Черная королева (СИ) - Оленева Екатерина Александровна - Страница 38

Если бы я пришла хотя бы на долю секунды позже, исправлять было бы уже нечего – Эллоиссент был бы мёртв.

Ощущение, словно меня погрузили в густую чёрную смолу, объясняло, почему Эллоиссент не использовал магию – Пресвятейшие сумели нейтрализовать её воздействие.

Только я не была магом. Моя сила была куда сильнее. Поток Дара ударил по противника пятиязыковой плёткой, огненными языками оплётшей их тела.

Было тяжело направлять Силу так, чтобы не задеть Эллоиссента, но я справилась.

Воины истошно орали, пока от немыслимого жара их тела чернели и корчились.

Пара минут и их души освободились от тягот бренной плоти и забот мирских.

Но Первосвятейшему чудом удалось выстоять. Причиной тому был один из артефактов, которыми так славился Орден. Главной особенностью амулетов была способность отражать силу подобно тому как зеркала отражают лик.

Маг, сталкивающей с подобной штукой, обычно умирал от собственного отражённого удара. Осознание этого пришло, к сожалению, после того как я успела ударить почти во всю мощь. А потом физически ощутила, как мой Дар, моя собственная сила разворачивается против меня же.

Отклонить удар я уже не успевала. Я не знала, что с таким делать.

Что-то стукнуло, просвистело.

Я не поняла, что из-за гула крови в ушах.

А потом увидела, как Эллоиссент поднимается с пола живым и невредимым. В святой старец (чтобы ему прямиком в Бездну попасть!) неподвижно распластался по полу.

– Ты убил его? – недоверчиво спросила я. – Но – как?

– Швырнул нож, – прозвучало в ответ. – Его Святейшество приготовилось ко всем видам магических атак, забыв о куда более простых способах отнять у человека жизнь.

Эллоиссент с брезгливой осторожностью перешагнул ещё дымящиеся кучки пепла и склонился над телом клирика:

– Никогда такого не видел, – покачал он головой. – Всё тело с головы до ног обмотано какими-то бинтами с заклинаниями.

– Ничего удивительного, – приблизившись, глянула я на труп через плечо Эллоиссентана. – Их вера учит ограждать наше колдовство своим колдовством, которое они почему-то, по известным лишь им причинам, считают проявлением Света.

– По мне, так обычные рунические письмена. Правда, древние.

– Только не говори, что хочешь рассмотреть это поближе и поподробнее.

Меня ещё немного трясло.

Не столько от испуга (хотя и от него, конечно), сколько от магического перерасхода сил. В последнее время всё время приходилось выкладываться на полную катушку, а на охоту я не выбиралась ещё ни разу.

Я не столько увидела, сколько почувствовала на себе взгляд, когда Эллоиссент обернулся:

– Мне стоит поблагодарить тебя за спасение жизни? Или ты пришла зачем-то другим?

– Всё, как всегда, – с усмешкой отозвалась я. – Пришла спасать, а оказалась спасённой.

По губам Эллоиссента скользнула довольная улыбка:

– Как ты узнала, где меня искать?

– Риан сказал. По счастью его признания не прозвучали слишком поздно. Ткач тебя раздери, Эл! Почему ты не уехал, как я тебе приказала?!

Ответная улыбка Эла была, как всегда, полна ехидства:

– Да вот, подумал, давненько я не делал гадостей в особенно крупных масштабах.

– Пакость почти удалась. Ты хоть представляешь, что стоит на кону? Фиар со всех сторон оплетают паутиной из войн, втягивая нас то в один военный конфликт, то в другой. А тут ещё ты!

Он рассмеялся, весело и задорно, лёгким, пенистым смехом, немного меня обескуражившим.

– Что смешного? – нахмурилась я.

– Ты приписываешь нам влияние, которого у нас нет. Да и кроме того, с какой стати нам играть против нашей же собственной ставленницы?

– С такой, что я собираюсь служить только себе и никому больше. Ты, видимо, забыл, что мы с твоей родней не очень хорошо расстались? А я не забыла им ничего. И не простила.

– Значит ли это, что ты намерена разрушить всё, что удалось восстановить за долгие годы совместного сотрудничества?

– Конечно, нет.

– Тогда ты подходишь нам. И мы поставим скорее на тебя, чем на неизвестную личность, не исключено, что полного фанатика.

