1917. Российская империя. Падение - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 15

Все это потом повторится в истории с Распутиным – и ненависть большой Романовской семьи, и слепая вера Аликс, и вздорные сплетни… Феликс Юсупов вспоминал рассказ отца: однажды, гуляя вдоль моря в Крыму, князь встретил Милицу, ехавшую с незнакомцем, поклонился, но та не ответила. Через несколько дней при встрече Юсупов-старший спросил: «Почему же вы мне не ответили?» «А вы не могли видеть меня, – сказала Милица, – ведь я была с доктором Филиппом. А когда он надевает свою шляпу, он становится невидимым, и те, кто с ним – тоже».

Или другая веселая сплетня: Филипп поселен в царской спальне – он там колдует, чтобы Аликс родила наследника…

Самое печальное, что эти небылицы (как и впоследствии, в истории с Распутиным) шли из дворцов великих князей, обиженных фавором Николаевичей… И (так же, как и в будущей истории с Распутиным) вдовствующая императрица решила серьезно поговорить с Ники. Царь конечно же обещал матери убрать Филиппа. И конечно же Аликс оказалась сильнее. Она умолила мужа не трогать «Божьего человека» – и все осталось неизменным (как будет не раз в истории с Распутиным)…

И Филиппа они звали так же, как впоследствии Распутина, – «Наш Друг».

Письмо Толстого

В это время Аликс носила ребенка. И радость – «Наш Друг» предсказал мальчика! Но 5 июня 1901 года она родила… девочку, великую княжну Анастасию.

Из дневника сестры Николая, великой княгини Ксении: «5 июня… Какое разочарование: четвертая девочка!»

И (опять же, как в истории с Распутиным) Романовская семья попыталась заменить опасного мага. Великий князь Николай Михайлович нашел великую кандидатуру. Он отправился к самому знаменитому человеку в России, к опальному Льву Толстому. 6 ноября 1901 года Толстой записал: «На днях явился Николай Михайлович… и непременно желал познакомиться».

Толстой боролся тогда с официальным православием (вскоре его отлучат от церкви, предадут анафеме). И вся либеральная Россия, и весь мир прислушивались к голосу великого старца…

«Я – зараза. Зачем вы ко мне явились?» – спросил Толстой великого князя. Но вместо ответа Николай Михайлович стал долго и туманно убеждать писателя, что «царь очень добрый, отзывчивый человек, а все горе в окружающих». Он так и не посмел объяснить Толстому, что задумал вырвать несчастную Царскую Семью из-под влияния мага. Понимая, что многие идеи опального Толстого (как это ни парадоксально) совпадают с настроениями царя, великий князь решил уговорить его написать письмо Николаю. Толстой согласился. Но вместо ожидаемых высоких толстовских истин о величии души простого народа Лев Николаевич изложил царю политические идеи и щедро грозил политическими катастрофами.

«Любезный брат! Обращаюсь к Вам не столько как к царю, сколько как к человеку и брату… Треть России находится в положении усиленной охраны. Армия полицейских, явных и тайных, все увеличивается, тюрьмы и места ссылок переполнены… голод стал нормальным явлением…» Царь с изумлением прочел это революционное послание и наивно попросил Николая Михайловича успокоить Толстого: столь опасное письмо никому не будет показано.

«Я его об этом не просил», – разочарованно сообщил Толстой Николаю Михайловичу. Впоследствии он… сам опубликовал свое частное письмо к Государю за границей. Правда, смущенно записал в дневнике: «За эти дни вышло мое письмо к Николаю… Если бы против меня были приняты меры… чем жестче, тем лучше, это было бы мне приятно… Но мне кажется, что я поступил неделикатно в отношении Николая и Николая Михайловича».

После этого великий князь потерял к писателю всякий интерес. Теперь Толстой вряд ли мог влиять на царя, который вместо искренности увидел тщеславную игру.

«Как богата стала наша жизнь…»

Чтобы не сердить «мама́» и родственников, чтобы избежать сплетен двора, Аликс и Ники решают видеться с «Нашим Другом» тайно (как впоследствии и с Распутиным). Теперь, после всех обязательных светских дел, они спешат во дворец Милицы в Знаменке. От мирского, суетного – к черногоркам и «Нашему Другу», в мир чуда.

