Высоко над уровнем моря - Метелин Олег - Страница 39

Подчиненные мне достались шик – блеск, красота. На первом месте стоит Сашка Кулешов или, как я его прозвал, «Путеец с калошной фабрики».

«Путеец» после ПТУ доблестно трудился помощником машиниста в депо родного города Чимкент, что в Казахстане. И случилось ему полюбить девчонку – малолетку, сладкую конфетку. Сладкая эта конфета обладала очень веселым нравом и по этой причине позволяла себя любить не только Сашке, но и еще определенному количеству парней рабочих профессий.

Иными словами, была девчонка обычной малолетней поблядушкой с рабочей окраины, но Кулешов этого понимать не хотел. Любовь, как известно, зла. И Путеец на ее почве надеялся наставить красавицу на путь истинный. Однако Катерина на его тяжкие воздыхания особого внимания не обращала и Сашка из своего легиона кобелей не выделяла.

Путеец, в свою очередь, старался ситуацию переломить в корне: полировал торцы своим «молочным братьям» по любви, обзаводясь фингалами и ушибами чуть ли не семь раз в неделю. Эти бои местного значения продолжались без малого пару месяцев и закончились полной победой нашего героя: конкурентов от катиного крыльца он отвадил.

С самой же Катюшей дело обстояло сложнее. Ухаживание с цветами, шоколадками и несвойственным для рабочего класса шампанским она принимала благосклонно. В подтверждение свое благосклонности порой отдавалась в сумерках под кустами городского парка, но… Единственным и неповторимым Кулешова признавать не хотела.

И Путеец не выдержал: после очередной поездки он принял на грудь граммов двести без закуси и отправился на разборки.

Катя росла без отца, воспитывалась (точнее, не воспитывалась) под присмотром своей матери – женщины лет тридцати двух, бабенки шустрой и беспутной. В Сашкин визит маман оказалась дома и первым делом предложила ему накатить. Катерины дома не было («Опять шляется где-то, шалава», – определила нахождение дочери маман).

Санек по наивности души надеялся подобрать ключи к сердцу своей возлюбленной через ее муттер, поэтому от ста граммов портвейна «три семерки» не отказался. Накатив, Путеец поведал историю своей любви катиной родительнице.

Родительница прониклась любовным жаром набивающегося в зятья парня и пообещала наставить на путь истинный свою непутевую дочь. И, в свою очередь, предложила скрепить нарождающийся родственный союз братским поцелуем.

«Братский поцелуй» несколько затянулся и был грубо оборван появлением Сашкиной пассии.

«Ах ты, блядь старая! – ласково обратилась юная нимфа к матери, – Тебе своих кобелей не хватает, теперь у меня стала отбивать! Давно от триппера лечилась?»

На что маман лишь усмехнулась и кокетливо поправила волосы.

«А ты, сучий потрох, – не менее ласково сказала Катюша Саше, – катись-ка отсюда колбаской!»

«Да ты ничего не поняла, – попытался восстановить статус кво Путеец, – Тут ничего не было. Я с тобой поговорить пришел!»

Путеец вырос в далеко не оранжерейных условиях, и на сочные обороты в девичьих устах не обратил внимания. Он предпочитал зрить в корень. На этот раз его зоркий взгляд уловил, что шансы всерьез заявить о своей любви тают окончательно и бесповоротно.

«Чего вы молчите! – заорал Путеец на блудливо улыбающуюся мамашу, – Вы же все знаете!»

«Слушай, мальчик, хиляй отсюда, – лениво произнесла она, – Сопляк ты еще для моей Катерины…»

И тут рабочая душа Кулешова не выдержала…

Что конкретно в пылу гнева и отвергнутой любви он сломал из окружающего интерьера, Сашка узнает только на суде. Выяснится, что немало: два кресла, немецкую хельду, все стекла на кухне.

«Да у вас это раньше покоцано было!» – попытался он вякнуть в свое оправдание, но предприимчивая маман предъявила акты о нанесенном ущербе. И Санек был обречен.

В довершение к приговору суда «два года на стройках народного хозяйства с выплатой нанесенного ущерба», иными словами, «химии», Путеец получил приговор на всю оставшуюся жизнь.

