Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Лоуни Эндрю - Страница 14

Гостя у Боуры в начале летнего семестра, Бёрджесс возобновил знакомство с Горонви Рисом, впоследствии ставшим его близким другом. Рис был на полтора года старше. Он родился в Аберистуите в семье священника и получил образование в высшей школе для мальчиков в Кардиффе. Он закончил Нью-колледж с высшими баллами по философии, политике и экономике в 1931 году и сразу стал научным сотрудником в колледже Всех Душ.

Рис уже встречался с Бёрджессом в Кембридже, но именно на обеде у Феликса Франфуртера (позднее ставшего членом Верховного суда США, а тогда находившегося в Оксфорде в качестве приглашенного профессора) они скрепили свою дружбу. Среди гостей был Исайя Берлин, еще один профессор из колледжа Всех Душ, и философ Фредди Айер, который учился в Итоне с Бёрджессом[141]. Рис впоследствии вспоминал: «Я слышал о Гае раньше, поскольку он имел репутацию самого блестящего старшекурсника своего времени в Кембридже. И я с интересом ожидал встречи. …На самом деле он не соответствовал своей репутации. Тогда он был стипендиатом в Тринити, и считалось, что его ждет блестящее академическое будущее. В тот вечер он много говорил о живописи, и мне его слова показались оригинальными и разумными. На мой взгляд, для такого молодого человека он обладал широкими знаниями предмета. Беседовать с ним было приятно, поскольку он был очень симпатичным юношей, задорным, сильным и очень английским. Было неприятно, что почти всем им сказанное свидетельствовало о том, что он гомосексуалист и коммунист»[142].

Рис пригласил его в колледж Всех Душ выпить после ужина, где Бёрджесс не смог удержаться от флирта с Рисом. «Сначала это были любовные взгляды и робкие прикосновения, которые быстро и легко прекратились, когда выяснилось, что я гетеросексуален, а он – нет. Он бы повел себя точно так же с любым молодым человеком, потому что секс был для него и импульсивным желанием, и игрой и он считал своим долгом им заниматься». Рис и Бёрджесс много говорили о живописи и ее связи с марксистской трактовкой истории и о забастовке водителей автобусов, которую Бёрджесс помогал организовать в Кембридже.

Они договорились посетить Советский Союз во время летних каникул, но потом Рис по неустановленным «личным причинам» не смог поехать, и Бёрджесс отправился туда со своим оксфордским другом – коммунистом Дереком Блейки. Таким образом, первый судьбоносный визит Гая Бёрджесса в Советский Союз – на испытательный полигон мирового коммунизма – имел место в июне 1934 года. Он и Дэвид Блейки отплыли из Хариджа, снабженные рекомендательными письмами от Дэвида Астора из «Обсервера», мать которого, Нэнси Астор, побывала в Советском Союзе вместе с Джорджем Бернардом Шоу тремя годами раньше. Их путешествие стоило фунт в день, включая проезд, питание и экскурсии. Молодые люди остановились в Гамбурге, где в баре встретили немецкого коммуниста, который спросил, может ли он сбежать в Россию, поскольку у гестапо есть список гамбургских активистов и он вот-вот будет арестован.

Пока шла беседа, с улицы донесся шум и началась драка между двумя нацистскими группами – СС и СА. На корабль Бёрджесс вернулся под звуки выстрелов, ближе познакомившись с политической ситуацией в Европе. Был июнь 1934 года, и конфликт, свидетелем которого он стал, являлся частью «ночи длинных ножей», когда СС по приказу Гитлера выясняли отношения с СА. Кульминация наступила на следующий день, когда был убит лидер СА Эрнст Рём.

