Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 142

— Дотошный, хочет обратить в веру поганого колдуна, — забасил толстяк.

Все трое заржали.

— Эй, ты, — окликнул Данте толстый. — К тебе падре Антонио.

Сжимая зубы, Данте выдавил:

— Пусть катится к чёрту!

— Ишь какой, всё характер кажет! Ну-ну, поглядим, чего с ним будет дальше, — в голосе новоприбывшего конвоира звучало ехидство. — Падре Антонио-то не просто так пришёл. Слышь, ты, ведьмак, святой отец говорит, казнь твоя через три дня. Он тя окрестить хочет, чтоб душенька твоя чародейская в мир иной отошла спокойной.

— Пошёл он к чёрту! — повторил Данте. — Если вы его сюда впустите, я плюну ему в его лживую физиономию, так и знайте!

— Ты чего ж помереть некрещёным хошь? — ухмыльнулся жирафоподобный тюремщик.

— Это моё дело!

— И правда, мы чего тут уговаривать его должны чё ли? Вот ещё! — хмыкнул шкаф. — Хоть крещённого, хоть некрещёного, всё равно его похоронят за кладбищем, где хоронят колдунов, еретиков да самоубийц, и то не сразу. Чай поди, падре ещё прикажет провести трупик по городу в назидание остальным.

— Это уж точно! — согласился толстяк. — Помнится, пару годков назад падре велел так сделать с этим, как его... Эскивель, Армандо Эскивель по кличке Непобедимый, который прирезал семь человек, включая свою мать и жену. Его вздёрнули на виселице, а после возили труп по улицам ещё целый день, и потом прицепили на городские ворота, чтоб все полюбовались. Падре наш знаток своего дела, что и говорить.

Тюремщики заржали в голос и все втроём ушли, оставив Данте одного.

Через три дня. Через три дня его муки закончатся. Тем лучше. Данте не испытывал ужаса или горечи, давно ожидая развязки, и удивлялся, почему они так тянут. Видимо, хотели его подольше помучить. Но он так и не попрощался с Эстеллой. Данте уже не мечтал о том, чтобы обнять её или поцеловать. Хотя бы увидеть, пусть издалека. Он унесёт её милый образ с собой, куда бы он не отправился. Конечно, это не значит, что сейчас он её забыл. Отнюдь. Жаль, у него нет бумаги и пера, он мог бы нарисовать её портрет, даже не видя девушку. Он помнит каждую её чёрточку. Когда-то он неплохо рисовал на песке и на воде. С помощью колдовства, правда, но ведь это могло бы и на бумаге получиться.

Данте ощутил как вибрирует обручальное кольцо. Сейчас оно не плакало, как вчера, но искрилось. Данте вгляделся в него.

«Эсте, Эсте, родная моя, где ты?» — мысленно вопросил он, прижимаясь к колечку щекой. Кольцо осветилось ярче.

— Эсте... Эсте... — позвал он вслух.

Из колечка вновь закапали слёзы. Ясно, она плачет. Данте поцеловал кольцо, представляя, как ласкает Эстеллу, как вытирает ей слёзы, как баюкает её и сжимает в объятиях.

— Успокойся, слышишь меня, Эсте? Не плачь, всё будет хорошо...

По губам разлилось тепло. Чувство было странное — точно девушка ответила на поцелуй. Кожу, там, где были татуировки, закололо иголочками, и Данте услышал тихий голос, голос прямо из кольца:

— Данте... Данте... вернись ко мне... я люблю тебя...

— И я люблю, — шепнул Данте.

Эстелла лежала на кровати в своей девичьей спаленке, находясь в состоянии, близком к сумасшествию. Плакала и плакала от страха, боли и тоски по Данте. В груди её будто вырос здоровенный мыльный пузырь. Он всё надувался и надувался, давил на лёгкие, после чего лопался, выливаясь в новый поток безудержных слёз. Она сейчас умрёт, просто возьмёт и умрёт, она не выдержит. Колечко больше не кровоточило, лишь чуть-чуть вибрировало, зато рука онемела, как бывает, когда сильно ударишься. Эстелла была убеждена: Данте сейчас плохо.

Так прошло много часов, пока вдруг кольцо не заискрилось, и Эстелла услышала едва различимый шёпот, будто назойливая муха жужжала ей в ушко: «Эсте... Эсте...».

— Данте, — ответила она, — ты мне нужен. Я не могу без тебя... Вернись ко мне!

«Успокойся, не плачь, Эсте... Всё будет хорошо...».

