Пираты «Грома» - Чалкер Джек Лоуренс - Страница 46

– Они лишь помогают оставаться в живых и снова рожать. Когда женщина теряет способность рожать, они постепенно утрачиваются. Например, я могу сохранить полную неподвижность, и даже самое острое ухо не услышит меня. Я могу имитировать различные запахи, чтобы скрыть свой след. Продемонстрировать, к сожалению, не могу – это зависит от окружающего фона, а здесь и без того накурено. Мой слух в пять-шесть раз острее, чем у любой известной мне расы. Дневное зрение у меня неважное, зато я могу видеть почти в полной темноте. Я вижу даже тепловое излучение, которого, как я знаю по опыту, представители других рас видеть не способны. Это потому, что на нашей планете люди живут в основном под землей. А еще я могу ВОТ ТАК.

Ворон не верил своим глазам. Все произошло удивительно быстро. Только что она сидела на красном покрывале, а руки ее покоились на серых подлокотниках. И вдруг она исчезла. Мимикрия, но настолько совершенная, что кожа воспроизводила даже текстуру ткани. Руки стали прозрачными и были видны даже просветы между подлокотниками и сиденьем. Она не стала невидимой, особенно если знать, что кресло не пустое, но Ворон не сомневался, что в другой ситуации это сработает не хуже настоящей невидимости.

– Еще я могу передразнить почти всякого, кого я слышала хотя бы раз, – произнесла она мужским голосом, очень похожим на его собственный. – А в безвыходном положении я способна внушить тому, кто за мной охотится, что перед ним – существо гораздо крупнее и сильнее, чем он. – Ее голос снова стал обычным, женским, и, услышав его. Ворон понял, что она имеет в виду. Теперь ему стало ясно, почему нагота для нее была нормой: любая одежда помешала бы маскировке.

– Как видите, ничего наступательного, – заметила Икира. – У меня хватит сил прихлопнуть жука или муху, но даже копье или лук мне не по руке, не говоря уже о пистолете. Но отсюда, из этого кресла, я могла бы стереть с лица планеты целый город.

Она произнесла это так, словно действительно была не прочь совершить нечто в этом роде. Манка и Хань в одном лице, подумал Ворон, а вслух сказал:

– Но вы явно выросли не в обществе охотников и собирателей, во всяком случае, не больше, чем я. Иначе вас бы здесь не было.

– В определенном смысле вы правы. Но я была из хорошего рода и с детства отличалась большой любознательностью. Старейшины решили, что мой разум способен справиться с чудесами и тайнами Центра. Меня избрали, хотя я была еще совсем юной, но я не училась, а была, так сказать, в родильной команде. Предполагалось, что мы будем рожать более подходящих кандидатов на работу в Центре. Нам предоставляли коротать время в роскоши, но мы были умнее, чем ожидалось от девочек, и сумели кое-чему учиться самостоятельно. Можно было уставиться на терминал с записью лекции и, изображая на лице полнейшее непонимание, пожирать знания. Это никого не заботило, хотя полного образования никому из нас не полагалось. С наступлением зрелости нас должны были прогнать через ментопринтер, а там – прощай любознательность. Потом – гарем для Избранных, вскоре – куча детей, тридцать или больше лет взаперти, а когда уже больше не сможешь рожать, иди работать прислугой, пока не развалишься от старости.

– Изрядное расточительство, но своя логика в нем есть. Однако вы, видимо, избежали этой участи?

– Да. Я быстро сообразила, к чему идет дело, и мне, по счастью, подвернулся один юноша. Он был немного старше и уже начал проявлять свои чувства – вы понимаете, что я имею в виду. Его отец был большой шишкой – заместитель верховного администратора – и баловал сыночка так, что трудно себе представить. Я изо всех сил играла на его заносчивости и эгоизме, и скоро он стал считать меня своей. Естественно, одна только мысль, что ЕГО девушку могут отправить в общий гарем, доводила парня до кипения, а учитывая его положение, он мог кое-что сделать. Должна признать, я невероятно перед ним унижалась. Исполняла любое его желание, одобряла любой каприз. И когда пришла моя очередь отправляться под ментопринтер, он добился того, что для меня сделали исключение. Дело в том, что у особо важных персон у нас существуют частные гаремы. Тот, кто имеет власть, всегда жаждет подчеркнуть свою исключительность. У моего парня было трудное время. Он много учился, делал карьеру, так что ему нужна была и служанка, и домохозяйка, и еще кто-нибудь, кого можно трахнуть, когда придет охота. Дети ему пока были ни к чему, поэтому он накачал меня каким-то снадобьем, которое предотвращало зачатие. А днем, пока хозяина не было дома, я пользовалась его терминалами, книгами и конспектами, чтобы самой получить образование. Черт возьми, он даже не подозревал, что я умею читать! А если бы заподозрил, не миновать бы мне ментопринтера, но ему это и в голову не приходило.

