Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 37

– Порадовал ты меня, Вячеслав Владимирович! – Епископ Игнатий благосклонно кивнул. – Теперь развей недоумения мои. Вижу я возле тебя девицу, красотой сияющую, и держишь ты ее в чести, как родную дочь. Что это за чудо свершилось: как уезжал я, был ты один в доме, а приезжаю – за три дня у тебя девица взрослая появилась. Была бы зима, так подумал бы, что ты ее из снега слепил, как Снегурочку! – Епископ улыбнулся. – Да ведь весна на дворе. Не из цветов же ты ее свил.

– Это, отче, моя дочь Прямислава. – Князь Вячеслав протянул руку в ее сторону, словно показывая и воздавая честь. Она опустила глаза, когда речь зашла о ней. – Семь лет назад епископ Симон благословил ее на брак с князем Юрием, да, верно, не услышал Господь наших молитв тогдашних. Рассыпался ее брак, как дом на песке, и вину за это я на себя принимаю. Сам буду молиться и тебя прошу Господа молить, чтобы вины наши и прегрешения простил.

– Как же так? – Взгляд епископа стал суровым. Он и раньше, конечно, слышал о намерении Вячеслава Владимировича вернуть дочь, выданную за князя Юрия, но ему неприятно было убедиться, что этот непохвальный замысел зашел так далеко. – Благословил ее епископ Симон, и в Берестье обвенчали их, ведь так? А брак есть божественное установление, и человеческим хотением он разрушен быть не может. Еще в раю Бог установил брак, и Иисус Христос в Кане Галилейской божественное его установление подтвердил, сказав: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. И так, что Бог сочетал, того человек да не разлучает».

Епископ умолк, чтобы не ослабить весомость Божьего слова, а Прямислава не смела поднять глаз. Каждое слово епископа было словно камень, падавший на могилу ее легкомысленных надежд. Она не могла с ним спорить, и ей было стыдно, что она смеет сидеть здесь в девичьем венце, когда однажды Бог сочетал ее с князем Юрием. Она жена его навеки, и никогда у человека не хватит власти разлучить тех, кого соединил Бог. Все решено, и мечтать о переменах глупо и греховно.

Но князь Вячеслав не был смущен: возражения епископа он предвидел.

– А князю Юрию ты, отче, не говорил ли об этом? – спросил князь Вячеслав. – Не он ли первый оставил жену свою, к которой сам Бог велел ему прилепиться и быть единым духом, единой плотью? Вот ты перед собой видишь мою дочь – разве она не хороша? И от такой-то жены князь Юрий в блуд ударился с холопками. Скажи мне, разве не правда? Разве клевещу на ближнего? Сама матушка Евфимия, игуменья берестейская, со слезами и сокрушением подтверждала: да, правда это! А дочь свою я позорить никому не позволю.

– Зачем спорить? – так же сурово отвечал епископ. – Зачем ходить далеко: и мы тут видели, как князь Юрий со страстями борется, а страсти верх берут! И говорил я с ним, и каяться заставлял! Слаб человек, а дьявол не дремлет. Но сам Господь защитил блудницу словом своим: кто без греха, сказал он, пусть первым бросит в нее камень! И ты, князь Вячеслав, не бросай камень в единокровного брата своего! Упавшего подними, кающегося прости, и сам будешь прощен Господом.

– Господь говорил: раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши! – ответил на это князь Вячеслав. – Князь Юрий уж столько одежд на себе изодрал, в грехах каясь, а был ли толк? Исповедавшись и прощение получив, к тем же грехам возвращается.

– Прости обиды тем, кто согрешил против тебя. Тогда и тебе твои грехи прощены будут!

– Если бы обо мне, отче, шла речь, простил бы я князю Юрию любую обиду и за стол с собой посадил бы. Но обиды дочери моей не могу ему простить. Любовь, которую ей одной должен был отдавать, холопкам он роздал, все равно что ожерелье жемчужное разметал под копыта свиньям! Пророк говорит: не сидел я с людьми лживыми и с коварными не пойду. Не могу я мое дитя заставлять жить с порочным, с распутным, с коварным. Если они едина плоть, то и дочь мою я, такому мужу отдав, толкну в греховный омут. За это с меня спросит Господь. Душа – самое драгоценное, что есть у нас, ибо она земное тело переживет и будет вечно страдать или вечно радоваться. Нельзя душу вверять человеку порочному, и не знать мне покоя ни в жизни, ни в смерти, если я мою дочь своими руками отдам тому, кто душу ее погубит.