Оставив позади политическую бойню, Бёрджесс и Блейки поплыли дальше в Россию. Из Ленинграда они на поезде добрались до Москвы, где их, как утверждают, принял Осип Пятницкий, член Западного бюро советской пропагандистской организации Коммунистический интернационал – кратко Коминтерн. Предполагается, что Бёрджесс также встретился с Николаем Бухариным, бывшим секретарем Коминтерна и редактором газеты «Правда»[143]. Они ездили по Москве, встречались с русскими чиновниками и английскими ссыльными, в том числе с Александром Уикстидом, который приехал в СССР в рамках квакерской помощи во время Голодомора 1921 года и «стал русским» – отпустил длинную бороду и отказался от западных одежд. Бёрджесс также встретился с бывшим анархистом Новомирским и с помощником министра образования Луночарского, который показал ему список английских и французских книг, в то время переводившихся для публикации в СССР. Одной из книг было «Путешествие на край ночи» Селина, что вызвало возражение Бёрджесса, который назвал эту книгу фашистской. Он говорил так убедительно, что чиновник согласился и книга была изъята из списка. Так впервые советский чиновник поступил по совету Гая Бёрджесса[144].

Бёрджессу также не понравилась увлеченность русских Джоном Голсуорси. Они считали «Сагу о Форсайтах» правдивым рассказом об английской буржуазии. Это не понравилось Блейки, который состоял с писателем в родстве. Первые впечатления Гая Бёрджесса о Советском Союзе были смешанными. Ему очень понравилась коллекция Эрмитажа, но Москву он посчитал «балканским городом – понимаешь, свиньи в трамваях»[145].

Позже он утверждал, что ему сделал замечание милиционер за то, что он ходил по траве в парке культуры и отдыха. Это не увязывается с заявлениями Уикстида о том, что «Советская Россия – самая свободная страна из всех, в которых ему доводилось жить»[146]. Между тем, согласно более позднему источнику, основанному на воспоминаниях Блейки, Бёрджесс получил замечание не потому, что гулял по траве, а потому, что был мертвецки пьян»[147].

По возвращении в Британию дал вялый отчет кембриджским коммунистам. Он не думал, что Россия будет воевать, учитывая внутренние начинания, верил, что с Троцким намного более напряженные отношения, чем считали на Западе, и понимал, что западные коммунисты не должны смотреть на условия жизни в России сквозь розовые очки. Да, там не было безработицы, зато жилищные условия не могли не ужасать. На него произвели впечатления успехи советских властей в обращении с национальными меньшинствами – узбеками, грузинами, казахами, где велась политика «социалистическая по содержанию, национальная по форме». Эту мантру он впоследствии будет неоднократно повторять, работая в Министерстве иностранных дел[148].

Больше всего удивило Горонви Риса то, что, помимо длительного и подробного описания картин в Эрмитаже, Бёрджесс ничего не говорил о его опыте в Советском Союзе. По его мнению, русские никак не повлияли на его мировоззрение. «Создавалось впечатление, что его коммунизм сформировал некую замкнутую интеллектуальную систему, которая не имела ничего общего с тем, что в действительности происходило на родине социализма»[149].

Глава 6. Третий

Вернувшись в Кембридж на пятый год обучения, Бёрджесс снова поселился в М2 на Грейт-Корт. Предположительно, он работал над диссертацией и надзирал за студентами-первогодками. Но представляется, что он посвятил всего себя политической деятельности. Диспут с омнибусной компанией восточных графств относительно признания профсоюза и условий труда достиг критической точки в октябре 1934 года, и Бёрджесс продолжал организовывать утренние пикеты гаражей и поддержку бастующих водителей. Такая деятельность давала ему ориентацию, в то время как он лишился цели в профессиональной жизни и не имел жизни личной.

Его отношения с семьей, всегда непростые, неуклонно ухудшались. В августе 1934 года он пожаловался Дэди Райлендсу, что чем ехать на каникулы с Виктором Ротшильдом и другим кембриджским коммунистом Джеральдом Кроусделлом, он лучше останется дома с семьей, с которой не в ладах[150]. Джон Бассет, типичный отставной полковник, был почтенным человеком, но довольно-таки старомодным и не нашел общего языка с пасынком. В отношении Бёрджесса к Бассету, безусловно, присутствовал элемент ревности – все же этот мужчина занял место его отца. Поэтому он всячески старался досадить ему, делая все наперекор. «Отношения с отчимом были абсолютно неприемлемыми, – вспоминал Найджел Бёрджесс. – Они были очень плохими, и этому в немалой степени потворствовала мать. Ей нравились трения между ее мужчинами, и, по ее убеждению, Гай не мог причинить никакого вреда»[151].