Незнакомка с родинкой на щеке - Логинова Анастасия - Страница 3

А потом подперла рукою голову и некоторое время молча наблюдала, как муж разделывает птицу. Пока не поймала себя на том, что улыбаюсь совершенно по-глупому и думаю черт знает о чем.

– Что? – поинтересовался он, поймав этот мой взгляд.

– Ничего, только лишь смотрю, как ты ешь.

– Смотри не смотри, но мне еще поработать с бумагами нужно – раньше чем через два часа я в спальню не поднимусь.

– Я вовсе не затем на тебя смотрю! – смутилась я и вскочила с места, чтобы он не заметил, как вспыхнули мои щеки.

– А зря – могла бы попытаться. У тебя был шанс.

Я же сделала вид, что больше в упор его не вижу, и прошла мимо. Правда, достаточно близко для того, чтобы он смог поймать меня, обхватив за талию, и усадить себе на колени.

– Не дуйся. – Он легко поцеловал меня. – Неужто до сих пор не научилась различать, когда я пытаюсь пошутить?

– Кто тебе сказал, что не научилась? – Я положила руки Жене на плечи и, добившись чего хотела, с обожанием глядела в любимые черные глаза. – А тебе бы следует научиться понимать, что дуюсь я лишь для того, чтобы ты меня обнял.

– А тебе кто сказал, что я не научился?

Мы улыбнулись одновременно, и на этот раз я поцеловала его сама. Легким прикосновением губ теперь не обошлось, мы немного увлеклись и очнулись только от вскрика Катюши от двери.

– Ой! – ахнула она, однако тотчас выйти не поторопилась. – Я, право, думала в столовой убрать да спать лечь пораньше.

Я как ужаленная вскочила на ноги, чтобы оправить юбку. Один чулок Женя все-таки успел отстегнуть, и он гармошкой ниспал к щиколотке. Я готова была со стыда сгореть.

– Вы не будете уже кушать? Можно убирать? – невозмутимо поинтересовалась Катюша.

– Будем, Катя, будем, ты иди… иди, пожалуйста, куда-нибудь!

Даже Ильицкого ей удалось смутить.

– Как скажете, – фыркнула она, кажется, обидевшись.

Когда Катюша вышла, я мучительно закрыла лицо руками. Потом отняла ладони, поглядела на Женю, и оба мы прыснули со смеху – сразу стало легче.

– Ну вот, – упрекнула я его, – ты говорил, что Катя безнадежна, а она даже вызвалась помыть посуду.

– Как думаешь, может, теперь она сама уволится? – не разделил он моей радости.

– Тише! Услышит, нехорошо будет…

Я подошла к двери и, не дыша, приоткрыла – Катюша с той же невозмутимостью удалялась в судомойную и уже закрывала за собой. Огромнейший плюс нашей горничной, который перекрывал многие-многие недостатки: Катя была совершенно нелюбопытна. Ей и впрямь не было до нас дела, ни капельки.

– Ушла, – прокомментировала я.

– Тогда зови снова, пока она не передумала – надобно все же убрать. – А на мой вопросительный взгляд развел руками: – Лида, мне и впрямь следует поработать, но я обещаю, что управлюсь быстро. Не скучай.

– Постой-ка…

Надо признать, я только сейчас, поняв, что он вот-вот направится в кабинет, вспомнила о незнакомке и злополучной записке, оставленной на Женином столе.

– Утром, едва ты ушел, к нам заглянула женщина… Искала тебя.

Он нахмурился.

– Брюнетка, совсем молодая. С родинкой на щеке.

– Я не знаю такой, – с сомнением пожал плечами Женя. – Она представилась? Быть может, адресом ошиблась?

– Нет, она искала именно тебя – назвала твое имя.

– Она сама назвала мое имя или согласилась, когда его назвала ты?

Я запнулась, припоминая. И правда… это я уточнила у нее, ищет ли она Евгения Ивановича, а незнакомка лишь подтвердила. Когда я счастлива, то становлюсь глупой как пробка… Разумеется, следовало настоять и выпытать, кто она такая, а не выдавать всю подноготную об Ильицком!

– Должно быть, действительно ошиблась, – заключил по моему растерянному взгляду Женя. – Или, если она, говоришь, совсем молода, вполне возможно, что это одна из моих вольных слушательниц.

– Вольных слушательниц?

– Да. Я ведь упоминал, что с недавних пор университету предписали допускать на лекции и девиц – вольными слушательницами. Такая глупость… Я даже с руководством ссорился. Зачем, скажи мне, этим девицам история Балкан?

