудь нестандартном амплуа, невероятно инициативного, не только отзывающегося на негласно высказанное предложение, а самостоятельно берущего всё в свои руки.

С незнакомцем… Ну да, с Илайей, который на тот момент носил статус незнакомца, всё получилось спонтанно само собой. Не имея представления о его реальных предпочтениях, желаниях и любимых позах, в воображении можно было нарисовать картину какой угодно направленности, хоть самую ваниль с цветочками, слабоалкогольной шипучкой и свечами-таблетками. Хоть эротическое фото из журнала фетиш-направленности с бесконечными узлами на теле, каплями воска, застывающими на коже, латексом и каблуками на ботфортах, гремящими по полу. Последнее, однако, было перебором. Не в том смысле, что Ромуальд испытывал отвращение к играм подобной направленности, а в том, что он к ним интереса не питал. На это интересно было посмотреть со стороны, но не более того. Вникать в суть, постигать основы, раскрывая для себя грани наслаждения болью и схемой, состоящей из доминирования и подчинения, он не собирался. Его грубость и жестокость могли проявиться иначе, ничего неожиданного и крайне удивительного в себе не таили. Он не собирался хвататься в постели за нож, устраивать блад или ган-плеи, причиняя боль и ловя от этого наслаждение. Он просто не хотел сдерживаться, контролируя каждое движение, каждое прикосновение. Странно, но ему хотелось какого-то равноправия, что ли? Поведение Джулиана в пределах постели до безумия напоминало то, что присуще многим женщинам. Не трогать, не хватать сильно, иначе синяки останутся, не притрагиваться к волосам, потому что больно, когда за них тянут. Вообще ничего не делать, только лежать между разведённых ног и думать о том, как не потерять эрекцию, когда на лице партнёра вселенская тоска и незаинтересованность. Ему хоть немного приятно, или он сейчас мыслями где-то далеко? Или вообще уснул?

Джулиана представлять не требовалось. Ромуальд всё знал в мельчайших деталях. Как поступит. Что сделает. Что скажет. Как выдохнет. Как прикоснётся.

Если бы с ним ничего не произошло, кардинальных изменений всё равно дождаться бы не получилось. Джулиан был таким и таким же оставался бы до самого конца. Через год, два, десять. Мягкие поцелуи, осторожные, нежные поглаживания вместо полноценных царапин.

Ладно, Ромуальд не испытывал восторга от желания некоторых людей – больше девушек, что вполне логично – превратить спину в кровавое полотно, максимально расписав его своими ногтями. Но ему, правда, нравилась лёгкая боль, ему нравилась расцарапанная не до крови спина, ему нравилось, когда на его действия откликались активно и кончали под ним действительно так, что было понятно: да, в этот раз всё было отлично, а не, может быть, что-то неплохое промелькнуло.

Опять же, было с чем сравнить по опыту прошлых лет, тех, что до Джулиана.

Несколько недель аутотренинга частично с поставленной задачей справлялись. Ромуальд периодически приходил к выводу, что действительно равнодушен к тому, кто постоянно отирается где-то поблизости, но потом происходили непредвиденные ситуации, вроде той, что случилась сегодня, и установки летели в пропасть. Ромуальд не готов был отказаться от Джулиана, продолжая считать себя ответственным за всё, происходящее в жизни этого человека, но и отмахнуться от мыслей о партнёре по сцене тоже не мог. Пока Илайя не попадался на глаза и отсиживался где-то до лучших времён, о нём можно было забыть и не акцентировать внимание.