Политика и рынки. Политико-экономические системы мира - Линдблом Чарльз - Страница 109

Соответственно коммуны уменьшились в среднем до половины своего прежнего размера или даже меньше; они были лишены ранее данного им статуса главной экономической организации в сельском хозяйстве и местной промышленности. Ответственность за производство сельскохозяйственной продукции перешла опять к организациям, равным по размеру представленным ранее «развитым» кооперативам и даже еще более мелким производственным бригадам25.

Подобным же образом СССР вел эксперименты по введению рабочего контроля на производстве и упразднению денег в период «военного коммунизма»; ужаснувшись в 1921 году разрушительным последствиям, которые имел «военный коммунизм» для производства, руководство качнулось в другую сторону — к частичной реставрации «капитализма» в период «новой экономической политики», продлившейся до 1928 года. После НЭПа началась череда пятилеток в промышленности и сельском хозяйстве, просуществовавших с удивительным постоянством вплоть до смерти Сталина в 1953 году. С тех пор политика опять двигалась — в различном темпе и с изменениями в направлении движения — к незначительному увеличению использования рыночной экономики и ослаблению силового контроля, характерного для сталинского периода. В анналах США трудно найти примеры, которые побили бы этот рекорд импровизаций в такой области, как разработка политики.

Однако, по той причине, что в коммунистических странах разработка политики — процесс менее фрагментированный, чем в полиархических, можно было бы ожидать, что разрабатывающие политику органы власти пойдут дальше западных корпораций, заинтересованных в получении прибыли, или специализированных государственных агентств в полномасштабном всестороннем обследовании последствий применения предложенной ими политики. Коммунистическая идеология подобные действия поддерживает и поощряет. И тем не менее по одному из наблюдений: «Характерный советский подход к решению проблем — «штурмом»: взяться (на своей национальной, «внутренней» сцене) за одну задачу или ограниченный набор задач, которые требуется решить, и разрабатывать их упорно, в основном игнорируя побочные эффекты. До сих пор представления руководства о том, как производить изменения в обществе, основываются буквально на штурме поставленных задач, и только во вторую очередь речь заходит о рассмотрении издержек и последствий»*.

Коммунистические руководители — в полиархических системах чаще — действительно иногда пытаются осуществить чрезвычайно амбициозную политику, как в случае с коллективизацией в советском сельском хозяйстве в 30-х годах или с китайской политикой «большого скачка» (и с сопутствующим риском дезорганизации системы в обоих случаях). Однако решения в отношении подобных целей принимались ими в результате процессов планирования или разработки политики, не отличающихся от тех процессов, которые применяют политики, не использующие планирование в ходе принятия решений.

Более того, подобно устремлениям Кастро по созданию на Кубе нового человека, большинство амбициозных политических целей требуют не гигантских шагов, а определенной последовательности постепенных приспособлений в политике, как и в полиархических системах26. Для создания нового человека потребовалось сделать сотни шагов в области политики — изменить школьное обучение, рабочую дисциплину, систему выплаты зарплаты, проведение досуга и свободного времени, участие в политической деятельности и множество других факторов. Хотя в СССР сельское хозяйство было коллективизировано за несколько гигантских шагов, в Китае и на Кубе этой цели пытаются достичь путем большого количества мелких шажков.

Вместо неинкрементного изменения коммунистические общества часто демонстрируют способность к осуществлению чрезвычайно быстрой последовательности инкрементных изменений. Например, в 1929 году, в начале эпохи пятилеток в СССР, уровень производства легкой промышленности был примерно на 30 процентов выше, а в тяжелой промышленности — на 35 процентов ниже «нормального» уровня производства для страны, имеющей сходный уровень доходов, такое же население и примерно одинаковый запас природных богатств. Всего через восемь лет продуманная программа стимулирования тяжелой промышленности путем постепенных приспособлений позволила поднять производство в тяжелой промышленности до уровня 20 процентов выше нормы27.

Наука в процессе разработки политики

Наука занимает важное место в модели-1 и в синоптическом подходе к выработке политики. Неудивительно, что европейские коммунистические страны могут тратить больше средств на ведение исследований и внедрение научно-исследовательских разработок, чем европейские страны с рыночной экономикой с соответствующим уровнем дохода на душу населения28. Но общественные науки практически не находят применения. В том виде, в каком они получили развитие в мире, науки общественного цикла в основном посвящены изучению общественных взаимодействий и, следовательно, более адаптированы к нуждам и потребностям модели-2, чем модели-1, и стратегическому, а не синоптическому подходу к разработке политики. Экономические науки, например, в значительной степени посвящены изучению взаимодействий в системе рыночной экономики, политические науки — изучению взаимодействий в государственных структурах и политике. Если убрать взаимодействия, направленные на решение задач в государственных и политических структурах, то все, что останется от политологии, — это изучение нескольких аспектов управления. Части экономических дисциплин, изучение которых было полностью запрещено при Сталине, в настоящее время дан больший простор исключительно из-за их близости к инженерно-техническим областям. Политические науки в той своей части, в какой они не связаны с правом и изучением управленческих аспектов, едва ли существуют в настоящее время в СССР. «Советская коммунистическая партия не дала ни одного творчески мыслящего и имеющего вес мыслителя-марксиста за 50 лет с момента захвата власти в 1917 году»29.

Китай враждебно относится к профессиональной интеллигенции из-за тенденции среди высокообразованных специалистов не проявлять особого рвения по случаю революционных перемен. Результатом является стойкое пренебрежительное отношение властей к науке в любом виде. Университеты были переделаны из научных центров в школы революционной идеологии и практических технологий30. Утверждая, что массы якобы способны на научное новаторство, Мао заявлял, что никакого специализированного круга научных институтов и исследователей поэтому не нужно31.

Таким образом, в коммунистических странах более, чем в либерально-демократических, идеологические утверждения заменяют собой общественные науки. Работа комитетов и политические декларации все больше и больше подменяют исследования и анализ. Монополия на идеологическую дискуссию переходит целиком к партийным деятелям, как в СССР и, возможно, в Китае. Идеологическая дискуссия все больше принимает форму партийной защиты, и «идеологическая косность», по-видимому, окончательно берет свое32.

Поэтому, хотя идеология продолжает играть свою роль в наставническом «воспитании» и, следовательно, в осуществлении политики, ее вклад в анализ задач и проблем высшим руководством, вероятно, очень сильно уменьшается. Она всегда была не более чем заменой общественным наукам в процессе выработки политики. Будучи плохой заменой общественным наукам, которые и сами по себе были бы неподходящим инструментом для решения данной задачи, идеология в свою очередь заменена теперь более экспериментальным, прагматическим и основанным на более инкрементном подходе стилем разработки политики, в котором научный компонент задействован меньше, чем в полиархических системах33.

В установленных в результате военных действий коммунистических режимах в Восточной Европе и на Кубе идеология никогда не играла той роли в разработке политики, которую она, вероятно, когда-то сыграла в СССР. В Китае ее роль (в части, отличающейся от наставнической роли) неясна, хотя Маоисты дают свидетельство своей зависимости от идеологии в форме борьбы с оппозицией, которая доказывает необходимость прагматичного и более традиционного градуализма в развитии Китая.