Первомайка - Зарипов Альберт Маратович - Страница 20

Пули щелкали все чаще и чаще. В следующий заход капитан смог выпустить только половину коробки. Глинобитная стенка пылила и крошилась все больше и больше. От пуль она нас еще прикрывала, но если боевики влупят по ней из РПГ, то дувал расколется надвое. Но в этом случае нам будет уже все равно, на сколько частей развалится стенка.

Если раньше пули роями проносились над нашими головами, то теперь мне казалось, что эти рои вернулись обратно и устроили какой-то бешеный круговорот.

Пора было менять позицию для стрельбы. У капитана еще оставались две полностью снаряженные коробки для АГС. У меня же была последняя паратройка магазинов к 7,62-мм АКМС. Внезапно с тыла донесся вертолетный гул, и через минуту первая пара Ми-24, сгорбатившись, выпустила первые ракеты. Огонь боевиков заметно стал слабее, что было весьма нам на руку: мы теперь с большей уверенностью открыли стрельбу по домам. Под прикрытием вертушек артиллеристы-разведчики опустошили коробку и принялись было за последнюю, но вертушки выпустили весь боезапас и улетели.

Наступила относительная и недолгая тишина.

– Так, пока духи не стреляют, берите свой АГС и уматывайте назад. А я вас прикрою.

Сначала боец с коробкой, а затем и капитан, и второй солдат со снаряженным полностью гранатометом проскочили десяток метров до бугорка, из-за которого они и прибежали. Я уже выпустил последнюю очередь из последнего магазина, подхватил свою винтовку и собрался перебегать туда же. Вдруг над бугром показалось рыло гранатомета, и я услыхал крик капитана:

– Алик, подожди перебегать! Я последнюю коробку достреляю.

Я сначала опешил: в небе не видать ни одного вертолета, то есть прикрыть мой отход некому. Огонь боевиков становился все плотнее и плотнее. А этому чудаку было лень тащить полкоробки гранат обратно на основные позиции, и он решил, как на учебном стрельбище, дострелять боекомплект. Гранатомет капитана успел выпустить несколько гранат, но так медленно, и притом гранаты пролетели, едва не задевая кусок дувала над моей головой, что меня совсем не порадовало. В шум перестрелки опять врезался уже знакомый до боли фальцет, который прокричал что-то матерное и непонятное в адрес всех капитанов. Дуло автоматического станкового гранатомета исчезло из моего поля зрения.

– Я бегу! – проорал фальцет, и мое тело, пригибаясь, зигзагами понеслось к заветному бугорку. Уже сидя за этим укрытием от огня радуевцев, я перевел дух и молча отдал капитану его автомат; ругаться не было сил, и я направился к своей группе.

На полпути между дувалом и каменной стенкой, чуть позади этих развалин, я наткнулся на неглубокую канаву, в которой залегли и вели огонь мой сержантконтрактник Бычков, гранатометчик с пулеметом, уже знакомый и непонятный мне майор-замполит и вдобавок еще один майор-штабист из 8-го батальона.

«Ну а ты-то чего приперся сюда? Твои же сидят на дневках и в ус не дуют. Если тебя ранят, кто тебя, такого здорового, вытаскивать будет? Не твои же солдаты», – со злостью подумал я. Вытаскивая раненого с поля, солдаты сами становятся хорошей мишенью для противника, а терять еще бойцов из-за штабного удальца, охочего до наград и внеочередных званий, мне не хотелось. Но глядя, как штабной майор, который до этого заведовал лишь графиком офицерских нарядов, деловито и без суеты выглядывает с уже готовым к стрельбе автоматом, дает несколько очередей и так же спокойно ныряет в канаву, я успокоился. Такого не ранят.

Майор-замполит глянул на меня и прокричал:

– Нам надо в час опять открыть сильный огонь и сымитировать штурм, а потом можно отходить.

Мои «Сейко-5» показывали без десяти минут час. Я уже успел отдать свой винторез солдату-гранатометчику, забрать у него пулемет ПКМ, проверить боезапас к пулемету. От патронов осталась только половина боекомплекта.

– А кто стрелял из пулемета? – спросил я солдата.

Мы сидели на коленках и пригнулись к дну канавы. Над нами густо щелкали пули; головы наши почти стукались макушками, и можно было не кричать, а просто говорить.

– Я, – услышал я довольный ответ солдата.

– Молодец. Хоть попал в кого-нибудь? – спросил я его опять.

– Не знаю. Надо у них спросить, – засмеялся боец.

– Так. Я сейчас буду стрелять из пулемета, а ты будешь подавать ленту. Понял?