— Я люблю тебя...

— И я люблю...

Она и вправду слышит голос Данте или это признаки безумия? Но ведь кольцо волшебное! Тот маг, что обвенчал их с Данте, говорил: кольца помогут им всегда найти друг друга.

Эстелла прижалась к кольцу губами, и по телу её побежала дрожь — она точно вкусила губы Данте. Обе татуировки (на плече и на пояснице) вспыхнули, разливая тепло по венам девушки.

— Данте, Данте, — Эстелла задыхалась. Значит, он живой!

Эстелла, как наяву, ощущала присутствие Данте, его поцелуи и объятия, и прикосновения его нежных пальцев. Она впала в какое-то блаженное оцепенение, пока идиллию не разрушили крики диких носорогов в людских обличьях:

— Да я тебя убью, старая дура! — вопила Роксана где-то поблизости (вероятно, в коридоре или на лестнице).

— Это я тебя убью, маньячка! — не осталась в долгу Берта. — Запереть родную дочь в каком-то хлеву!

— Заткнись, карга! — напускную интеллигентность Роксаны как корова слизала. — Это моя дочь! Я её родила и она моя собственность, поэтому я буду делать с ней всё, что мне вздумается. Она обязана мне подчиняться!

— А я обязана упечь тебя в тюрьму! Давно надо было это сделать!

— А ну-ка прекратите! — раздался голос Арсиеро. — Уймитесь, что вы как на базаре? Давайте поговорим спокойно.

— Не буду я говорить с ней спокойно! Черепушку ей раскроить давно пора, и то мало! — кричала Берта.

— Мама, успокойтесь, — это был Эстебан. — Сегодня утром я ходил к адвокату. Мы лишим эту женщину материнских полномочий, и я стану опекуном девочек. У нас есть все основания для этого.

— Ну-ну, попробуйте! — Роксана ни капли не испугалась.

— Дорогая, вы в последнее время ведёте себя немыслимо, — сказал Арсиеро. — Вы перешли всякие границы. Как же можно было запереть девочку так надолго?

— Потому что, если её не запереть, она пойдёт кувыркаться с первым встречным! — не умолкала Роксана. — Мне не нужна шлюха в доме!

— Прекратите так называть Эстеллу! — теперь завопил и Эстебан. — На себя бы посмотрели! Вы думаете, тут все дураки и никто не знает, как вы изменяли моему брату? Бегали по ночам и возвращались под утро!

— Вот именно! — подтвердила Берта.

— Ну это уж слишком! Я понимаю, вы злитесь, но зачем же оскорблять мою жену? — возмутился Арсиеро. — Конечно, она перегнула палку, но отнимать у неё дочь, говорить, что она дурная женщина... Как так можно?

— Да бросьте вы, Арсиеро, — в голосе Роксаны звучали нотки превосходства. — Ничего они не сделают. Процесс лишения родительских прав долог, а скоро из Лондона вернётся Маурисио Рейес. Как только это произойдёт, состоится его свадьба с этой несчастной, и она покинет этот дом навсегда.

— Эстелла не может выйти замуж! — запротестовал Эстебан. — Она замужем за этим мальчиком, который сейчас в тюрьме.

— Ох, не волнуйтесь, Эстебан, ровно через три дня она станет вдовой. Только что посыльный принёс мне известие от падре Антонио. Казнь этого мерзавца состоится в ближайшую пятницу. Это будет самый великий день в моей жизни! День, который расставит всё на свои места, избавит нас от нежелательных членов семьи и заткнёт рты всем сплетникам. Пусть эта потаскушка оплакивает своего нищего принца, а я, тем временем, начну подготовку к свадьбе. И обязательно пойду в пятницу на площадь, дабы насладиться великолепным зрелищем. Такой спектакль пропустить нельзя!

— Ты, злобная идиотка! — выкрикнула Берта.

— Заткнись, старуха!

— Но Эстелла всё равно не может выйти замуж сразу после смерти предыдущего мужа, — не утихал Эстебан. — А как же траур? Это как минимум года два...

— Эстебан прав, — сказал Арсиеро.

— Минуточку, а кто кроме нас знает, что она вдова и должна носить траур? — спокойно отозвалась Роксана. — Где была эта свадьба? Да и была ли она? Я лично её не видела. Так что никаких трауров! Наденет и белое платье, и фату, будто она девственница, и только пусть попробует не убедить в этом маркиза Рейеса. Если он вернёт её обратно, как падшую женщину, я прижгу ей физиономию раскалённой кочергой, так и знайте!