Высокое окно - Чэндлер Раймонд - Страница 32

Я ничего не сказал. Наступила пауза. Громкоговоритель на стене стал передавать новости. Бриз начал было вслушиваться, но через десять-двенадцать слов отвлекся.

— Значит, мы пошли к Хенчу со стенографисткой, и он нам все выложил. Филлипс приставал к его девице. Это было накануне, на площадке. Хенч был в комнате и все оттуда видел, но Филлипс зашел в свою квартиру и закрыл дверь прежде, чем Хенч успел выйти. Но парень разозлился. И подбил девушке глаз. Но не успокоился на этом. Он просто зациклился на этой мысли, как зацикливаются пьяные. Он все время говорил себе: «Этот щенок не имеет права приставать к моей девушке, это ему так просто не сойдет, он меня еще попомнит». Короче, Филлипса из поля зрения он не выпускал. Вчера вечером он увидел, как Филлипс заходит в свою квартиру. Хенч велит девице пойти прогуляться, она отказывается, так что Хенч подбивает ей второй глаз, после чего она идет прогуляться. Парень стучит к Филлипсу, и тот ему открывает. Хенч несколько удивлен этим обстоятельством, но я объяснил ему, что Филлипс ждал тебя. Так или иначе, дверь открывается, Хенч входит в квартиру и сообщает Филлипсу все, что о нем думает и что собирается с ним сделать. Филлипс напуган, вытаскивает пистолет. Хенч бьет его кастетом в висок. Филлипс падает, но Хенч местью не удовлетворен. Вы врезали парню, тот валится с ног — и что остается вам? Ни — полного удовлетворения, ни — толковой мести… Хенч поднимает с полу пистолет; он очень пьян и очень неудовлетворен, а Филлипс к тому же вцепляется ему в ногу. Хенч сам не понимает, зачем он сделал то, что сделал затем. В голове у него помутилось. Он тащит Филлипса в ванную и разбирается с ним с помощью его же собственного пистолета. Как вам это нравится?

— Я влюблен, — сказал я. — Но какое удовольствие Хенч получил от всего этого?

— Ну, ты знаешь пьяных. Так или иначе, дело сделано. Пистолет принадлежит Филлипсу, но Хенч не хочет, чтобы это выглядело самоубийством — иначе опять-таки ни малейшего удовлетворения. Поэтому Хенч забирает пистолет Филлипса и кладет его себе под подушку, а от своего собственного — избавляется. Возможно, отдает его какому-нибудь лихому пареньку из этой округи. Потом он находит девицу, и они идут закусить.

— Бесподобный нюанс, — восхитился я. — То, что он положил пистолет себе под подушку. Я бы до этого не додумался.

Бриз откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. Спрэнглер, убедившись, что основная часть представления завершена, развернулся, взял пару перышек и метнул одно из них в войлочное сиденье.

— Давай посмотрим с другой стороны, — сказал Бриз. — В чем заключался трюк? Смотри, как Хенч все проделал. Он был пьян, но кое-что все-таки соображал. Он нашел и показал нам пистолет еще до того, как труп был обнаружен. Сначала мы заподозрили было Хенча, но потом поверили его показаниям. Они выглядели убедительно. Какой идиот сможет так поступить, как поступил Хенч? В его действиях не было никакого смысла. Поэтому мы поверили, что кто-то подложил пистолет под подушку, а пистолет Хенча забрал. Ну а если бы Хенч избавился не от своего пистолета, а от пистолета Филлипса — разве для него это было бы лучше? Обстоятельства складывались так, что мы все равно заподозрили бы его. И в этом случае он ничем не смог бы усыпить наши подозрения и заставить нас думать иначе. Он же повел себя так, что сумел убедить нас: он всего лишь безобидный пьяница, который оставил дверь открытой, выйдя перекусить, и кто-то подкинул ему в это время пистолет.

Он смолк. Губы его приоткрылись, грубая веснушчатая рука держала сигару у самого рта, бледно-голубые глаза полицейского были полны неотчетливого удовлетворения.

— Ладно, — сказал я. — Если уж Хенчу так приспичило признаться, все это не имеет никакого значения. Он будет писать апелляцию?

— Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен.

— А зачем вообще Палермо помогать ему?

— Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно конфликтовать.

— Ясно. — Я встал. Спрэнглер искоса взглянул на меня блестящими глазами. — А что девушка?

— Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была твоя работа — это твоя работа. Усек?

— И девушка эта — высокая блондинка, — сказал я. — Не первой свежести, но все-таки высокая блондинка.

— Черт, я как-то об этом не подумал, — сказал Бриз.

Он обдумал мои слова и потряс головой.

— Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс.

— Помыть ее да протрезвить — и неизвестно еще, что получится, — сказал я. — Класс — это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я вам не нужен больше?

— Вроде нет. — Бриз нацелил сигару мне в глаз. — Не то чтобы я не хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею полное право настаивать на ней.

— Очень порядочно с вашей стороны, — сказал я. — И с вашей тоже, Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим.

Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями.

Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со служебной стоянки.

24

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы — стоячие — лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек — и в нем много чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда.

На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна.

Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал:

— Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер Марлоу?

— Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый был моим другом.

Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.

— Этта не то, что вы говорить Люк.

— Люк?

— Мой управляющий этот дом.

— Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

— Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?

— Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.

— Si. Я много вижу, — бесстрастно подтвердил он.

— Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.

Он внимательно рассматривал меня.

— Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции «вчера». — Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. — Полицейские, фи!

— А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?

— Есть задний вход-выход, — сказал он. — И лестница с второй этаж. — Он посмотрел на наручные часы.

— Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.

Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.

— Полицейские сказать вам это, да?

— Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают.

— Хенч признаться, да? — Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.

— Только Хенч не убивал, — сказал я.

— Нет?

— Нет.

— Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.