Время побежденных - Голицын Максим - Страница 29

Здание музея возникло из тумана неожиданно и тут же заполнило собой все пространство. Окна на первом этаже были закрыты, но на втором оконная рама повернулась вокруг поперечной оси, открыв внизу широкую горизонтальную щель. Я взглядом указал на нее Карсу.

— Туда можно подняться по пожарной лестнице. Потом — на карниз.

— Карниз мокрый, Олаф, — озабоченно произнес мой напарник, — это опасно.

— Нынче все опасно, — сухо ответил я, — даже пользоваться фуникулером, как выяснилось. Ладно, я первый.

И я, натянув перчатки, взялся за ржавую перекладину пожарной лестницы.

Добраться до второго этажа оказалось плевым делом, но вот потом и правда пришлось потрудиться — проклятый карниз оказался очень узким. Распластавшись по стене и ощупывая ногой скользкие камни, я медленно продвигался вдоль карниза, направляясь к открытому окну. Карс следовал за мной. Он все время причитал, но тем не менее полз по стене, точно муха. Наконец я добрался до оконного выступа, с облегчением перевалил через подоконник и оказался в какой-то комнате. Отойдя от окна, чтобы освободить Карсу поле деятельности, я осмотрелся.

Черт его знает, чем они в этом музее занимаются! Какие-то микроскопы, стеклышки, какая-то бурая дрянь в банках… Единственное, что меня хоть немножко утешило, — приколотый кнопками к дверной панели лозунг «Босс не всегда прав, но он всегда Босс!» Некоторое время я созерцал этот образчик здравого смысла, потом попытался открыть дверь. Она оказалась запертой.

Карс уже перевалился через подоконник и теперь бродил по комнате, оставляя мокрые следы. Я велел ему подтереть их тряпкой — пусть поработает, — а сам отколол скрепку от какого-то унылого отчета «Состояние водоемов западной Норвегии», разогнул ее и стал ковыряться в замке. Карс еще не успел сунуть тряпку обратно под раковину, а дверь уже щелкнула и тихо отворилась. Я осторожно выглянул наружу. Пустой коридор, ни одной ученой крысы. Выходной, что поделаешь!

Указатели тут были довольно путаные, но наконец я нашел выход к залу экспонатов. Он располагался на первом этаже. Я по-настоящему поверил в правоту Стампа. Мы спустились по широкой пологой лестнице и оказались в просторном холле перед арочным проемом, за которым можно было разглядеть чей-то огромный позвоночник. В зале было полутемно — все окна закрыты ставнями, но ориентироваться вполне можно. Свет я зажигать побоялся — кто-нибудь снаружи увидит, как он пробивается сквозь ставни, и непременно поинтересуется, кому это пришло в голову приобщиться к природным богатствам сурового северного края, когда все честные граждане спокойно хлещут пиво у своих каминов.

Шаги наши, до этого почти неслышимые, заглушенные ковровым покрытием, сейчас разносились под высокими сводами отчетливым эхом. Скелеты неизвестных мне животных провожали нас пустыми глазницами, из углов таращили свои бельма чучела.

Уж не знаю почему, но мне тут было не по себе — словно я попал в какую-то усыпальницу. Может, оттого, что, кроме нас с Карсом, тут были только препарированные, очищенные от плоти или заспиртованные мертвые тела — пусть даже всего лишь звери или рыбы… Слишком много мне приходилось иметь дело с мертвецами, чтобы я мог воспринимать все это несчастное зверье просто как музейные экспонаты…

Морские млекопитающие расположились у стены в дальнем углу зала. Тюлень на фальшивой льдине, малый полосатик, северный дельфин — белуха… Жаль, нет фонарика… Стеклянные глаза чучел мрачно отсвечивали в сумерках. Я обошел белуху со всех сторон, и мне показалось, что гладкое торпедообразное тело чуть скособочилось на своем постаменте. Кожа на брюхе была чуть вспорота, оттуда торчала солома. Я засунул руку в прореху. Так и есть! Пальцы мои коснулись чуть шершавой поверхности. Листы были свернуты в трубку. Я осторожно потянул. На пол, шурша, посыпалась сухая трава и опилки, а в руках у меня остался плотный сверток. Верхний лист был исписан беглым неразборчивым почерком, но что именно было там написано, в темноте не разберешь.

