Прощай, моя красотка - Чэндлер Раймонд - Страница 29

– Понял.

Хемингуэй повернул «седан» на узкую утрамбованную дорогу, проходившую по самому краю склона горы. Мы проехали еще с милю. Казалось, в мире существовал только запах полыни.

– Здесь, – сказал усатый.

Хемингуэй остановил машину и включил ручной тормоз. Он перегнулся через меня и открыл дверь.

– Ну что ж, – Было приятно познакомиться с тобой, приятель. Но, даст бог, больше не увидимся. Вылезай!

– Я что, отсюда пешком пойду домой? С заднего сиденья донеслось:

– Пошевеливайся.

– Да, ты отсюда пойдешь домой, приятель. Это тебя устраивает?

– Конечно. У меня будет время кое о чем поразмыслить. К примеру о том, что вы парни не из Лос-анжелесской полиции. Но один из вас полицейский, а, может быть, и оба. Я бы сказал, что вы фараоны из Бэй Сити. Мне интересно, почему вы работаете не на своей территории.

– Ты так говоришь, будто уже все это доказал, приятель.

– Спокойной ночи, Хемингуэй.

Он не ответил. Они оба молчали. Я начал выбираться из машины и поставил ногу на подножку. Голова кружилась.

Человек на заднем сиденье сделал резкое движение, которое я скорее почувствовал спиной, чем увидел. Океан тьмы разверзся подо мной, очень глубокий, намного глубже самой черной ночи.

Я нырнул в него. Дна не было.

Глава 25

В комнате не продохнуть от дыма.

Он висел в воздухе тонкими линиями, как завеса из микроскопических капелек. В этой комнате я никогда раньше не был. В ней всего два окна с решетками.

Я был в подавленном состоянии и ни о чем не думал. И чувствовал себя так, как будто проспал целый год. Но дым беспокоил меня. Я лежал на спине и думал о нем. Прошло довольно много времени, прежде чем я сделал глубокий вдох, от которого заболели легкие.

Я заорал:

– Пожар!

Это меня рассмешило. Не знаю, что в этом было веселого, но я начал хохотать. Однако смех мне не понравился, Он звучал, как смех сумасшедшего.

Нового крика хватило, чтобы где-то снаружи раздались быстрые шаги. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Человек впрыгнул в комнату и запер за собой дверь. Его правая рука потянулась к бедру.

Человек был мал ростом и неимоверно толст. Одет в белый халат. Глаза черные и какие-то плоские, с серыми выпуклостями вместо век. Странные глаза.

Я повернул голову на жесткой подушке и зевнул.

– Не обращай внимания, парень. Вырвалось само, – миролюбиво сказал я, Он стоял, зло глядя на меня, его правая рука нависла над бедром. Зеленое злобное лицо, черные плоские глаза, кожа на руках в серых пятнах.

– Может быть, ты снова хочешь оказаться в смирительной рубашке? – прорычал он.

– Все в порядке, парень. Я очень долго спал, сны видел. Где я?

– Где надо.

– Похоже, приятное заведение, – сказал я, – Учтивые люди, хороший воздух. Я бы поспал еще немного.

– Так-то будет лучше, – проворчал он и вышел. Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Шаги затихли.

Толстяк не убрал дым. Он все еще висел посреди комнаты, как занавеска. Он не растворялся, не уплывал, не шевелился. В комнату откуда-то прорывался воздух, пригодный для дыхания, я его чувствовал, но дыму было все равно, Он висел серой сетью, сплетенной тысячей пауков. -Меня заинтересовало, как пауков заставили работать вместе?

Фланелевая пижама. Как в больнице округа. На пижаме никаких деталей, ни одного лишнего стежка. Грубый материал, воротник натирает шею, которая еще болит. Я начал вспоминать. В горле пекло, словно там дюжина ссадин. «А, индеец! О'кей, Хемингуэй. Вы хотите стать детективом? Хорошо зарабатывать? Всего девять простых уроков! По окончании обеспечиваем значком», – я рассуждал. Значит, я еще не на том свете.

Горло болело, но пальцы, ощупывающие его, ничего не чувствовали. Казалось, что вместо пальцев – связка бананов. Посмотрел на руки. Пальцы как пальцы. Так себе.

