Песня ветра. За Семью Преградами (СИ) - "ВолкСафо" - Страница 40

Великая Мать! Я буду учиться! Несмотря ни на что! Я буду учиться, чтобы иметь возможность уберечь ее! Я буду учиться ради себя, ради тебя! Чтобы не жить так, в пустоте, в незнании, в вечном сне, барахтаясь у самой поверхности и не понимая, что со мной происходит, словно тонущий котенок.

Лиара вскрикнула, когда Червь вновь взлетел на холм, но на этот раз она цепко держалась за Раду, и упасть ей уже не грозило. Ее кудряшки лезли в глаза и рот, и Раде было неудобно, тяжело. В панике искорка почти как кот едва на голову ей не вскарабкалась, пытаясь оказаться как можно дальше от земли и от падения вниз, и естественно, что сидела она вовсе не так удобно, чтобы Рада могла держать их обеих. Каждая мышца тела Рады сейчас звенела, как туго натянутая тетива, и от боли разрывались абсолютно все сухожилия, каким-то чудом еще продолжая удерживать ее тело вместе, в целости.

Я не хочу больше так: брести в темноте, натыкаясь на все, вслепую шаря руками, хватая первое попавшееся в надежде, что это именно то, что я так долго искала. Я не хочу больше сидеть в этом золотом счастье, укутавшись в него, словно в плед, накрыв себя им и отказываясь высовывать нос наружу. Разве за этим люди рождаются? Чтобы довольствоваться мимолетным счастьем, короткими, крохотными мгновениями его, что столь редки? Разве целая жизнь, вечность, что дана мне, разве она лишь для того, чтобы успеть собрать эти крупицы, которых не хватит и на час, спрятать их за пазуху и трястись над ними, живя лишь воспоминаниями об этом счастье?

Червь начал взбираться на очередной холм. Рада видела впереди себя Алеора. Он тоже уже упал на одно колено, всей силой налегая на торчащий из спины твари трезубец, но пока еще держался.

Я хочу, чтобы было не так! Чтобы было счастье, счастье для всех! Не та лживая пародия, которую я находила на дне бутылки, в драке или в свежем ветре, не те крохи, что с таким трудом я собирала в своем сердце из улыбок искорки и ее нежности, и даже не то золото, что мерцает где-то на самом дне моего существа, словно ключевая вода, которой никогда не достать умирающему в пустыне! Я не хочу, чтобы больше так было! Я хочу, чтобы это было здесь, прямо сейчас, внутри, снаружи, во всем и для всех! Неужели же это невозможно?! Ведь тебе покорно все, потому что ты и есть все!

Червь взлетел на холм, и они вновь зависли в воздухе, но на этот раз этот миг стал вечностью. Сквозь стылое зимнее небо, лишенное цвета и запаха, вдруг прорезалось что-то. Громадная золотая ладонь, а может, улыбка ребенка, а может, чей-то добрый взгляд, а может, водопад из золотых капель вечности. Рада не знала, что это, но оно пришло. Пришло тогда, когда его никто не ждал. В самый разгар этой безумной поездки, в самое неудобное время для того, чтобы встречать это, в самое странное время, чтобы об этом просить. Оно пришло в тишине, без фанфар, без фейерверков, без небесных хороводов и хоров, без рева труб и танца золотых знамен, пронизанных солнцем. Оно пришло тихо и просто, как разгорается в глазах любовь, как распахиваются объятия, как льется в сердце песня, льется и льется без конца и предела, не встречая ни сопротивления, ни отказа, ломая все преграды, срывая все маски, обнажая то, что лежит под поверхностью, то единственное истинное, что и есть жизнь.

Рада дрогнула в этой тишине, на один короткий миг, на одно биение сердца, заглянув внутрь этой золотой вечности. Червь с визгом упал на брюхо и понесся дальше, расшвыривая вокруг хлопья снега, комья грязи, щебень и камни. Только теперь все было уже иначе для Рады. Невидимая преграда треснула, как стекло, в центр которого кто-то метко бросил камень, рассыпалась прахом серебристых искр. Рада вспомнила, что она сделала, вспомнила, как.

