Спасибо моей новенькой фритюрнице за чудесный ужин (СИ) - "Le Baiser Du Dragon и ankh976" - Страница 60

— Ты такой милый, мне хочется сделать тебе приятное…

В этот момент в комнату зашел один из санитаров — не Гонги и не тот хаосит — и, увидев полуголого пациента, разорался:

— Ты опять за свое?! — он звонко шлепнул пациента по заднице, и тот забился в угол, не издав ни звука. — Ты что, не слышал — этот малыш семейный, у него есть свой старший, а ты тут жопой своей хвостатой безнравственно крутишь! В подвал бы тебя посадить!

— Не надо, не надо его бить и в подвал! — воскликнул Ясси. — Мы… я просто хотел причесать его хвостик! Да-да, щеточкой.

— Щеточкой? — растерялся медбрат. — Ну, хорошо, раз щеточкой…

Медбрат принес зубную щетку, пациент лег на скамейку, и Ясси принялся причесывать его дрожащий хвостик. Через пару минут пациент разрыдался.

— Ну, что ты плачешь, все же хорошо, — сказал Ясси, продолжая его причесывать.

Ясси думал, что тот начнет о себе рассказывать, как это обожали все темные, но он только всхлипывал, а скоро затих. В комнату пробралась еще парочка пациентов из тех, которым понравился чай.

— Хотите еще чай? — спросил у них Ясси. — С хлебом и маргарином! И сахаром, очень вкусно.

Пациенты робко закивали, и Ясси послал их за горячей водой и кружками.

========== 48. ==========

После чая пациенты осмелились заговорить, и Ясси узнал историю хвостатого темного, которого звали Лио.

Очень редко случалось так, что из комочка Тьмы вылуплялся детеныш, у которого — а такими бывают только мальчики — сохранялся маленький хвостик. Таких хвостатых темные считали счастливчиками и любимцами богов. И очень ценили, как мужей. Лио родился в бедном, но добропорядочном клане, и, благодаря хвостику, его выкупили совсем рано, еще в школе, за очень хорошую сумму. В новой семье, где уже было двое старших мужей, его очень любили и баловали. А когда он закончил школу, жена устроила его танцовщиком в “один приличный клуб”. Лио выступал там в красивых обтягивающих костюмчиках, и в каждом из них обязательно была проделана дырка для его хвостика. И он имел там неизменный успех и зарабатывал “огромные деньги” — иногда даже до полутора тысяч золотых в месяц. И Лио был счастлив — в семье его ценили и любили, на работе он пользовался уважением, а посетители клуба записывались к нему в очередь, чтобы пригласить за столик и преподнести подарок.

Посетители обнимали его, гладили хвостик и угощали дорогими напитками и грибами. И как-то так получилось, что однажды его соблазнили “раздеться и полизаться”. И дали много чаевых. Дома об этом узнали и наказали. Но популярность Лио все росла, и соблазняли его все чаще. Дома его любить перестали, хотя принесенные им деньги брали. А потом как-то так получилось, что и в клубе его уважать перестали, работники стали смотреть с ухмылками, а посетители зазывали на все более похабные мероприятия. Лио очень старался заслужить их любовь и уважение обратно, но получалось почему-то только хуже. Жена и мужья на него больше не смотрели, а из того приличного клуба скоро выгнали “за несоответствие имиджу”.

— Как так, — всхлипнул Лио, рассказывая это, — раньше соответствовал, а теперь перестал?

— Бедный, — прошептал Ясси, беря его за руку, — как же могла твоя семья перестать тебя любить, как могла оставить работать в таком плохом месте…

Один из посетителей предложил Лио пойти на работу в другой клуб, похожий уже, как понял Ясси, на натуральный бордель. И скоро семья Лио выгнала его. Став безродным, он сменил еще несколько клубов, один хуже другого, и в конце концов оказался на улице. Еще несколько месяцев он перебивался тем, что ошивался у входов в разные бары, выпустив наружу хвостик, и ждал, когда кто-нибудь соблазнится на развлечение. Сначала он надеялся, что один из таких случайных любовников оставит его у себя, но те только давали ему денег и выпроваживали. Однажды ему попался пламенный, который показался сначала добрым — даже оставил почти до утра и ласкал всю ночь — но выставил на улицу, едва услышав о деньгах. “Блядин не покупаю”, — сказал тот пламенный.

