Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Гончар Олесь - За миг счастья За миг счастья

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

За миг счастья - Гончар Олесь - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Грянул выстрел...

В тот же день Диденко сидел на гауптвахте.

Гауптвахта находилась на опушке леса.

В прошлом лес этот был собственностью какого-то графа, а теперь его как будто откупило за сколько-то тысяч иенго наше командование, чтобы устроить в нем лагеря.

Здесь мы живем. В глубине леса - уже наша солдатская цивилизация: посыпанные песочком аллеи-линеики, грибки, красные уголки, целые кварталы аккуратных офицерских и солдатских землянок и, ясное дело, гауптвахте (или "губвахте", или просто "губе") там но место,- она вынесена в сторонку, вот сюда на опушку. Сооруженная наскоро, она, однако, крепко сидит в земле, чуть торчит бревенчатым гребнем, приземистая, лобастая, напоминая темной суровостью облика давних своих пращуров - те сторожевые курени, которые когда-то запорожцы ставили где-нибудь на Базавлуке или Волчьих Водах. Дверь тяжелая, из дубового неотесанного горбыля. Засов на двери да пломба, словно тут склад со взрывчаткой. И никакого окошечка, только узенькая над дверью щель-прорезь, на амбразуру похожая, чтобы миска с постной кашей раз в день сквозь ту амбразуру пролезла.

Тот первый, кто пришел допрашивать Диденко, был уверен, что всему причиной вино. Винных погребов в местечко много, хозяева сейчас как раз допивают прошлогоднее, освобождают тару под молодое. Случается, что и солдат отуманивают...

- Лучше не крути, Диденко, выкладывай начистоту:

в подвалах перед тем побывал?- И серыми холодными щелками глаз пронизывал солдата, полагая, разумеется, что видит его насквозь.- Говори, хмель виноват?

- Хмель, да не тот, что вы думаете,- отвечал солдат.

- А какой? Говори, какой? Ну?

- Не нукайте, не поедете,- спокойно отвечал Диденко. "Ты же сапог, крыса тыловая, разве тебе это понять?"-с презрением думал он и не пожелал ничего больше для протоколов рассказывать. Сколько тот ни бился, а он сидел насупившись, а порой даже песенку угрюмо напевал - про Лизавету из кинофильма.

Перед гауптвахтой плац, "потешное поле", то есть вытоптанная бурая земля, где происходят наши воинские занятия, стоят спортивные снаряды, "кобылы" да "козлы", через которые солдат прыгать должен; еще дальше, за нашим "потешным полем", буйно, как в тропиках, зеленеют виноградники - это уже не наша зона.

Пока мы муштруемся на плацу, пока, обливаясь ручьями пота под нещадным солнцем, вышагиваем, как гусаки, туда-сюда, узник с гауптвахты неотрывно следит за нами.

Сколько ни продолжаются занятия, все выглядывает из прорези над дверью белый Диденков чуб. Иногда мы даже слышим его подбадривающие выкрики:

- Давай, давай, гвардейцы! Выше ногу!

Стоит ли говорить, что симпатии солдатские были целиком на стороне узника? Ведь посажен на "губу" не кто-нибудь, а Диденко Сашко, верный товарищ, один из лучших артиллеристов, золотой хлопец. Да, он под замком, а ты на часах сторожишь его, но разве так просто забыть, что с ним вместе всего хлебнул: и чужих рек, и карпатских туманов, и пылающих плацдармов, где держались до последнего, расстреливая фашистские танки в лоб... Если бы воля хлопцам, они бы наверняка и дня не держали Сашка Диденко в этом арестантском курене. Да и так ли уж страшно то, что он натворил: один выстрел, а перед тем миллионы, миллиарды выстрелов были сделаны по человеку! Не крал, не грабил, из лагеря самовольно не отлучался, а что тому ревнивцу, которого черти откуда-то под руку поднесли... так не в зубы же было ему глядеть, не ждать, пока он серпом распорет гвардейца! Конечно, было бы лучше, если бы старик не скапустился (на следующий день он умер в больнице, хотя Диденко об этом так и не знает), но ведь - нет худа без добра! - Лариса теперь свободна.

Ларисой зовут ее - это было единственное, что знали мы, друзья Диденко, про его любовь. А он, хоть и видел Ларису один только раз, мог рассказывать о ней без конца.