Это было иначе. Это был самый чистый, самый сильный порыв. Как и сейчас: распахни душу, на один миг поверь и откройся, и оно хлынет водопадом слаще небесного меда, силой мощнее грозовых перекатов. Так было и тогда. Она так боялась за искорку, она так переживала, так молилась, так просила за нее. Чтобы та справилась, чтобы ей хватило сил дойти, чтобы ничто, никакое зло и боль не коснулись ее. И оно само получилось. Властный поток подхватил Раду, золото в груди лопнуло и начало подниматься вверх, все быстрее и быстрее, как гейзер в глубинах земли. Раскаленным потоком плавленой магмы оно вышибло невидимую преграду в макушке ее головы, и мир вывернулся наизнанку, или Рада вывернулась в нем, вместив весь его в свою грудь? Это было неважно.

Она задыхалась, широко открытыми глазами глядя вникуда, когда воспоминания обрушились на нее водопадом. Она помнила это невероятное чувство, когда весь мир стал единым, когда не было больше разницы ни в чем, и все слилось в одно полотно, тугое, переплетенное, однородное. Одна протяженная без конца и края субстанция, в которой все законы были иными, все они поменялись. Бессмертие и холодный разум неба, пронзающая мысль из его бескрайней белой шири, ослепительным потоком хлещущая вниз. Смерть и тупое равнодушие земли, ее лютая, неистовая, страшная сила, что в последнем надрывном крике устремилась к небу. Где-то в середине они столкнулись, соединились и стали чем-то третьим. На один короткий миг вечности Сознание и Сила слились.

И после этого не осталось уже ни расстояний, ни пределов, ни законов. Всей своей плотью, всем своим сердцем Рада вспомнила это ощущение: невероятное, неописуемое, полное, будто океан, чувство гармонии, чувство всепроникновения и единства. Когда границ нет, потому что тело одно, когда нет пределов, потому что одно сознание. Когда весь мир – это тысячи красок одного единого полотна, когда это полотно составлено из тысяч голосов, поющих ему о красоте, воспевающих единство. И ничего кроме, ничего иного, ничего отделенного, потому что отделения просто больше нет.

- Я помню!.. – глаза Рады буквально вылезали из орбит. Ей казалось, что глазные яблоки сейчас лопнут, но это удивление было таким нужным, таким дорогим. Она ощутила, как по щекам вдруг начинают течь горячие слезы. Помнить было ужасно.

Единое, в котором не было ничего лишнего, потому что было все, оно распалось вновь, оно вновь обросло рамками, плотью, границами. Не было больше этого единого тела с миллиардами стучащих сердец и волей, что выплетала Песнь Мира, Великий Ритм. Была лишь Рада, одна-одинешенька, оторванная от всего, отсоединенная от всего, отрезанная неумолимой жестокой рукой. Как будто в первый миг рождения, когда теплая безопасность материнской утробы внезапно взрывается сверкающим шумом чужого мира, и страх заставляет кричать, кричать, надрывая глотку, пусть даже уши еще не могут услышать этот крик, а глотка не знает, как издавать его. И нет больше никого, ничего, ты один в этом огромном мире, ободранный, лишенный плоти и шкуры, что защищала тебя, один единственный наедине с враждебным миром чужих форм, каждая из которых – неизвестна.

Это отсоединение было именно таким, и Рада внезапно ощутила такое глубокое, такое полное одиночество в каждой частичке своего существа, такую невыразимую ограниченность собственного тела после золота, что обнимало все, что хотелось выть. Быть всем и стать ничем. Быть целой, полной, наполненной и стать лишь жалким обрезком, отшвырнутым прочь.

- Я не хочу так! – почти что вскричала она, чувствуя, как слезы рвут грудь пополам, а вместе с ней рвутся на клочки последние остатки того, чем она была когда-то. - Не хочу так! Пожалуйста!..

Умирала Рада Тан’Элиан, одетая в черный бархат, расшитый золотыми конями ее дома, гордая и смелая, бросающая вызов всему и насмехающаяся над всем. Умирала Рада Киер, эльфийка, выросшая одна среди людей, что изо всех сил стремилась к ним, шла к ним навстречу, моля их принять ее такой, какой она была, горько рыдая оттого, что люди отворачивались и отталкивали ее прочь. Умирала Рада Ренон, объятая золотыми лучами силы, шагающая в блеске славы и мощи и давящая этой силой крохотную скрюченную черную фигуру Сагаира, пауком вжавшуюся в палубу. Умирала Рада Черный Ветер, та самая, что так ждала свою искорку на причале, почти готовая по-собачьи выть от тоски, не спуская глаз с горизонта, где за невидимой преградой от нее прятали ее девочку.