Черная королева (СИ) - Оленева Екатерина Александровна - Страница 44

– Я скорее откушу себе язык. Или тебе, – с улыбкой протянула я. – Если вздумаешь болтать.

Жар его тела, как и мысли о его крови туманили голову.

Я чувствовала, как она, кровь, течёт под гладкой смуглой кожей и мне до одурения захотелось попробовать её на вкус. Голод пульсировал в венах.

Наверное, он отразился на моём лице, потому что Миарон понимающе ухмыльнулся.

– Ты хочешь меня? Моего тела? Или моей силы?

– К сожалению, и того, и другого.

– Почему – к сожалению?

– Не люблю быть зависимой и идти на поводу желаний.

Он обхватил мои плечи руками, заставляя опрокинуться на спину.

Навис надо мной, глядя сверху вниз со странным выражением:

– Тем ценнее эти мгновения, когда твоя зависимость от меня становится очевидной.

Я попыталась высвободиться. У меня не получилось. Физически оборотень всегда был сильнее.

– Я с удовольствием дам тебе всё, что ты хочешь, огненная ведьмочка. Ведь наши желания в этом плане более, чем совпадают. Со мной ты можешь не притворяться человеком, а быть тем, кем родилась – демоном, вышедшем из горнила пламени самой Бездны.

– Если я буду тем, кто я есть, всё, что останется после тебя, мой зверь – горстка пепла. А у меня на тебя, признаться, совсем другие планы.

Любовные игры и бурные ласки всегда смягчают мужской гнев.

Возможно, потому, что в процессе любовных игрищ они устают куда сильнее нас, женщин?

Но так или иначе, Миарон перестал выпускать когти, продолжая беседу в куда более мирном ключе.

– Ты храбрая женщина. Никогда не теряешь голову от страха?

– Случалось. С тех пор и стараюсь этого не делать.

– Что так?

– Пока мечешься без головы от страха, противники легко могут воспользоваться случаем и лишить тебя её уже навсегда.

– Ты всегда получаешь, что хочешь? Дочь нищенки, ты теперь позволяешь себе отдавать приказы мне – тому, кто был королём метаморфов.

– Бывшему королю, Миарон, – беспощадно отрезала я.

– Полегче, – вновь зарычал он.

– А что не так? Ты ведь любишь правду? По крайней мере, всегда делал вид. Говоря правду врагам и любовникам, ты никогда не щадил их самолюбия. Так вот и сам послушай, мой бывший враг и любовник: ты продул корону и чуть не уничтожил свой собственный народ. Ты, так много разглагольствующий о свободе, на самом деле раб – раб собственной похоти и страстей.

Ты выковал себе легенду о том, что, убивая, когда захочешь и кого захочешь, ты, якобы, проявляешь смелость? Будто, не ставя себе границ в утолении похоти, ты проявляешь силу? Но что это, как не слабость? Слабость и ложь, Миарон. Банальная ложь, как ты любишь говорить. Ложь самому себе.

Каждый раз, совращая очередного мальчишку, ты уверял себя, что ты не один такой – другие ещё хуже. Как будто чужая слабость ещё кого-то делала сильнее?

Миарон, приподнявшись на локтях, смотрел на меня так, будто у меня неожиданно выросла вторая голова:

– Зачем ты говоришь мне всё это сейчас?

– Наверное потому что хочу, чтобы ты знал, что я о тебе думаю.

– Что ты считаешь меня слабаком и трусом?

– Трусом я тебя никогда не называла. Но то, что ты считаешь своей сильной стороной я рассматриваю как слабость: твоё желание ни за кого и никогда не отвечать, твоё легкое отношение к жизни, к связям, к чувствам.

Миарон поднялся, порывисто поднял с пола одежду, отбрасывая волосы назад и размашистыми движениями принялся одеваться.

Каждое его движение дышало такой неподдельной яростью, что это почти пугало.

Опьянело. Завораживало. И привлекало.

Как завораживает приближающаяся гроза, поднимающийся от горизонта шторм или лава, кипящая в жерле вулкана.

Глядишь – и ужас с восторгом пополам переполняют душу.

Игра с огнём, ходьба по острию лезвия босыми ногами, танец в обнимку со смертью – боль и ярость Миарона были восхитительными на вкус.

Они, словно ветер, раздували ледяное пламя в моей чёрной душе и густые, как чёрный дым над огненным заревом, крылья, поднимались над моей головой.

