Лаксены. Начало (сборник) - - Страница 39

– Я уже потерял брата из-за того, что тот испытывал к человеку. Я не собираюсь потерять еще и сестру.

Злость все еще кипела в моей крови, но его слова все же попали в цель.

– Ты говоришь о своем брате и Бетани?

Последовала пауза, после чего Дэймон неохотно произнес:

– Мой брат имел неосторожность влюбиться в девушку. Девушку вашей расы. И теперь… они оба мертвы.

Глава 19

Его слова мгновенно остудили мою злость. Кажется, я уже поняла, что случилось, но мне не хотелось в этом признаваться даже самой себе. Боже, он был таким идиотом, но тем не менее негодование и гнев начали утихать, и на смену им пришла неуверенность.

– Но что произошло? – спросила я.

– Доусон встретил Бетани. – Дэймон старался не смотреть на меня. – Могу поклясться, что это была любовь с первого взгляда. С какого-то момента для него весь мир стал вращаться только вокруг нее. Мэтью – мистер Гаррисон – предупреждал его, я предупреждал его – их чувства не имели права на существование. – Поджав губы, он сделал паузу. – Ты не знаешь, насколько это сложно, Кэт. Мы все время должны скрывать, кто мы есть на самом деле. И даже среди своих нам нужно держаться очень осторожно. Существует очень много правил. МО и Лаксены крайне отрицательно относятся к идее смешивания наших рас. – Он снова замолчал, качая головой. – Такое впечатление, они считают нас животными по отношению к людям.

– Но вы же не животные, – возразила я.

Конечно, они были другими, полагать, что они ниже нас по развитию…

– Ты знаешь, что мы находимся под постоянным наблюдением МО?

Он взглянул на меня, и его глаза были полны чего-то нехорошего… Злости.

– Права на управление транспортом – они позволяют. Поступление в колледж – они контролируют. Право на бракосочетание с человеком? Забудь об этом. Существует определенная процедура даже на тот случай, если мы собираемся куда-то просто поехать.

Я заморгала:

– Как они могут это делать?

Он рассмеялся, но в его смехе слышалась горечь.

– Это ваша планета. Даже ты это упомянула. Они постоянно следят за нами, периодически приезжают с проверками. От них очень сложно что-либо скрыть.

Не зная, что сказать, я хранила молчание. Все в их жизни, казалось, было подвергнуто жесткому контролю и регистрированию. Это пугало и наводило на размышления.

– И это еще не все. Мы должны отслеживать других Лаксенов и держаться вместе.

Меня мучило тревожное ощущение. А вдруг он обязан чем-то Эш? Вряд ли сейчас стоило об этом спрашивать. Глупо было бы даже думать о такой возможности.

– Это несправедливо.

– Более чем. – Дэймон стремительно сел, опустив руки на согнутые колени. – Так легко чувствовать себя по-человечески. Я знаю, что не являюсь таковым, но я хочу того же, что и вы. – Он замолк, качая головой. – В любом случае между Доусоном и Бетани что-то произошло. Я не знаю что. Они ушли на выходные в горы, и когда он вернулся обратно, его одежда была порвана и покрыта кровью. В те дни они были близки, как никогда. Мэтт и Томпсоны, если раньше просто что-то подозревали, теперь уже видели неопровержимые факты. На следующей неделе Доусон пошел с Бетани в кино. Больше их никто не видел.

Я крепко зажмурилась.

– Представители МО нашли его на следующий день, его тело было выброшено в лес, словно мусор, – голос Дэймона был низким и хриплым. – У меня не было возможности даже попрощаться. Они забрали его тело, прежде чем я успел что-то сделать. Видимо, они не хотели рисковать. Когда мы испытываем боль или умираем, то обычно трансформируемся в свою настоящую форму.

Мое сердце болело – за него и за Ди.

– Ты уверен, что он… мертв? Ты ведь не видел его тела…

– Я знаю, что его достал Аэрум. Его обесточили и убили. Если бы он был все еще жив, нашел бы способ выйти на контакт. Тела были ликвидированы прежде, чем кто-либо мог их увидеть. Родители девушки никогда не смогут узнать, что случилось с дочкой. Все, что нам известно, так это, что он должен был что-то сделать… нечто такое, что оставило на ней след. Это единственное объяснение, как Аэрум мог до него добраться. Они не в состоянии чувствовать нас на этой территории. Доусон должен был сделать что-то очень значительное.