Я давно уже уперла в бока руки, глядела на Ильицкого из-под бровей и ждала, когда же он намекнет, что удел женщины – это Kinder, Küche, Kirche, Kleider[3]. У меня много чего имелось сказать по этому поводу.

Ильицкий же, видимо, мой взгляд разгадал и выставил, будто защищаясь, руки:

– Нет, я вовсе не имею в виду, что девицам не нужно образование! Но смешанное обучение – это чушь собачья и ни к чему хорошему не приведет. На занятиях балаган! Студенты лектора не слушают, то и дело отвлекаясь на этих смазливых пигалиц. А девицы… дай бог, если хотя бы треть их явились действительно за знаниями! Вот намедни как раз выгнал двух таких, велел на мои лекции больше не ходить. Так они домой ко мне заявились?! Хороши…

– Девица приходила всего одна, – поправила я, вспоминая, как она себя вела и что говорила.

Одета незнакомка была, пожалуй, излишне броско для вчерашней гимназистки. Так, быть может, Женя за то ее и выгнал? Мне внезапно сделалось легко, будто груз с души упал.

Расчувствовавшись, я даже вновь подалась к Ильицкому, обвивая его шею руками:

– И много у вас там смазливых девиц?

– Хватает.

– А умниц?

– Тоже есть парочка.

Он охотно обнял меня, привлекая к себе и, очевидно, снова забывая о своих бумагах.

– А таких, чтобы и умница, и симпатичная?

Ильицкий сделал вид, будто задумался. Но потом решительно покачал головой:

– Мм… пожалуй, нет – я женился на последней.

Женя знал, как доставить мне удовольствие.

На этот раз мы предусмотрительно укрылись в спальне и не забыли запереть дверь.

Проснулась я глубокой ночью – от холода. Вокруг висела тяжелая непроглядная тьма, но я сразу почувствовала, что одна в постели. И даже испугалась – оказывается, я окончательно отвыкла спать одна.

Тотчас, не мешкая, чтобы зажечь свечу, нащупала пеньюар, закуталась в него и, стуча от озноба зубами, направилась искать мужа – сперва в будуаре, потом в гостиной. Оказалось, что свет во всей квартире горит только в Женином кабинете – туда-то я и поспешила.

Но замерла в дверях, робея войти. Недоброе предчувствие опять терзало меня – я думала о незнакомке и ее треклятой записке.

Привиделись отчего-то ласковые руки мамы, погибшей, еще когда я была девочкой. Ее вздох и взгляд, смотрящий в такую же густую ночь, как сегодня. Ее слова, сказанные уж не помню по какому поводу: «Боги не любят счастливых, Лиди. Ежели все слишком хорошо, то непременно жди беды».

Я несмело заглянула в приоткрытую дверь.

Женя сидел в плохо освещенном кабинете, откинувшись на спинку кресла. Пальцами за уголок он держал блокнотный лист, некогда свернутый два раза, и смотрел, как ярко полыхает он огнем. Смотрел хмуро, настороженно. О чем он думал в тот момент? Дождался, когда бумага прогорит до черноты, и только тогда уронил ее в пепельницу.

Меня он так и не увидел.

Глава вторая

Утром я снова проснулась одна. Не проспала, нет – на часах еще и восьми не было, это Женя ушел раньше обычного. Неужто только затем, чтобы со мной не разговаривать о вчерашнем?

Всю предыдущую неделю я вспархивала из постели полная сил и с тысячью задумок в голове. А сегодня долго не могла заставить себя даже сменить пеньюар на что-то более приличное и тупо смотрела из окна спальни на шумную улицу внизу…

Мы занимали два верхних этажа одного из доходных домов[4] в самом начале Малой Морской. Из окон почти всех комнат можно было разглядеть пышный Невский, а с балкона в гостиной – даже шпиль Адмиралтейства. Напротив нашего парадного располагалась мебельная лавка Гамбса, что я находила весьма удобным, и вся наша мебель закупалась именно там. Далее по Малой Морской были еще доходные дома, ювелирные лавки, аптечные; вечно теснились конные экипажи, потому как в конце улицы находились гостиницы «Париж», «Гранд-отель», целая вереница ресторанов. Но меня, пожалуй, вовсе не смущал шум – я настояла, чтобы спальню обустроили именно в южной части дома, с окнами на улицу. Со стороны двора же в основном были хозяйственные комнаты.