Трудное восхождение - Чандлер (Чендлер) Бертрам - Страница 9

— Ваш первый визит на Донкастер, — скорее объявил, чем спросил он.

— Да, капитан Тарран. Кажется, очень приятная планета.

— Хм.

Это с равной вероятностью могло означать и «да», и «нет».

— Скажите, пожалуйста, сэр, неужели повара в Резиденции Верховного комиссара действительно так плохи, как он утверждает?

— Понятия не имею, капитан. Я простой торговый капитан на планетной службе. В отличие от вас меня на всякие роскошные приемы не приглашают. — Белозубая улыбка сверкнула на тонком смуглом лице, словно солнце сквозь тучи, смягчив резкость слов. — И хвала всем богам Галактики!

— Я с вами полностью согласен, капитан. На этих приемах ни одного живого человека… Сплошь крахмальные воротнички, вежливые расшаркивания с теми и этими — а в обычной жизни к ним и на милю не подойдешь.

— Но у Комиссара, похоже, есть дар общаться со всеми, — вмешался Бидль.

— Почему? — спросил Граймс.

— Ну, самому приехать в порт, чтобы встретить повара…

— Он любит покушать, — возразил Граймс. — Просто любит покушать.

Официальные приемы следовали один за другим. Но случались и встречи другого рода. Возможно, Тарран не был вхож в местное высшее общество, зато знал людей самых разных профессий и интересов. И эти приемы, куда Граймса приглашали благодаря Таррану, оказывались значительно приятнее официальных церемоний, посещать которые входило в обязанности лейтенанта. На одном таком неформальном ужине, который давал профессор Толливер, заведующий кафедрой политических наук в университете Дунканнона, Граймс познакомился с Сельмой Мадиган.

Кроме Граймса, его офицеров и Таррана, все приглашенные были из университета — студенты и преподаватели. И среди них были не только представители человеческой расы. К своему огромному удивлению, Граймс обнаружил общение с шаарской принцессой доставляет ему подлинное удовольствие — хотя шаарскую королеву, которой его представили на приеме у мэра, он возненавидел с первого же взгляда.

— Ты представляешь, — жаловался он Бидлю, — мне пришлось расшаркиваться с этой гнусной старой шмелихой-переростком, увешанной таким количеством драгоценностей, что и корабль не поднимет… Таскать на себе тонну бриллиантов — и не купить себе приличную голосовуху! Скрежещет, как стертая игла по поцарапанной пластинке в древнем проигрывателе!

Но принцесса Шрин была прекрасна. Можно сказать, нечеловечески прекрасна — это была красота сложного блестящего мобиля. Ее голосовой аппарат создавал приятное, почти соблазнительное контральто, с чуть-чуть жужжащими обертонами. Несомненно, принцесса могла считаться весьма привлекательной представительницей своей расы.

— Я нахожу вас, людей, совершенно завораживающими существами, капитан, — говорила она. — Между вами и нами столько общего, и такая разница. Но мне очень нравится на этой планете…

— А сколько вы еще пробудете здесь, ваше Высочество?

— Зовите меня Шрин, капитан, — попросила она.

— Спасибо, Шрин. Меня зовут Джон. Я буду чрезвычайно польщен, если вы будете звать меня так. — Он рассмеялся: — Кроме того, я всего лишь лейтенант.

— Очень хорошо, лейтенант Джон. Что касается вашего вопроса, то боюсь, мне придется вернуться на свою планету, как только я получу диплом по соцэкономике. Наша Королева-мать решила, что это полезная специальность для будущей правительницы. Ветры перемен проносятся и сквозь наши ульи, и мы должны подставлять им крылья.

«Очень симпатичные крылья», — подумал Граймс.

И все же Шрин была неописуемо чужой — а стройная девушка, подошедшая к ним, без сомнения, принадлежала к человеческой расе. Высокого роста, она еще и уложила свои блестящие рыжие волосы в сложную высокую корону. Если судить по канонам красоты, рот великоват, лицо тонкое — но чересчур резко очерчено. Но зеленые глаза и улыбка делали ее просто неотразимой.

— Очередная победа, Шрин? — спросила она.

— Я бы не возражала, если бы лейтенант Джон вдруг стал инсектоидом, — ответила принцесса.

— В таком случае, я стал бы трутнем, — отшутился Граймс.