Лио становился отверженным, и почти никто не снимал его больше у баров, более того, охранники начали его гонять. А однажды, когда он сидел на бордюре и не знал, куда идти, так как за комнату платить он больше не мог, рядом остановилась дорогая машина. И оттуда вышла его бывшая поклонница — из его самого первого и самого роскошного клуба — а теперь казалось, что из другой жизни. Она узнала Лио и отвезла в этот приют, подарив на прощание три золотых.

Ясси вспомнил, как Гонги рассказывал ему про ступени отверженности: на первой человек еще пытается бороться и цепляется за начинающее отвергать его общество. На второй уже теряет волю к борьбе, но все еще тянется к людям и надеется. А на третьей впадает в апатию и отчаяние и больше не осмеливается даже подходить к людям и умирает. Хвостатый Лио явно был на второй, и надежда еще не была для него потеряна.

— Теперь все будет хорошо! — воскликнул Ясси и обнял Лио, заглядывая ему в глаза. — Если ты сейчас поклянешься мне в одной вещи.

Лио покивал, складывая ладони лодочкой:

— В чем угодно, Ясси!

— Больше никому и никогда не показывай свой хвостик.

— Совсем никому?.. — прошептал Лио. — Даже тебе?

— Мне можно, — разрешил Ясси. — Я буду его тебе причесывать. Щеточкой! Но больше никому! Клянешься? Если сдержишь эту клятву, то счастье и любовь снова вернутся к тебе.

— Точно?

— Я обещаю! Твой хвостик был дан тебе богами на счастье, и, как только ты станешь его беречь, оно обязательно вернется.

— Клянусь! — воскликнул Лио. — Клянусь не показывать хвостик никому, кроме тебя.

Парочка участвовавших в их чаепитии пациентов тоже заволновалась, явно желая, но не решаясь спросить — что же им нужно сделать, чтобы и к ним вернулось счастье. Но Ясси не стал им ничего говорить. Ведь каждому светлому известно, что счастье у всех свое. И Ясси, увы, никогда не обладал даром его видеть. Он и сам не знал, откуда взялась та уверенность, с которой он требовал от едва знакомого темного клятву. И с которой обещал ему счастье.

Пришел Гонги и позвал их всех на уличные работы.

Приют имел свой двор, огороженный железной решеткой и периметром. Наверное, он предназначался для прогулок, судя по останкам скамеек и качелям. Но сейчас он был весь погребен под хищными сорняками. В сорняках копошились пауки и, кажется, псевдожизнь.

— Каждый день выпалываем, и каждую ночь разрастаются, как проклятые, — сказал Гонги, закуривая.

Ясси покосился на него с любопытством: темные считали это пристрастие порочным и на виду не курили. По их верованиям, дымом питаются духи-паразиты, и тот, кто полагал, что эти паразиты к нему присосались, уединялся в специальной курительной комнате и вдыхал дым сигар. В родовом доме Дейнара была такая комната, и они там даже закрылись как-то с младшим мужем Дейнаровой матушки и обкурились до тошноты. Было весело, но повторять пока не хотелось.

— А может, сделать здесь красивую клумбу? — воскликнул Ясси с энтузиазмом и показал на круглое место у качелей. Наверное, там скрывалась крашенная покрышка из тех, что темные зачем-то устанавливали в своих дворах.

Гонги засмеялся:

— Ну давай, малыш. Бери этих своих, — он кивнул на стоящих неподалеку пациентов с чаепития, — и делай, что хочешь.

Ясси с пациентами возились с будущей клумбой около часа, а потом в приюте образовалось волнение. И Ясси с любопытством завертел головой, отмечая оживленно пробегающего мимо санитара.

В столовой, куда он пришел за новостями, все три дежурных санитара и один соцработник толпились у столика, читая газету. Ясси тоже сунул туда нос и с ужасом отшатнулся:

— Какой кошмар! Это не могли сделать хаоситы, хаоситы не такие!

— Да, — сказал санитар-хаосит, — это больше похоже на подпись клана Золотой жабы.

— Точно-точно, — сказал Гонги, — это их манера. Может, те хаоситы связались с Золотой жабой?

Ясси вспомнил про убитого хаособорца, о котором вчера упоминал Дейнар. Как страшно! Неужели Дейнар и его друзья имеют какие-то дела с таким жутким кланом? Нет, этого не может быть, да и Дейнар говорил, что на них напали, а этого бедного мальчика явно убивали долго — и никак не в драке. Но всего этого он рассказать не мог — кто знает, вдруг это Дейнарова тайна — и поэтому только жалобно пролепетал, прижимая руки к груди: