Полтора разговора - Григорьев Николай Федорович - Страница 2

А глаза - глаза больше всех работают. То на график взглянешь, то на часы, то на график, то на часы. Работа вся у меня по минутам рассчитана. Восемь часов дежуришь в смену, это - четыреста восемьдесят минут. Вот и шаришь глазами по циферблату, умножаешь минуты на километры, делишь километры на минуты, вычитаешь минуты из минут. Как бы, думаешь, не проронить какую, как бы у тебя сквозь пальцы не просыпалась минутка. Ну и поездам тоже выдаешь минуты по счету. А если уж подкинешь поезду лишнюю минутку - так машинист тебя до конца участка, до самой Любани благодарить будет.

Но не только минуты, а и слова у нас, у диспетчеров, считанные. Болтливый диспетчер на дежурстве - пропащий человек. Чтобы пропустить поезд, два-три слова довольно сказать станции: "Отправить сто сорок третий" или "Открыть двадцать седьмому семафор". А болтливый целую речь перед громкоговорителем произнесет.

"Колпино, - скажет, - послушай-ка, Колпино, там у вас сто сорок третий под семафором стоит. Отправьте-ка его поскорее, пожалуйста. Что? Здравствуйте, Иван Иванович... А вы как? Так отправьте, пожалуйста, сто сорок третий".

С одним Иваном Ивановичем проканителится, а девять поездов из расписания выведет. Смотришь, и запорол движение. Сам диспетчер запорол.

Поэтому у нас устав: полтора разговора полагается на поезд. Это семь слов. Сказал полтора разговора - и заткни рот. Поезд пройдет как надо. А лишние слова тебе на язык набегают - глотай их. Для лишних слов на дороге нет лишних минут.

IV

Видали вы когда-нибудь диспетчерский график?

Думаю, что не видали. Это сетка, вся исчерченная слева направо и справа налево косыми красными и синими линиями. Красные линии - пассажирские поезда, синие - товарные.

Все эти линии диспетчер за свое дежурство сам прокладывает. А сетка ему дается готовая, печатная. На самом верху листа жирная черта напечатана и надпись против черты: "Ленинград". Внизу - другая черта, это "Станция Любань". А между ними - еще семнадцать делений. Это станции Сортировочная, ОбуховJ, Славянка, Колпино, Ушаки и так далее, и так далее. Девятнадцать станций у меня на участке и девятнадцать линеек на листке. Все эти линейки горизонтальные. А пересекают их вертикальные линейки: на каждые пять минут одна линейка. Четыреста восемьдесят минут в моем дежурстве - и девяносто шесть вертикальных линеек.

Вот и работаешь. Вышел поезд из Ленинграда во столько-то часов столько-то минут. Ставишь карандашом точку на жирной черте "Ленинград" там, где ее пересекает черта этого самого часа, этой самой минуты. И ждешь. Через двенадцать минут, скажем, поезд в Славянке должен быть. Смотришь на часы и держишь карандаш наготове.

- Славянка в свое время! - кричит громкоговоритель.

- Понято, - отвечаешь и гонишь карандаш из Ленинграда на Славянку. И опять ждешь. Еще через семь минут поезду полагается проскочить блок-пост на двадцать первом километре. Проскочил. Бежит карандаш со Славянки на блок-пост. Дальше Колпино. Карандаш тоже едет в Колпино. Поповка отправляюсь в Поповку. Саблино - тяну в Саблино. Так по пятам за поездом и веду карандаш. Если поезд хорошо идет, то и линия под карандашом получается ровная. А если начинает сбиваться с ходу - карандашная линия тоже ломается. Вот я и без телескопа вижу, как поезд идет. Хоть бы он за триста километров ушел, а от диспетчера не спрячешься. Громкоговоритель с каждой станции о поезде диспетчеру докладывает.

Но легкое было бы у меня дело, если бы я только за одним поездом следил. Поездов у меня десятки, каждому на графике надо путь проложить. Один до Колпино довел, другой уже до самого Рябово, а третий на жирной черте еще только точкой стоит.

Друг за другом выходят из Ленинграда поезда. Десять минут - и поезд, десять минут - и поезд... Не отдельные ниточки уже у меня на сетке, а целые кисти. Правильно идут поезда - кисти точно гребнем расчесаны, нитка к нитке. А то вдруг будто ветер выхватит какую-нибудь нитку да и сдует ее в сторону. Значит, сбился поезд с ходу, поперек дороги другим становится. Я сразу - за ключ. Кричу в громкоговоритель:

- Убрать тридцать пятый номер на запасный. Выпустить вперед пятьдесят седьмой.