– Даже на Земле хватает похожих культур, – заметил Ворон, – а тех, что лишь немногим лучше, вообще пруд пруди. На уровне Центра это обычно исчезает или, во всяком случае, сглаживается, но уже одно то, что в нашем языке сохранилось слово "гарем", кое о чем говорит.

Однако Икира понимала, что ее положение это вершина, с которой можно двинуться только вниз. И вот года через полтора "муж" взял ее с собой, так сказать, в командировку. Как в подавляющем большинстве колониальных миров, Центры на родной планете Икиры нуждались в небольших, но надежных поставках мурилия, преимущественно для медицинских и исследовательских нужд. Нечего и говорить, что они получали мурилий отнюдь не от Главной Системы. На планете не было космопортов, но флибустьеры могли посадить свои корабли почти где угодно. В обмен на мурилий они получали доступ к новейшим технологиям, разрабатываемым в Центрах.

Как правило. Центры были оснащены одинаково, и лишь немногие из них, где самые умные и дальновидные администраторы поощряли нелегальные исследования, имели какое-то преимущество в конкурентной борьбе. Но даже там с флибустьерами носились как курица с яйцом, чтобы они не предпочли кого-нибудь другого. Высокопоставленный папаша решил, что его обожаемому сынку пора познать тяжкий труд общения со столь важными персонами, ну а тот никуда бы не тронулся без своей наложницы.

Увиденное здесь перевернуло все ее представления о мире. Она, конечно, знала, что существуют и другие миры, непохожие на ее собственный, но была не готова увидеть это воочию.

Их было трое, и двое из них – женщины. Огромного роста, просто великанши, даже по сравнению с самыми рослыми мужчинами ее расы. И все же Икира увидела в них что-то близкое себе. Они были сильными личностями и не выказывали ни малейшего почтения к своему спутнику – мужчине. Вскоре выяснилось, что одна из женщин – капитан, а МУЖЧИНА – подумать только! – РАБОТАЕТ НА НЕЕ! А увидев, как мужчины ее народа, обычно такие заносчивые и важные, пресмыкаются перед женщиной, в чьих услугах они нуждаются, Икира решилась окончательно.

Понимая, что произойдет, если ее поймают, она собрала все свое мужество и однажды, ускользнув из дома, сумела встретиться с женщиной-капитаном наедине. Выслушав рассказ Икиры, капитан Смокевски была более чем растрогана и чрезвычайно удивлена разумом и выдержкой девушки. Капитан Смокевски сама недолюбливала то общество, с которым ей приходилось иметь дело, но в здешнем Центре работал некий гений, создавший новые, невероятно точные приборы для поиска месторождений мурилия. Теперь ей наконец-то представился случай натянуть нос этим мужским шовинистам. Крошечный рост Икиры и ее защитные способности пригодились как нельзя лучше, и перед отлетом Смокевски протащила ее на борт орбитального челнока. Так Икира оказалась в космосе, где надеялась обрести подлинную свободу.

Невесомость была для нее подлинным чудом. Она могла летать, она могла поднимать предметы, которые самый сильный мужчина ее племени не сумел бы даже сдвинуть с места. Подобрать ей скафандр удалось только через несколько месяцев, но, едва получив его, она стала заниматься техническим обслуживанием корабля, поскольку могла пробраться в такие места, куда не в состоянии был пролезть никто. Ее длинные тонкие пальцы, исключительное зрение и слух помогли ей стать непревзойденным мастером по ремонту корабельного оборудования, которое можно было удержать в исправности разве что молитвами. Икира интересовалась всем, что видела вокруг, и училась всему, чему могла. Она с большим облегчением обнаружила, что быстро утратила сексуальные побуждения, во власти которых прожила почти всю жизнь: ведь они вызывались исключительно биохимическими причинами, и, когда рядом не было мужчин ее расы, она чувствовала себя спокойно и полностью владела собой.