С каким упоением, столпившись у землянки, мы слушали вечером сквозь амбразуру его страстные, влюбленные рассказы о ней, о его Ларисочке, о его счастье... У нас прямо дыхание перехватывало, когда он вспоминал те снопы золотые, и пламя кофтенки, и пылающие уста... Ее глаза, ясные, лучистые, солнцем налитые... Только почему в них было столько грусти и боли? И мы сообща создавали легенду о ее жизни: за нелюба отдана. Бесприданница, наверное, красотой только и была богата, вот и досталась кулаку тому, выжиге старому, который ей, молодой, жизнь загубил... И рисовало дальше солдатское воображение, как безрадостно жилось молодой женщине с немилым, с каким чувством потянулась к юноше незнакомому, который мимо на водовозке проезжал... Наверное, с первого же взгляда поняла: "Он! Это судьба мне его послала!"

- Вот это женщина! Да за такую стоит и в огонь и в воду!- говорили о ней возле гауптвахты.- Вспыхнула в один миг, пренебрегла всеми условностями, безоглядно отдала солдату свою любовь. Он победитель, ну, а она разве не ровня ему? Разве но одержала и она победу над своим рабством семейным, сплетнями, предрассудками? Ведь и впрямь доказала, взбунтовавшись, что свобода и любовь для нее превыше всего!

- Долго ты ждал, браток, зато ж и подвезло тебе!- говорили Диденко друзья.- Это тебе награда за все!

- Орден вечного счастья,- шутил кго-то, а Сашко улыбался.

Слышали хлопцы и раньше, что любовь делает человека сильным, что в любви душа людская расцветает, а тут выпал им случай самим в этом убедиться. Был их друг, как и все, и внезапно из обыкновенного стал необыкновенным, стал сказочно богатым, богаче любых царей, королей! И это был их Сашко Диденко! Словно опоенный чарами, ко всем добрый, он только и жил теперь своими видениями, ее красотой, только и ждал, когда выйдет с гауптвахты и снова махнет к своей цыганочке (так он свою мадьярочку называл) ...

- Главное, чтобы водовозку мне вернули,- доверчиво говорил он часовым.Сяду - и галопом к ней! Посажу ее рядом с собой, и айда через весь город: глядите - это наша свадьба, теперь мы уже с нею муж и жена!

Часовых тревожила его безоглядность.

- Закон этого не позволяет,- мягко возражали ему.

- Какой закон? - удивлялся артиллерист, точно с луны свалился.

- Не можем мы жениться на иностранках... Таков закон.

- Против любви закон?! 11с может быть такого закона!

Какой дурень его выдумал! Увидите, я своего добьюсь...

Заметим, кстати, что Сашко Диденко оказался в этом провидцем: отменен был этот закон. Но произошло это значительно позже.

А пока что - небритый, без ремня - похаживает в споем курене неугомонный возлюбленный Ларисы, а разводящий на смену одним часовым приводит других, все более суровых. Некоторые, особенно из свежего пополнения, стоят на посту строго по уставу, с арестованным не якшаются, сказано им, что караулят важного преступника,- какое тут может быть панибратство? Ложка каши, кружка воды - вот и все, что тебе положено. И удивляло их, что после всего этого он еще и напевает, словно ничто его не страшит, словно надеется завтра же выйти с гауптвахты.

Диденко и впрямь жил в эти дни необычайной жизнью: те снопы золотые, они и по ночам в темноте землянки ему сияли. Не подозревал парень, какие тучи собираются над ним.

Тот трагический случай, окончившийся смертью старого ревнивца, вскоре приобрел широкую известность в стране, о нем подняла страшный шум западная печать. Видите, мол, какой разбой чинят советские оккупационные войска, средь бела дня на жатве убивают честных католиков, насилуют их жен. К командованию, которое и не отрицало, что подобный поступок сам по себе непростительный, шли депутации, требовали для виновника тягчайшей кары. Все складывалось не в пользу Диденко. Страна шла навстречу своим первым послевоенным выборам, страсти разгорались, и всюду на бурных предвыборных митингах поступок солдата снова и снова оказывался притчей во языцех, о нем кричали до хрипоты. Тщетно на одном из таких митингов в местечке, где разные партии скрестили свои мечи, сама Лариса взяла Диденко под защиту, крикнула в глаза лидерам: "Лицемеры вы, лгуны! Это мой грех, слышите, мой, а не его!" Ее не хотели слушать, а разъяренные родственники и родственницы мужа чуть косы ей не оборвали.