– Бог всякие грехи прощает, потому что бесконечно милосердие его. По любви своей посылает он болезни и печали. И князь Юрий, с грехами его, послан жене своей в испытание. И не бежать от него надо, но принять со смирением. И поможет Господь, и ее душу сохранит от греха, и через нее мужа греховного очистит.

– Апостол Павел говорил: «Жене муж должную любовь да воздает. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена». И Иоанн Златоуст учил: не имеет муж перед женою никакого преимущества, но, подобно ей, наказывается, если нарушает законы брака, – и весьма справедливо сие. Как невозможно, чтобы человек целомудренный презирал свою жену и когда-нибудь пренебрегал ею, так невозможно, чтобы человек развратный и беспутный любил свою жену, хотя бы она была прекраснее всех. И слова святого подтвердились: дочь моя прекрасна и чиста, а князь Юрий с рабынями над нею смеялся. Если грех их разлучить – пусть мой грех будет, отче. Я его на себя возьму, но дочь мою не верну к развратнику.

Епископ Игнатий больше не спорил: трудно возражать словам святых апостолов, а князь Вячеслав был достаточно начитан.

– Еще буду говорить с тобой, князь Вячеслав, и буду Бога молить, чтобы умягчил твое сердце! – сказал епископ, поднимаясь. – А пока прощай, пойду. В обители у меня дел много, за отлучку накопились.

– Прощай, отче!

Анна Хотовидовна глянула на Прямиславу и подмигнула, словно сказала: дрова, поди, стоят неколоты! Но Прямислава не могла улыбнуться ей в ответ: ее била дрожь, и словно бы сам Бог смотрел с небес прямо в ее душу. В мыслях у нее все мешалось. В монастыре она тоже немало прочитала священных книг, где говорилось как о святости брака, так и о ценности целомудрия, так бесстыдно попираемого князем Юрием. Где правда, она не могла решить. Должны ли они вырвать князя Юрия из своей семьи и своего сердца, как Господь велел вырвать соблазняющий глаз, или, наоборот, принять его, издающего зловоние грехов, и с христианским милосердием стараться помочь ему очиститься? «Черного кобеля не отмоешь добела!» – вспомнилось ей, и она нашла глазами Зорчиху. И это тоже правда, хотя нянька едва ли знает на память больше, чем «Отче наш».

Проводив епископа, князь Вячеслав стал потихоньку ожидать в гости мятежного зятя. Тот, конечно, надеялся с помощью Игнатия вымолить себе прощение, а князь Вячеслав, в свою очередь, не терял надежды, что, когда он пошлет в Киев с просьбой о разводе, епископ Игнатий поддержит его просьбу.

Через три-четыре дня злополучный гость мог уже появиться, и Прямислава ждала его с замирающим сердцем. Она очень смутно представляла мужа, и ближайшие дни должны были не только познакомить их, но и окончательно решить судьбу. Каждый день она в молитвах просила Богородицу наставить ее, указать, какой из двух путей ведет к спасению, но в душе и в мыслях царило смятение. Она хотела, всей душой хотела бы простить мужа и жить с ним по Божьим заповедям, но в то же время знала, что если он не желает исполнять эти заповеди, то жить с ним и мириться с грехом она не станет. Если она теперь вернется к нему, то после у нее будет только один путь к отступлению – в монастырь. А сейчас, если их брак будет расторгнут, у нее останется возможность выйти замуж снова. У нее, но не у князя Юрия, признанного виновным в прелюбодействе. Его судьба была в ее руках, и Прямислава мучилась, боясь не справиться с такой ответственностью за свою и чужую душу.

Ей было бы легче, если бы ее привезли сюда прямо из Апраксина монастыря и по пути ей не встретился бы князь Ростислав Володаревич. Его смуглое лицо с половецкими глазами часто вставало перед ее внутренним взором – как укор и как тайная отрада. Она видела его то улыбающимся – и сердце ее сладко замирало, то хмурым, озабоченным, разгневанным – и тогда душу ее больно щемило воспоминание о том, как нехорошо они расстались. Она была виновата, что слушала его пылкие речи, а он был виноват, что предлагал ей тот же грех, за который теперь осуждают князя Юрия. Даже хуже – тот, в конце концов, блудил с рабынями, но не пытался обольщать послушниц. Так чем же князь Ростислав лучше Юрия Ярославича? Получалось, что ничем, но Прямислава вспоминала его с мучительной тоской и не могла не признаться самой себе, что, если бы Ростислав Володаревич сейчас сватался к ней, она прогнала бы князя Юрия без колебаний и без сожалений! И уж князю Ростиславу, будь он ее мужем, никогда не пришлось бы оглядываться на рабынь!