Опять выровнялись поезда, опять нитка к нитке укладывается. Только вот с тридцать пятым как же мне быть - с тем, который я на запасный убрал? Ведь у меня точное задание: прогнать за дежурство пятьдесят девять поездов по участку. А я один поезд выкинул... Вот тут-то и задача! Выкинуть поезд с главной линии - не шутка. Самое простое дело - выкинуть. А как обратно его между поездами втиснуть? Как нитки на графике раздвинуть, чтобы этому застрявшему поезду путь проложить?

Иной раз бывает: погорячишься. Кинешь поезд на запасный - а тут валом накатятся поезда и запрут его на полдороге. Так и сдаешь дежурство. Принял пятьдесят девять, сдал пятьдесят восемь. Это со мной часто случалось, когда я новичком был.

А теперь не так. Сидишь на дежурстве, а в голове у тебя математика. Соображаешь: есть ли расчет выкидывать поезд на запасный? Не запрут ли его на запасном другие поезда? Будет ли щелка опять ему на главную линию выскочить? И велик ли от этого барыш? В минутах высчитываешь, много ли другие поезда выгадают, если я этот поезд с линии сниму. И на рубли прикинешь - сколько же это он топлива сожжет понапрасну, если я его без хода час-полтора продержу?

Нет уж, на запасный путь ставить - это самый крайний случай. Опытный диспетчер вовремя машиниста подхлестнет: "Уходи, такой-этакий, тридцать пятый, не путайся под ногами! Уходи, чтобы и духу твоего не было!" Взглянешь минут через десять на график - ага, понял машинист намек. Загнулась его кривая сразу вниз. Загнулась и уже выровнялась с остальными поездами. Нитка к нитке ложатся опять пути поездов.

А бывает, что не подхлестнуть машиниста надо, а придержать. Горячие машинисты больше всего марают график диспетчеру. Выйдет из Ленинграда - и ну гнать, ну гнать! Думаешь, он еще на перегоне где-нибудь, а он уже на станцию заскочил. Ловишь на станции - куда там, он уже дальше на перегон удрал. Ну, прикажешь следующей станции на запасный путь ему стрелку сделать. Он и влетит туда, как в ловушку. Выдержишь, какое полагается, время и пускаешь его дальше по расписанию. На графике линия у него, понятно, порченая получается - коверкает тебе линию такой поезд.

Многое тут от машиниста зависит. Хороший машинист ногами чувствует, как идет его поезд. У него уж не собьется со скорости паровоз. А если начнет сдавать машина хоть на полминуты, машинисту сразу ноги скажут. Рванет ручку регулятора - и уже выправил ход. Да мало, что выправил, а еще поддал пару в цилиндры, чтобы минута времени в запасе осталась. Настоящий машинист всегда минуту про запас держит. Ему и на часы глядеть не нужно. Если не чувствуешь своей машины - и часы тебя не выручат.

С хорошим машинистом приятно на паровозе проехаться. Особенно если скорый паровоз - буква "С" - или "Элька" - буква "Л".

Видели вы "Эльку"? Да ее и по голосу сразу узнаешь. Не гудок - оркестр. Восемьдесят километров в час, сто километров дает паровоз. В топке - рев, голову высунешь в окно - не то что фуражку волосы, кажется, с головы сорвет. А ход ровный, плавный, не рвет машина, не кидает. Машинист нацедит себе стаканчик чаю, примостит его на котел, к арматурному патрубку, - даже не расплещется чаек. Вот это ход!

Когда "Эльку" на график примешь - будто кто ножом полоснул по сетке. Глядеть любо!

"Элька" не всякие поезда водит. Под какой-нибудь товарно-пассажирский или хозяйственный ее не поставят. А случалось вам на "Красной стреле" ездить? Вот то "Элька".

Со скорыми поездами дело иметь диспетчеру - одно удовольствие. Эти не подведут. Даже если и задержится где-нибудь в пути скорый, за один перегон свое время наверстает. И машины у скорых первоклассные, и машинисты первого класса. А главное - чистая с ними работа. Каждая станция семафор перед ними наготове держит. Полтора часа - и скорый в Любани, к соседнему диспетчеру ушел.