— Насколько мне известно, это самая подходящая характеристика для капитанов, — парировала девушка.

— Вы знакомы с Сельмой? — спросила Шрин. Последовала надлежащая церемония представления.

— Как вам вечеринка, мистер Граймс? — осведомилась Сельма Мадиган.

— Очень мило, мисс Мадиган. Приятное разнообразие после официальных приемов — только никому не говорите.

— Рада, что вам понравилось. Мы стараемся избавиться от этой мрачной атмосферы задворков Империи. Многие наши студенты, как и Шрин, — «чужие»…

— На моей планете чужими были бы вы, — возмутилась Шрин.

— Знаю, дорогая. Уверена, что и мистер Граймс это знает. Но общение разумных рас способствует взаимному обогащению их культур. Ни у одной расы нет монополии на священную миссию — нести цивилизацию в Галактику…

— Можно без проповедей, Сельма! — Удивительно, какую гамму чувств может передать обычный «голосовой ящик»! — Но если тебе это так необходимо, можешь продолжать. Возможно, ты обратишь лейтенанта Джона в свою веру.

Она изящно махнула верхней лапкой, скользнула прочь и присоединилась к группе из двух людей, юного галличека и безвкусно разряженного псевдоящера с Декковара.

Сельма Мадиган посмотрела прямо в глаза Граймсу.

— А что вы думаете о нашей политике интеграции?

— Полагаю, это будет полезно.

— «Полезно»! — передразнила она. — Похоже, вы так же прыгаете по верхам, как и все остальные. Мило щебечете с той же Шрин: еще бы, настоящая живая принцесса. А ведь Шаара — не королевство в нашем понимании. Королевы — это самки, достигшие возраста размножения, а принцессы — неполовозрелые самки. Но Шрин — принцесса. Как звучит! А с той же Ооной у вас куда больше общего — по крайней мере, в отношении биологии. Но на Оону вы и взглянуть не хотите, а вокруг Шрин вьетесь, как мотылек вокруг лампочки.

Граймс покраснел.

— Оона — лохматое существо, похожее на земного шимпанзе, и пахнет так же. А Шрин… Она красива.

— У Ооны золотая голова. Ее единственная слабость — земляне в униформе. Она находит их совершенно неотразимыми. Вы ее обидели. Я заметила, и Шрин видела.

— Не знаю, — отрезал Граймс. — Может быть, в своем мире Оона именуется «Ее Императорское Высочество» — но это не значит, что я обязан ее любить.

Профессор Толливер, небрежно замотанный в потертую тогу, присоединился к разговору. Табак в его трубке был еще более крепким, чем у Граймса.

— В словах нашего юного Граймса есть резон… — заметил он.

— Еще бы, — согласился Граймс. — На мой взгляд, люди есть люди — неважно, гуманоиды они, арахноиды, ящеры или фиолетовые осьминоги из соседней галактики. Если они люди нашего склада, они мне нравятся. Если нет — нет.

— Оона нашего склада, — настаивала Сельма.

— По запаху не похоже.

— Думаете, ей очень нравится вонь вашей трубки — или, если уж на то пошло, трубки Питера? — рассмеялась девушка.

— Может, и нравится, — предположил Граймс.

— Наверняка нравится, — подтвердил профессор Толливер.

— Мужчины… — фыркнула Сельма Мадиган.

Толливер куда-то направился. Граймс и Сельма тоже решили сменить положение в пространстве. На столе красовался огромный кувшин с пуншем. Лейтенант налил пунша им обоим и, подняв стакан, провозгласил:

— За интеграцию!

— Надеюсь, вы говорите от души.

— Возможно, — чуть неуверенно отозвался Граймс. — В конце концов, Вселенная одна, и всем нам надо как-то жить. Если помните, не так давно на нашей родной планете люди готовы были рвать друг другу глотки только потому, что у одних кожа была белая, у других черная, а у третьих желтая. О группах поменьше я вообще молчу. Фон Танненбаум — вон он, видите? Мы его зовем «Белокурая бестия». Он отличный офицер и отличный друг. Но его предки весьма плохо относились к моим предкам с материнской стороны. Мои тоже хороши. Может, я и не прав, но я думаю, причина большей части кровавых событий земной истории — ксенофобия, доведенная до предела…