Уже когда Сашка был под следствием по обвинению в злостном хулиганстве, его посетила мать Кати, которая без обиняков заявила: «Катька – то беременна! Ты же с ней, сукин сын, спал! Женись еще до приговора, а то под статью за совращение несовершеннолетних подведу!» Путеец скрипнул зубами и женился. Сюжет прямо по Василию Шукшину.

Оттарабанив два года на Самаркандской калошной фабрике, где в чаду и угаре от устаревшего на пятьдесят лет оборудования Кулешов обеспечивал регион популярной там обувью, он, от греха подальше, ушел в армию. Чтобы, как он мне сказал, не сесть снова. На этот раз – за убийство своих родных и любимых жены и тещи. Тем более, что Катерина никакого ребенка на свет не произвела: сделала аборт вскоре оформления формальностей с женитьбой.

Военком долго не хотел призывать Путейца на военную службу из-за его недавней судимости. Но, проникшись душещипательной историей парня и наведя справки о моральном облике его новообретенных «родственников», сделал исключение.

Еще во время прохождения курса молодого бойца Кулешов написал рапорт с просьбой направить его в Афганистан. И делал это до тех пор, пока командование не удовлетворило желание настырного солдата.

– Ты чего в Афган рвался, Путеец? – я спросил его. Отделение было накормлено и мы могли себе позволить поваляться на койках, – На дурака, вроде, не похож: ведь наверняка знал, что там медом не намазано.

– Злой я был, как не знаю кто. Чувствовал, что рано или поздно на своих в роте сорвусь. Лучше уж на «духах»…

До «духов» Путеец не доехал. В таджикском городке Пархар он подхватил гепатит и второй месяц отдыхал от тягот и лишений на простынях госпиталя. Сашка попал в автомобильные войска, и поэтому с выводом войск война для него не заканчивалась. Надо же кому-то было возить грузы для Наджибуллы и его сорбозов.

– Армия, конечно, дурдом, – разглагольствовал Путеец, лежа на госпитальной койке, – Но дома дурдом больший. Если выживу, то дембельнусь и подамся на какую – нибудь комсомольскую ударную стройку. На БАМ, например. Там железнодорожники и водители требуются.

– Ты же судимый, Путеец, – подначивал я его, – И из комсомола тебя исключили. Тебя же не возьмут.

– Это меня в контору бумажки строчить не возьмут, – усмехался Сашка, – А маневровые тепловозы по вечной мерзлоте водить камикадзе всегда требуются.

… Вторым мои бойцом в кухонной команде стал Картуз из городка Волжского, что находится в Волгоградской области.

Криминальным прошлым Мишку Картузова Бог тоже не обидел. Сколько себя помнил девятнадцатилетний Картуз, у него всегда были неприятности с правоохранительными органами. Забрался как-то восьмиклассник Мишаня с товарищами в строительный вагончик за патронами от монтажного пистолета, чтобы их потом на рельсы класть или в костер кидать – повязали и в детскую комнату милиции на учет поставили.

Подумаешь, строительные патроны, а вони… Особенно в школе, где классный руководитель целый час перед всем классом мозги канифолила. А когда он за час общественного позора ей в квартире окно выбил, натравила участкового, чтобы тот каждый день к Картузовым родителям заходил. Проверить – чем это Мишенька дышит.

И надо же было такому случиться, что дышал на тот момент Миша клеем «бээф» в подвале своего родного дома. А участковый, бдительный такой, туда нос сунул. В итоге была крутая отцовская порка, растянувшаяся по времени аж на неделю. Как это делается? Все просто: приходит батяня с работы и за ремень…

Не вынес Картуз такой жизни и дал тягу из дома. Напоследок купил в аптеке с помощью доброго дядечки пачку презервативов, насыпал в них хитрого химического состава, приобретенного там же, и сунул эти бомбы в бензобаки учительского «запорожца». А также – милицейского «уазика», что за участковым заехал…

Бензобаки, естественно, рванули, а «народный мститель» Картуз оказался в спецприемнике для несовершеннолетних. Хорошо еще, что в машинах никого не было, а то после спецприемника Мишка поехал бы в колонию для несовершеннолетних, а не в спецПТУ…