Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Лоуни Эндрю - Страница 21

Как и Бёрджесс, Блант был втянут в двойную жизнь на многих уровнях, от группы Блумсбери до апостолов, а также сексуальностью, которую не признавало общество. Они были преданы не государству, а отдельным личностям. Утверждение Форстера, что, если перед ним встанет выбор, предать страну или друзей, он выберет первое, относилось также к Бланту и Бёрджессу. «Любовь и преданность индивиду могут войти в противоречие с требованиями государства. Когда это происходит, я говорю: к черту государство»[224]. Этот взгляд лучше всего выражается в известном очерке Джорджа Стайнера The Cleric of the Treason, который утверждал, что «гомоэротический этос мог убедить мужчин, таких как Блант и Бёрджесс, что официальное общество вокруг них, какими бы наградами оно ни вознаграждало их таланты, по сути враждебно и лицемерно. Следовательно, оно созрело для свержения, и шпионаж был одним из необходимых средств для достижения этой цели»[225].

Блант не был очевидным потенциальным агентом – он называл себя бумажным марксистом, – но Бёрджесс умел быть очень убедительным. Стюарт Гемпшир позже писал: «Гай добился морального подчинения от Энтони. Он убедил друга, что поддержать коммунистов – его долг»[226]. Главным фактором, склонившим Бланта на сторону Бёрджесса, стала гражданская война в Испании, начавшаяся летом 1936 года. Для многих интеллектуалов восстание генералов против демократически избранного правительства Испанского народного фронта показало необходимость выбора между демократией и фашизмом. В то время как западноевропейские правительства отказались вмешиваться, Советский Союз отправил самолеты, танки и 3 тысячи «добровольцев». В интервью 1979 года Блант сказал: «Гай Бёрджесс убедил меня, что я смогу лучше служить делу борьбы с фашизмом, присоединившись к его работе на русских… потому что коммунистическая партия и Россия составляют единственный твердый оплот против фашизма. А западные демократии заняли неопределенную, склонную к компромиссу позицию относительно Гер-мании»[227].

Джон Корнфорд в августе отправился в Испанию, чтобы сражаться за республику. В конце декабря 1936 года, вскоре после своего двадцать первого дня рождения, он был убит снайпером на горном хребте недалеко от Кордовы. Его гибель побудила к действию многих современников, в том числе Бланта. Он захотел стать человеком действия, а не просто наблюдателем. Вскоре после этого Блант был представлен Дейчу, который произвел на него сильное впечатление. Новый агент получил кличку Тони[228].

Первым рекрутом Бланта после начала работы с Бёрджессом стал богатый американец, который был вместе с Блантом во время его поездки в 1935 году в Россию, а также апостолом. Майкл Стрейт, начавший изучать экономику в Тринити в 1934 году, был гламурной фигурой из числа кембриджских левых и осенью 1937 года был избран президентом союза. Бёрджесс дал советскому агенту Теодору Малли следующую оценку Стрейта: «Он партийный оратор и также первоклассный экономист. И в высшей степени преданный член партии. …Принимая во внимание его семейные связи, будущее состояние и возможности, можно предположить, что перед ним большое будущее, но не в сфере политики, а в мире промышленности и торговли»[229].

Стрейт хорошо знал и Бёрджесса, и Бланта, не в последнюю очередь благодаря встречам апостолов. В июне их обоих пригласили в его дом – Дартингтон-Холл – в Девоне, где Бёрджесс играл в крикет в саду с семилетним братом Стрейта Биллом. В ноябре 1936 года Джеймс Клагмен, имея целью смягчение политики вербовки, устроил ужин для Стрейта, на котором присутствовали и Бёрджесс, и Блант. Стрейт был настолько потрясен и взволнован искушенным блеском Бёрджесса и Бланта, что, вернувшись в свою комнату в полночь, сразу написал матери письмо. В нем он утверждал: «Я научился любить студентов-коммунистов, хотя мне и не нравится сам коммунизм. …Они считают, что мир находится на пороге новой эры. Старый век умирает, распадаясь и в экономическом, и в социальном плане»[230].