И из-за этой вот фигни столько шума!

Я поднес бумаги к узкой полоске света, проникавшей сквозь закрытые ставни, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку.

Я резко обернулся.

— Прости, Олаф, — сказал мой напарник, — но тебе придется отдать мне это.

Я очумело уставился на него:

— Ты с ума сошел!

— Мне очень жаль, — сказал Карс, и я увидел, что глаза его в полумраке светятся красноватым отблеском, как глаза окруживших нас чучел. — Но лучше будет, если ты отдашь мне их добровольно. Мне бы очень не хотелось убивать тебя.

Я было дернулся за пистолетом, но бумаги были у меня в правой руке, и потому я чуть промедлил; он уже целил мне в лоб.

Казалось, это происходит во сне. Мы с ним так долго работали бок о бок, прикрывали друг друга, иногда рискуя собственной жизнью…

— Руки за голову! — сказал он.

— Опомнись! — Мне все еще казалось, что это шутка. — Это же я, твой напарник!

— Времена меняются, Олаф, — сказал Карс. — Есть вещи, которыми приходится жертвовать!

— О чем ты говоришь! Эти паршивые бумаги уже стали причиной гибели нескольких человек! Неужели они того стоят?

— Это не мне решать. Отстегни пистолет и брось его в угол. Только медленно. Я тебя знаю.

— Я тоже тебя знаю, Карс.

Я медленно отстегнул кобуру от ремня и отбросил пистолет, который, прогремев, пронесся по плитам пола и закатился под брюхо малого полосатика.

— Очень хорошо. А теперь положи бумаги на пол и отойди в угол.

По-прежнему медленно, не сводя с него взгляда, я положил бумаги; свиток развернулся, и белые листы рассыпались по полу, как лепестки цветка.

На миг, только на миг, он перевел на них взгляд, и тут я бросился на него. Я рассчитывал, что он все-таки не станет стрелять, и оказался прав. Не знаю, что его удержало на самом деле: действительно ли он не захотел меня убивать или просто боялся, что звук выстрела услышит сторож.

Он резко ушел в сторону, но я успел ударить его ребром ладони по шее. Но я привык управляться с людьми, а это был кадар, и тугое переплетение мышц спружинило, смягчив удар. Он даже не пошатнулся, а вновь, развернувшись, бросился на меня. Только тут я по-настоящему понял, что это такое — драться с кадаром. Тот, прошлый раз драка проходила в полной темноте, которая мешала моему противнику, хоть и не в пример меньше, чем мне, теперь же, даже при этом тусклом освещении, передо мной была настоящая машина для убийства.

Он больше не разговаривал, а плавно, почти незаметно двигался, упреждая каждый мой удар, больше не давая до себя дотронуться… выжидал, пока наконец я, устав, открылся, и тогда обрушил рукоятку своего пистолета, метя мне за ухо.

Удар получился скользящий — возможно, он все-таки в самый последний момент пожалел меня… но мне хватило.

Я вырубился.

Последнее, что я слышал, — отчаянный свисток сторожа.

Базе от агента 18–15 Срочно.

* * *

Берген

29 октября 2128 года

16 часов

…Свист, топот, хлопанье входной двери…

Я приподнялся и огляделся по сторонам, какое- то время соображая, куда же это меня занесли черти. Оскалившаяся медвежья морда глядела прямо мне в лицо. Я непроизвольно отшатнулся и тут только сообразил, что медведь, собственно, неподвижно стоит на своем постаменте. Значит, это не сон? Попробовал подняться — голова отозвалась острой болью; за ухом набухала огромная шишка. Рассыпанная солома на полу, моя кобура под китовой тушей, застывшей на распорках. Осознание случившегося медленно приходило ко мне, и от этого стало еще больней. Не вставая с колен, я подполз к пистолету, пристегнул кобуру, и тут мой взгляд упал на вспоротое брюхо расположившегося неподалеку чучела дельфина. Стой я на ногах, как и положено порядочному человеку, я бы этого не заметил… Там, внутри, было что-то еще. Что-то блестящее. Уже не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, я вновь потревожил смертный покой несчастного создания, запустив руку в прореху. Уже когда пальцы мои наткнулись на твердую поверхность предмета, я знал, что это было.