Из дневника царя: «1901, 13 июля, Петергоф. В 2.30 поехали в Знаменку и сидели до 5 в саду. Наш Друг был с нами…»

«19 июля… Отправились в Знаменку… Весь вечер слушали Нашего Друга. Вернулись домой чудной лунной ночью…»

«20 июля… После обеда поехали в Знаменку и провели последний вечер с Нашим Другом. Помолились все вместе…»

Как им не хватает «Нашего Друга», когда он уезжает к себе в Лион!

27 августа Аликс написала Ники: «В субботу в 10.30 все наши мысли полетят в Лион… Как богата стала наша жизнь с тех пор, как мы его узнали… кажется, все стало легче переносить». «Переносить» – значит побеждать предчувствия, нервность. Филипп делает самое важное – он снимает с Аликс ее постоянный стресс, вызванный страхом.

Но главное – он свершил долгожданное чудо! Ники и Аликс счастливы: она беременна, и Филипп определил – будет мальчик. Правда, у докторов после скучных медицинских анализов появились сомнения… Но что значат ученые глупцы с их анализами по сравнению с человеком, общающимся с небом! И Аликс запретила врачам осматривать себя. Ее докторами становятся подруги-черногорки и Филипп. Все вместе они ждут рождения предсказанного наследника. Ее живот счастливо растет…

Прошло девять месяцев. И в августе 1902 года последовало постыдное…

Из письма великой княгини Ксении: «Представь себе, какой ужас… бедная Александра Федоровна оказалась вовсе не беременной… Мама́ нашла ее в очень грустном настроении… хотя она говорит об этом с большой покорностью судьбе… Какой это должен быть удар по гордости!»

Аликс была беременна… мечтой. Половцев записал в дневнике то, что говорил по этому поводу двор: «30 августа 1902 года… Путем гипнотизирования Филипп уверил императрицу, что она беременна. Поддаваясь таким уверениям, она отказалась от свидания со своими врачами, а в середине августа призвала акушера Отта лишь для того, чтобы посоветоваться о том, что она внезапно стала худеть. Отт заявил ей, что она и не была беременна… Объявление об этом было сделано в «Правительственном вестнике» весьма бестолково, так что во всех классах населения распространились самые нелепые слухи, как, например, что императрица родила урода с рогами, которого пришлось придушить, и т. п. Такой эпизод не поколебал, однако, доверия императорской четы к Филиппу, который продолжает в их глазах быть превосходным и вдохновенным человеком… Все это было бы смешно, если бы не было столь грустно».

Родственники забили тревогу. Филипп становится постоянной темой разговоров в Романовской семье (как впоследствии Распутин).

Великий князь Константин Константинович (знаменитый поэт, писавший под псевдонимом К.Р.) записывает в дневнике: «24 августа 1902 г. Сергей (великий князь Сергей Михайлович, друг юности Николая. – Э.Р.) утверждает, что Их Величества впали в мистическое настроение, что они в Знаменке молятся с Филиппом… проводят там долгие вечера… и возвращаются оттуда в каком-то восторженном состоянии, как бы в экстазе, с блестящими глазами и просветленными лицами… Мое мнение, что это больше смешно, чем опасно… но нехорошо то, что они покрывают свои посещения Знаменки тайной…»

«25 августа… Елена, дочь короля Сербии, сказала, что ее брат Юрий попал под влияние Милицы и Филиппа… говорил о том, что миссия Филиппа на земле подошла к концу… что он скоро умрет, но явится в кругу друзей под видом другого человека. Что за чепуха!.. Сергей сказал мне… о его большом беспокойстве по поводу визитов императора и императрицы в Знаменку…»

«6 сентября… Захожу к великому князю Владимиру Александровичу… он переходит к жгучему вопросу о Филиппе… Он считает великого князя Николая Николаевича главным виновником сближения… преступником в этом деле… и что проделки Филиппа навлекли на императорскую чету всеобщее посмеяние и поругание…»