Умный, красивый, внесший весомый вклад в революционную литературу, Корнфорд без труда увлекал юных агентов. Бёрджесс предположил, что в память о Корнфорде Стрейт подхватит его знамя и будет работать на Коминтерн. Он доложил в Москву, что через Бланта проинформировал Стрейта о «необходимости использовать Америку и его семью, чтобы исчезнуть. Он мог показать, что смерть Джона К. сокрушила его, и остаток семестра не выходить из своей комнаты, вести себя как физически сломленный человек. Что же касается политики, не идти дальше вопроса: за что умер Джон?»[231]. Стрейт согласился, сделал вид, что смерть Корнфорда оставила его сокрушенным и лишенным иллюзий, и, отказавшись от возможности стать президентом Союза, он вернулся в США, чтобы проникнуть в правительственное агентство. Бёрджесс предложил для него прозвище Найджел[232]0.

Следующим завербованным агентом стал Джон Кернкросс, в 1934 году прибывший в Кембридж для изучения современных языков в Тринити. До этого он получил степень в Сорбонне. В начале 1936 года он сдал экзамены для соискателей мест в правительственных учреждениях и теперь работал в Форин Офис. Он иногда встречался с Бёрджессом на светских мероприятиях и довольно скоро заметил сдержанный интерес к своей персоне. «Оглядываясь назад, я не сомневаюсь, что нас свел вместе КГБ, – писал он. – Бёрджесс вращался в кругах экзальтированных людей, был хорошо информирован, имел широкий кругозор и мог поддержать беседу по самым разным вопросам. Признаюсь честно, мне иногда льстило его внимание»[233].

Бёрджесс познакомил его с Гарольдом Николсоном и Вольфгангом фон Путлицем, сотрудником германского посольства. В последнее воскресенье февраля 1937 года была устроена встреча Кернкросса с Луисом Макнисом. Бёрджесс и Кернкросс вместе вернулись в Лондон поездом и на последующих встречах продолжали политические дискуссии. 1 марта Бёрджесс доложил в Москву: «Кернкросс: вчера он провел весь вечер со мной. Представляется, что я сумел заинтересовать его своей персоной. Это ясно из бесед. Он обещал прийти снова. Я имел с ним долгий разговор об английских и французских идеях, о французской истории и т. д. От обсуждения этих вопросов мы перешли к политике (я сделал вид, что являюсь сторонником Каутского) [германский социал-демократ, теоретик], мы говорили о ревизионизме, суперимпериализме, консерватизме и марксизме. Я сформировал предварительное мнение о нем. По какой причине он присоединился к нам? Им руководили чисто культурные соображения, в противоположность социальным и радикальным»[234].

Когда Кернкросс упомянул, что собирается в Париж, Бёрджесс объявил, что будет там в это же время, и предложил встретиться в кафе le Select, где обычно собирались гомосексуалисты. Выбор удивил Кернкросса, который счел Бёрджесса гетеросексуалом, после того как однажды неожиданно явился к нему на квартиру, где после долгого ожидания его встретил взъерошенный Бёрджесс, извинившийся за задержку и объяснивший его тем, что был с девушкой. Кернкросс не пришел в кафе, но вскоре все же был завербован с привлечением Джеймса Клагмена в роли связного и получил кличку Мольер[235].

Следующим завербованным агентом стал Горонви Рис. В ноябре 1937 года, после прочтения в «Спектейторе» его анализа книги James Hanley, Grey Children, A Study of Humbug and Misery in the South Wales, Бёрджесс воспользовался благоприятной возможностью. Как-то вечером, находясь в квартире Риса – мужчины сидели за бутылкой виски, – Бёрджесс ввел его в курс дела. Рис вспоминал, что его глаза при этом были «странно пустыми и невыразительными, словно он обдумывал некое важное решение с серьезностью и напряжением, отнюдь ему не свойственным». Тогда Бёрджесс сказал: «Хочу сообщить тебе, что я – агент Коминтерна и был им с тех пор, как оставил учебу в Кембридже»[236].