Солдат понимающе кивнул головой. Если пулеметная лента уложена в пристегнутую к пулемету коробку, то пулеметчик может один вести безостановочную стрельбу, что крайне важно в бою. Но если один конец ленты заправлен в приемник пулемета, а другой болтается на весу, то добиться беспрерывной стрельбы одному пулеметчику бывает трудно. Болтающаяся лента может пойти наперекос или зацепиться гильзой за что-нибудь, и тогда пулемет просто перестает стрелять. Потому и нужен второй номер, который держит в руках свободный конец пулеметной ленты и следит, чтобы лента, ни во что не упираясь, плавно входила в лентоприемник пулемета.

До часа оставалось несколько минут, изредка кто-нибудь слегка высовывался из канавы и давал пару очередей в сторону Первомайского. Огонь радуевцев был настолько плотен, что не было возможности прицелиться даже для одной короткой очереди.

«Да, тяжело будет второй группе отходить назад», – подумал я и услыхал, как сзади наплывает знакомый и радостный для меня шум вертолетных турбин и шелест лопастей.

«Ну, слава Богу. Хоть прикроют нас». Почти сразу же мы услыхали, как наши достойные коллеги с южного направления открыли ураганный огонь по селу. До нас донеслось даже слабое «ура». Над головами резко и оглушительно раздался хлопок от первого пролетевшего «Штурма». Но мы уже не обращали ни на что внимания и стреляли, и стреляли по домам, опустошая магазин за магазином, ленту за лентой.

Справа и слева раздавалась такая же ожесточенная перестрелка. Боевики, несмотря на присутствие вертолетов огневой поддержки, лишь слегка ослабили ответный огонь.

Минут через пять перестрелка, доносившаяся с юга, постепенно затихла. Наши группы продолжали тарахтеть автоматами и пулеметами.

– Первым отходит Златозубов. Прикрываем его! – крикнул кто-то справа от меня.

Кажется, это был замполит.

Перестрелка слева стала слабее, и, оглянувшись, я увидел, как двое солдат второй разведгруппы начали короткими перебежками перетаскивать в направлении заброшенной фермы раненого.

– Подавай! – заорал я на своего второго номера.

Стоя на коленях и придерживая пулемет левой рукой под пулеметную коробку, я за несколько очередей выпустил новую ленту. Пули были бронебойно-зажигательные, и мне было хорошо видно, как в местах попаданий вспыхивают маленькие огоньки.

Когда я оглянулся влево еще раз, той тройки с раненым не было, зато на полдороге к спасительной ферме лежало скрюченное тело уже другого бойца. Сзади к нему подползал солдат, который собирался его эвакуировать в безопасное место. Ужасало то, что было очень хорошо видно, как, почти касаясь их, над ними пролетали очереди трассирующих пуль. Я выстрелил еще одну ленту, когда вторая группа скрылась за бетонными стенами фермы. Пора было отходить и нам. В канаве оставались только контрактник Бычков, солдатгранатометчик и я. Оба майора: замполит и штабист уже отошли.

– Собери в РД пустые ленты, уматывай к группе и жди меня там! – прокричал я на ухо солдату.

Мы остались в канаве вдвоем с контрактником. Вертолеты давно улетели, над нами раздавался непрерывный треск от пролетающих пуль, и нам оставалось только сидеть скорчившись в разных концах канавы и ждать, когда же нам дадут высунуться и пару раз стрельнуть. Я встретился взглядом с глазами Бычкова и почему-то пропел на мотив вступления и первых двух строк «Прощания славянки»:

«В жо-пу клю-нул Жареный петух. Остаюсь на сверхсрочную слу-у-ужбу, Надоела гражданская жизнь». Этот напев звучал странновато в грязной канаве и под свист пуль, и сержант контрактной службы Бычков только молча улыбнулся. В августе прошлого года он подписал контракт с командованием части, и, когда все его однопризывники уехали домой на дембель, сержант Бычков продолжал тянуть армейскую службу. Весной этого года он собирался поступать в воздушно-десантное училище, а для контрактника это было легче сделать. Сержант он был толковый, и я обещал ему помочь с поступлением в свое РВДУ. Еще я обещал Бычкову помочь съездить в отпуск домой, но только после выполнения этого задания. А пока мы находились на боевых, то мы лежали, скрючившись, на дне канавы, и я подшучивал над его желанием стать кадровым военным. Когда-то давно таким же образом подкалывали и надо мной. Я отслужил два года солдатом в спецназе, из них почти год в Афгане, и под самый дембель решил поступать в военное училище.