Была ночь. За окнами чернел необъятный мир. Белая полусфера светильника свисала на трех медных цепях в центре комнаты. Вдоль кромки светильника чередовались оранжевые и голубые выступы. Я уставился на них, одурев от дыма. Вдруг эти выступы стали раскрываться, как маленькие картофелины, и из них повысовывались головы. Кукольные, крошечные, но живые головы. – На меня смотрело личико в капитанской фуражке, пушистая блондинка в разрисованной шляпке и худой человек с криво висящим галстуком, похожий на официанта в пляжном ресторанчике. Он открыл рот и ухмыльнулся:

– Вы бы хотели бифштекс с кровью или его дожарить, сэр?

Я закрыл глаза, зажмурился, а когда их снова открыл, то увидел только светильник из поддельного фарфора, висящий на трех цепях.

Но дым все еще неподвижно висел в воздухе. Я взял простыню за уголок и вытер пот со лба онемевшими пальцами. Сдурел. Совсем сошел с ума.

Я сел на кровати, осторожно опустил босые ноги и коснулся пола. Почувствовалось покалывание иголок и булавок. «Галантерея налево, мадам. Исключительно большие булавки направо». Ноги начали твердо чувствовать пол. Я встал. Но слишком резко. Ноги подкосились, и я, тяжело дыша, схватился за край кровати, а голос, исходивший откуда-то снизу, повторял одно и то же: «У тебя белая горячка... у тебя белая горячка... у тебя белая горячка».

Я сделал первые шаги. Мотало, как пьяного. На маленьком эмалированном столике, расположенном между двумя зарешеченными окнами, стояла начатая бутылка виски. Я пошел к ней. Несмотря ни на что, в мире много хороших людей. Например, парень, оставивший мне полбутылки виски. У него такое же большое сердце, как надувной спасательный жилет.

Я дошел до столика и, положив бесчувственные руки на бутылку, поднес ее ко рту. При этом вспотел так, как будто поднял один конец моста «Золотые Ворота».

Я пил долго с неаккуратной жадностью. Затем осторожно поставил бутылку на место и обтер ладонью подбородок. У виски был необычный , очень терпкий вкус. Пока я осознал, что у виски странный вкус, я успел заметить умывальник, втиснутый в угол комнаты. Меня вырвало.

Время, однако, текло. Агония рвоты, шатание, полубессознательное состояние, висение на краю раковины и жалкие потуги издать крик о помощи остались в прошлом.

Полегчало. Я доковылял до кровати и повалился на спину. И снова стал, тяжело дыша, рассматривать дым. Он теперь виделся каким-то нереальным, неясным.

Может быть, его вовсе не было, а мне он только привиделся. В следующее мгновение дым внезапно исчез, и свет из белой полусферы резко выделил каждый предмет.

Я снова сел. Большой деревянный стул стоял у стены возле двери. Была еще одна дверь кроме той, через которую входил человек в белом халате. Дверь в кладовку, должно быть. И, может, там висят мои вещи. Линолеум, покрывающий пол, разделен на серые и зеленые квадраты. Стены покрашены в белый цвет. Чистая комната. Кровать обычная больничная койка, только немного пониже и с прикрепленными к ней широкими кожаными ремнями на местах запястий и лодыжек.

Комната хороша. Но как из нее побыстрее убраться?

Сейчас я уже чувствовал все свое тело. Голова раскалывалась, горло болело, рука ныла. Что приключилось с рукой, я не мог припомнить. Закатав рукав пижамы, я рассеянно посмотрел на руку. От локтя до плеча она была покрыта следами от уколов. Вокруг каждого укола красовалось маленькое бесцветное пятнышко с двадцатипятицентовую монету.

Наркотики. Меня ими нашпиговали, чтобы я не шумел. Может быть, вкололи скополамин, чтобы я стал разговорчив. Слишком много наркотиков. Все зависит от того, как ты сделан. Если крепок, то можешь прийти в себя. Галлюцинации постепенно пройдут.

Стало ясно, что означают решетки на окнах и ремни на кровати, откуда взялись маленькие лица, голоса, дым.

Я снова встал, но ноги не держали. И я ударился о противоположную стену. Это заставило, задыхаясь, снова лечь. Все тело зудело, и я исходил потом. Я чувствовал, как на лбу рождались капли пота, затем они медленно скользили по носу и попадали на губы. Мой язык глупо слизывал их.