А я, сжигая за собой мосты, не желала брать пленных.

Вытянувшись на своём ложе, также, как он когда-то, наблюдая за нашими боями в Доме Летящих Теней, я не сводила с него насмешливых глаз.

– Ты так и не сумела простить ни одного из нас.

Это не был вопрос. Это звучало как прощание.

Обернувшись, Миарон смерил меня долгим взглядом, и я поняла, что он сейчас уйдёт.

Возможно, навсегда.

К собственному удивлению я поняла, что при мысли об этом не только ни испытываю облегчения – мне стало горько и страшно.

Страшно настолько, что, сорвавшись с кровати, я подбежала к нему, обняла со спины.

Даже не знаю, кто из нас обоих был больше шокирован этим – Миарон или я?

Я не любила, когда ко мне прикасались и куда реже прикасалась к кому-то по собственной воле.

На какое-то мгновение я с ужасом представила собственное унижение, если он меня оттолкнёт, но, Хвала Двуликим, Миарону хватило мудрости этого не делать.

– И как это понимать? – почти по-кошачьи фыркнул он.

– Я не могу потерять тебя. Я думала, что хочу, чтобы ты ушёл, но это не так.

– Чего же ты, в таком случае, хочешь? И как тебя понять, если ты сама себя не понимаешь?

– Я хочу позволить себе любить тебя, но… Миарон, каждый раз, когда я пытаюсь сделать это – просто любить! – происходит что-то страшное и непоправимое.

– Это глупость. И существует она, прежде всего, в твоей голове.

– Я понимаю. Я и сама не верю в судьбы и проклятия, но… я любила мою мать, и её сожгли. Начала любить отца – ему отрезали голову. Пыталась любить Эллоиссента, тебя, Лейриана – всегда выходило одно и то же: боль, потеря, смерть. Даже мой муж – король? Его тоже убили.

– Ну и что же мы будем делать?

– Ты мог бы попытаться поддержать меня. Хоть в чём-то! Ты никогда этого не делал. Всегда заставлял чувствовать меня сильной. И я, чёрт возьми, была сильной! Но от тебя, Миарон, я жду совсем другого. Я знаю, что, если потребуется, ты будешь драться вместе со мной до последней капли крови. Но иногда хочется, чтобы тебя любили, а не делали сильной, понимаешь?

– Как мне подступиться к тебе, когда ты жжёшь и словом, и делом? Хочешь уважения – научись уважать того, от кого уважения ждёшь. Хочешь ласки – будь ласкова сама.

– Я обидела тебя?

Он вздохнул и, наконец-то, ответил на мои объятия:

– Не знаю, можно ли назвать это обидой, Одиффэ. Много лет назад я считал твои чувства к Эллоиссенту ребячеством, но ты с доводящим меня до белого каления постоянством продолжаешь глядеть в одну и ту же сторону. Меня это, мягко говоря, выводит из себя. Чтобы я не делал, ты остаёшься верна своей старой привязанности.

– Я отдалась тебе, Миарон.

– Что помешает тебе в следующий момент отдаться Эллоиссенту? Вы, женщины, так переменчивы в настроениях, как погода в осенний день.

– Я не меняю своих привязанностей как перчатки! Не нужно подозревать меня в легкомыслии. Я никогда не нарушала данного слова. Мне можно верить. Но и ты не обмани моих надежд. И тогда, может быть, у нас обоих будет немного счастья, о котором мы так давно мечтаем.

***

Коронационный наряд Риана был прекрасен.

К его тёмным кудрям очень шёл тёмно-алый бархат, расшитый тончайшей золотой вышивкой.

Анэйро же за подготовкой к этому событию и вовсе провела у зеркала несколько часов. Но оно того стоило. Получилась настоящая красавица, от которой невозможно оторвать взгляд.

– Вы великолепны, государыня! – не обошли и меня комплиментами.

На самом деле мне было всё равно, великолепна я или нет. Я не собиралась никого пленять. Куда важнее в моём положении вызывать доверие, и внушать уважение поданным.

Фрейлины набросили на плечи роскошный горностаевый плащ. Ещё раз проверили, надёжно ли закреплена высокая диадема.

Анэйро, пользуясь юность и положением незамужней женщины, обошлась живыми цветами, скреплёнными жемчужной нитью.

После чего на золочённых носилках нас провезли через всю столицы к главному Храму.