– Я верю, что к смерти Сиобряна клан Чеаррэ не имеет отношения.

– Отлично.

– Да, прекрасно. Но всё-таки было бы лучше, если бы ты уехал.

Он медленно приблизился, обнимая меня одной рукой, а второй ласково коснувшись щеки:

– Единственная причина, заставившая меня задержаться – это ты.

В памяти возникла комната, слишком пышно и богато обставленная для того, чтобы претендовать на хороший вкус. Большая кровать и мы на ней. Вместе. Рядом.

Шёлк простыней приятно холодит обнажённую кожу.

Длинные бледные пальцы нежно прикасаются к моему телу. Медленно, с затаённой страстью.

А мои руки всегда были более жёсткими и требовательными. Я любила впитывать его боль.

Я пыталась и мне удалось убедить себя в этом, что Элу это нравится так же, как и мне.

Теперь-то я в это не верила. Нельзя любить боль, находясь в здравом уме.

Впрочем, именно то странное отрешённое безумие, которому я никогда не могла найти объяснения и привлекало меня в Эллоиссенте.

– Чего ты хочешь этим добиться? – отстранилась я от протянутой ко мне руки.

– Чем? – голос Эллоиссента прозвучал странно безжизненно.

– Я давно отпустила прошлое, Эл. И тебя вместе с ним.

– И потому я должен был просто взять и уехать? Не оглядываясь? Зная, что оставляю тебя почти в одиночестве в окружении людей, что хуже волков?

– А в чём проблема? Ты всегда так делал. Что изменилось?

Наши глаза встретились.

И мне представился огромный рояль на пьедестале. Ноты на пюпитре. Узкая прозрачная ваза с одним единственным цветком, высоким и ломким.

Я ощутила запах жасмина, витающего в гостиной. Услышала обрывки умирающей мелодии.

На лице Эллоиссента отражалась боль:

– Ты так и не сумела меня простить? Вижу, любовь ко мне, жившая в твоём сердце превратилась в ненависть.

Свет Трёх Лун, вливающийся в высокие арочные окна стал отдаляться.

Великолепная, всепоглощающая мелодия стихла.

– Эллоиссент?

Его имя всё ещё будоражило сердце, но…

– И любовь, и ненависть слишком сильные чувства. Они забирают так много сил. Я научилась жить, избегая того и другого.

Он стоял слишком близко.

Даже густые сумерки, разгоняемые тусклым светом от пары светильников, не способны оказались скрыть выражения обречённости на его лице.

– Это относится ко всем твоим знакомым, Одиффэ? – яд будто стекал с каждого слова. – Или только меня? Нашего общего старого друга ты, судя по слухам, приняла иначе.

– Ты в чём-то меня упрекаешь, если я правильно тебя понимаю?

В ответ на лёд в моём голосе в глазах Эллоиссента застыла злость.

– Рискну напомнить то, что ты никогда не должен забывать: в чём-либо упрекать меня у тебя нет права. Много лет назад ты сам отказался от него, приняв правильное решение.

Что же касается Миарона – не стану ничего отрицать. Моя ненависть к нему оказалась недолговечней моей любви к тебе.

– И в своих поступках ты не видишь противоречия? – заинтересовался Эллоиссент.

– Нет.

Губы Эллоиссента дёрнулись, словно подавляя желание сказать что-то слишком резкое.

Впрочем, и то, что слетело с них, приятным считать можно вряд ли.

– Разве можно посчитать противоречивым поступок женщины, отдавшейся врагу при первом удобном случае?

– Отдавшейся врагу? – рассмеялась я. – Но, милый, – интонация произношения я позаимствовала как раз у Миарона, – Миарон моим врагом никогда не был. Я сбилась со счёту, сколько раз он вытаскивал мою (дико извиняюсь за речь, недостойную королевы) задницу из колючек.

То, что сам он тот ещё тип, отрицать бессмысленно.

Но ты и сам ведь помнишь какой это восхитительно горячий тип, правда? – с издёвкой протянула я. – Он из тех мерзавцев, с которыми куда приятнее проиграть своё целомудрие, чем последнее сохранить. Да тебе ли мне это рассказывать? Помнится, ты в своё время тоже, не будь дурак, «нет» не спешил говорить?