Искушения наших дней. В защиту церковного единства - Коллектив авторов - Страница 18

Святитель Игнатий Брянчанинов, тщательно изучив опыт древних отцов–подвижников и как бы подытоживая все, чему они учили, предостерегал от такой поспешности в возбуждении в себе любви. «Преждевременное стремление к развитию в себе чувства любви к Богу, — писал он, — есть уже самообольщение» [34]. О пагубности такого делания, при котором пропускаются ступени восхождения на лествицу добродетелей, говорит преподобный Исаак Сирин: «Каждая добродетель есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжании матери, то добродетели эти соделываются ехиднами для души» [35]. Так что призыв младостарцев поскорее стяжать любовь не соответствует святоотеческому опыту и является лишь способом спроецировать любовь на себя.

И это желание пребывать в любви сразу же напрямую связано с рекомендациями обращаться к сердцу[36], минуя духовное рассуждение о помыслах, которое сразу же обнаружит все изъяны сердца: лицемерие, ложь, гордыню, пронизывающие все помыслы и намерения. Тогда придется бросить играть в любовь, в прозорливость и придется отказаться от образа старца, раздающего всем советы и ответы «от Господа», приходящие ему на сердце.

Склонность к непрошеным советам

Находясь в заблуждении, младостарцы мнят себя стяжавшими мудрость и получившими знания и умения буквально во всех областях. Только этим можно объяснить, что они берутся учить даже профессионалов: штукатура — как штукатурить, плотника — как вбивать гвозди, певца — как петь, иконописца — как писать иконы. Люди из вежливости и почтения к священному сану молчат — и у младостарца создается впечатление, что он действительно дал хороший совет.

А совет дать — это ж не дело сделать. Нет ничего легче, чем давать безответственные советы, тогда как самое малое дело требует усердия и профессионального навыка. Но сами они не способны ни к усердию, ни к настоящему профессионализму, потому что профессионализм — это очень долгий, истинный путь к подлинному авторитету и уважению, они же хотят все получить «здесь и сейчас». Власть и сан, а также религиозный энтузиазм пасомых дают возможность как бы добиться этого, но без труда.

Только одержимостью идеей собственной «просвещенности», желанием со всеми ею поделиться можно объяснить такое навязчивое учительство (всегда и везде, всех и всему)[37], так как никакой человек не может обладать знаниями и умениями во всех отраслях. Отождествление же себя с истиной, с учащей Церковью рождает эйфорию, а «благодатное» состояние возникает из–за разгоряченности и взвинченности нервов. Это является пищей для самолюбия и тщеславия — своеобразным наркотиком для души.

Люди, работавшие с наркоманами, заметили одну особенность: наркоман, переставший употреблять наркотики, психологически возвращался в тот возраст, в котором он начал их употребление. Годы, проведенные под воздействием наркотиков, как бы отсутствуют в подлинном духовном багаже человека — они попросту украдены бесами. Это говорит о том, что наркотики есть средство ухода от личной ответственности, с принятием которой и происходит взросление и духовное становление человека.

То же самое происходит и с прельщенными: годы, проведенные в прельщении, можно вычеркнуть из духовной жизни — сознание прельщенного остается на детском уровне. Поэтому прельщенные во всех своих действиях напоминают избалованного ребенка, возомнившего, что он в семье главный — раз все по его распоряжению бегут менять его штанишки и кормить его с ложки. Прельщение происходит от духовной незрелости — на самом деле это пребывание в духовном младенчестве. Поэтому более точного определения этому явлению, чем младостарчество, не придумаешь. Через это раскрывается и подлинный смысл властолюбия. На самом деле оно — есть несамостоятельность, зависимость властвующего от его окружения. Но эта зависимость никогда не осознается младостарцем. Наоборот, ему кажется, что все зависимы от него, что он помогает всем.

Искушение властью и «чудесами»

Беззаконная власть имеет свою логику — она всегда стремится к абсолютному обладанию, но ничто так не развращает человека, как абсолютная власть. Она дает волю всем явным и скрытым страстям, ибо лучшее питание для страсти — это власть. Особо в такой свободе страстей, которую только и дает человеку власть, развиваются гордость и захватнические инстинкты. Такая страсть прежде всего разрушает самого младостарца изнутри, ибо внутри его произошла измена Христу, потому что младостарец принимает те три дьявольских соблазна, которые отверг в пустыне Христос. Он соблазняется материальной стороной жизни, он соблазняется и чудесами — все время ищет чудес для подтверждения своей избранности и для доказательства того, что Бог о нем заботится и ангелы служат ему. И, самое главное, он соблазняется властью, границы которой он постоянно пытается расширить.

Подлинным источником и движителем властолюбия является страх, но не страх Божий, а страх отчуждения и одиночества. Стремление к власти — это попытка преодолеть отчуждение, но противозаконным путем — путем самоутверждения. Поэтому властолюбие — это признак глубоко сокрытого комплекса неполноценности. Оно — есть компенсация за постоянное внутреннее давление, страха перед отчужденным миром и человеком.

Распознается властолюбие очень просто по тому, что властолюбивому человеку не важно выполнение порученного им дела, а важно, чтобы оно было выполнено только так, как он предлагает. Властолюбивый человек — принципиальный противник творчества, потому что творчество не может быть подвергнуто тотальному контролю.

«Канонизация» ложных традиций

Властолюбие выращивает в пасомых самый уродливый и отвратительный сервилизм — раболепие и человекоугодничество под маской смирения, что, собственно, является лишь обратной стороной властолюбия[38]. Деспотизм и рабство произрастают из одного корня: и то, и другое — это бегство от ответственности и от бремени свободы. Поэтому такие лжестарцы очень склонны к репродуцированию себе подобных. Тем, кто идет следом, гораздо легче пойти на нравственный компромисс. Дорога, проторенная и укатанная ложью, уже не вызывает таких затруднений, которые были у первопроходцев. Так возникают ложные традиции и предание, которые на приходском уровне канонизируются и получают статус якобы общецерковных. И таким образом эта «доморощенная» традиция вовлекает в ложь все новых и новых людей.

Наиболее стойкой лжетрадицией является упорное непризнание некоторыми священниками невенчанного брака (вопреки церковным установлениям, признающим брак, совершаемый по гражданскому закону). Для оправдания этого новшества изобретено даже неслыханное в богословии понятие «блудный брак». Если принять эту ложь, то придется признать, что все христиане до X века жили в «блудном браке», поскольку венчание как церковное благословение на уже совершившийся брак между верующими людьми было введено только в IX веке…

У иных младостарцев в обычае стало отправлять духовных чад в глухие деревни (в больших городах, дескать, не спасешься), девушек и молодых людей благословлять исключительно на монашество (в миру, якобы, тоже не спасешься).

Появилась своеобразная «мода», особенно среди христианок: стремление обязательно иметь «старцев» в духовных руководителях. Это чревато созданием культа личности вокруг священника, разжиганием гордости («наш приход особенный, только у нас благодать»), искажением всей духовной жизни.

Вряд ли нормальной можно признать ситуацию, когда некоторые священники сквозь пальцы смотрят на новейшие рецидивы языческого сознания у своих прихожан (например, такие «обычаи», как изобретенный некоей «схимонахиней» чин «крещения» нерожденных младенцев, который является попросту антицерковным, употребление некоей «чисточетверговой воды» и т.д.).