Мою грудь сжало. Я даже представить не могла, через что им с Ди пришлось пройти. Смерть моего отца не была неожиданной. Но я продолжала чувствовать неутихающую боль утраты – мне казалось, что его болезнь и последующая смерть потихоньку разъедают меня изнутри. Но отец хотя бы не был убит.

– Мне жаль, – прошептала я. – Знаю, что не могу сказать ничего такого, что облегчило бы твою боль. Мне очень жаль.

Вздрогнув, он поднял голову к небу. За долю секунды маска покинула его лицо. И передо мной уже находился настоящий Дэймон. Да, это был тот же Дэймон, который постоянно выводил меня из себя, но в чертах его лица теперь читались боль и уязвимость. Я очень сомневалась, что кто-либо мог видеть в нем подобное. Неожиданно мне даже показалось, что, наблюдая за ним в этот момент, я вторгалась на чужую территорию. Из всех тех, кто находился рядом с Дэймоном, я была, наверное, самым последним, кто должен был видеть, что происходит под личиной его вызывающего поведения. Это должен был видеть тот, кто был небезразличен Дэймону, кто был для него важен.

– Я… я скучаю, так скучаю о нем, – выдохнул Дэймон хрипло.

Мое сердце сжалось. Боль в его голосе задевала меня за живое. Не задумываясь, я потянулась к нему и обвила руки вокруг его напряженного тела. Я обнимала его, сжимая в объятиях так сильно, как только могла. Затем я отпустила его. Отпустила прежде, чем он успел отреагировать слишком активно и ненароком сбросить меня с камней.

Дэймон все еще не двигался.

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами так, словно его никогда прежде не обнимали. Возможно, среди Лаксенов не было принято обмениваться объятиями.

Я опустила взгляд:

– Я скучаю по отцу. И со временем боль потери не становится легче.

Его дыхание было неровным.

– Ди говорила, что он болел, но не уточнила, чем именно. Я сожалею… о твоей потере. Болезнь – не то, с чем нам приходилось сталкиваться. Что с ним случилось?

Я рассказала ему о том, как отец боролся с раком. Удивительно, но говорить об этом оказалось для меня не так трудно. А потом я рассказала о том, чем мы с отцом увлекались до того, как он заболел. Как мы возились в саду и как весной проводили не одно воскресное утро в поисках новых саженцев и клубней.

А Дэймон поделился со мной воспоминаниями о Доусоне. О том, как они впервые поднялись на горы Сенека. И о том, как Доусон скопировал чью-то внешность, а потом не мог понять, как вернуть свой прежний облик.

Мы стояли на камнях, каким-то образом найдя в разговоре о своих близких странный покой, и совершенно не замечали, как солнце начало садиться, а горный выступ терять свое тепло.

В спускавшихся сумерках существовали только я и он. Наши глаза были устремлены к звездам, постепенно заполнявшим вечернее небо.

Мне не хотелось возвращаться. И не потому, что вода уже снова успела остыть, а потому, что я знала… знала: тот маленький мирок, который мы только что создали – мирок без разногласий и ненависти, – не сможет просуществовать слишком долго.

Казалось, что Дэймон… нуждался в том, чтобы кому-то выговориться, и так уж случилось, что в этот момент оказалась рядом я. И смогла подобрать правильные вопросы. То же самое было и со мной. Он был здесь. Во всяком случае, именно это я говорила сама себе, потому что прекрасно понимала: «завтра» ничем не будет отличаться от прошлой недели. Нам следовало возвращаться к реальности. Той реальности, где Дэймон желал бы, чтобы он никогда не был со мной знаком.

Ни один из нас не проронил ни слова до тех пор, пока мы не дошли до порога. В гостиной горел свет, поэтому, когда я наконец заговорила, мой голос был тих и печален:

– Что теперь будет?

Ладони Дэймона сжались в кулаки. Отведя взгляд в сторону, он не ответил.