Демоны на Радужном Мосту - Чалкер Джек Лоуренс - Страница 46

– Если колония развалится, это лишь подкрепит их заявления об их невиновности, – заметил Чин. – Чистое карантинное свидетельство от независимого Наблюдателя, – или, возможно, решение, что это преступление носит строго местный характер, – развяжет им руки и сделает нас всеобщим посмешищем. Даже если мы потерпим неудачу, останется еще уйма юридических и дипломатических лазеек, но если Наблюдатель вернется с твердым заключением о том, что никакого вмешательства не было, наши дела плохи.

Птичья голова Морока согласно закачалась.

– Совершенно верно.

– Вы рассматривали возможность того, что кто-то из наших мог действительно сойти с ума и совершить злодеяние, а миколианцы просто воспользовались этим? – спросил Савин.

– Вряд ли, – отозвался Морок. – Награда слишком заманчива, чтобы они не попытались завладеть ей, как вполне могли бы поступить и мы в обратных обстоятельствах. Это уже принималось во внимание, прежде чем мы подняли этот вопрос.

Криша нахмурилась.

– Чего я не могу понять, – сказала она, – так это почему этого никто не ожидал. Должно быть, мы разленились и стали слишком небрежно относиться к своим обязанностям. Туда с самого начала нужно было отправить лучших контрразведчиков и военных ученых.

– Они и были туда отправлены, – заверил Морок. – Нас вызвали только потому, что при загадочных обстоятельствах был убит жрец, а вовсе не потому, что это было так уж необходимо. На самом деле, я предвижу некоторую обиду среди местного персонала, поскольку мы самым своим присутствием будем узурпировать их функции и станем для них дополнительным начальством, перед которым им придется отчитываться.

– На Святую Инквизицию могут обижаться лишь нечестивцы, – фыркнула Манья. – Им следует возблагодарить богов за то, что нас прислали!

– Манья, если бы простой народ Мицлаплана был совершенен и свободен от искушений и грехов, такие, как мы, были бы не нужны, – заметил Морок, – равно как не было бы нужды и в последующих инкарнациях. Нас всех ждало бы Успение. Ты очень хороша в своей области – по моему скромному мнению, ты даже самая лучшая, – но в качестве посланца Истинного Слова у тебя есть некоторые пробелы. Мы имеем дело с людьми, которым свойственно ошибаться и грешить, с людьми, у которых не всегда хватает сил противостоять греху, но которые хотят поступать праведно. Мы нужны им, но их грешная природа находится в постоянном противоречии с благочестивой волей. Мы находимся в состоянии войны – не против множества других сил, но против одной огромной силы, которая не есть плоть или кровь, и против которой простой народ, сколь бы замечательным, образованным и благородным он ни был, без нашей помощи бессилен. Мы всегда должны помнить, что имеем дело с таким народом, какой он есть в действительности, а не с таким, каким мы хотели бы его видеть.

Ган Ро Чин, слушая их перебранку, был снедаем грешными мыслями, поскольку в настоящий момент он был очень рад быть самим собой, а не одним из Святых. Это уже само по себе было богохульством, так как их инкарнация была последней перед наивысшей из возможных в физической Вселенной и, следовательно, уровнем, которого в какой-то момент должна была достигнуть и его собственная душа, чтобы в конце концов добиться небесного совершенства. Не грешить – еще не означает иметь безгрешную душу. Лишь Святые Ангелы, материальные ангелы Мицлаплана, полностью свободны от греха. Он смирился с фактом, что уже достиг своей возможной вершины, и поскольку Успение не могло наступить до тех пор, пока все, способные достичь совершенства, не достигли его, он неминуемо должен был остаться где-то в самом низу пути. Это обрекало его на определенный фатализм, зато жить так было гораздо проще.

Обычно члены Длани проводили все время полета, за исключением еды и собраний, каждый в собственной каюте, молясь и изучая материалы для задания, но сейчас всех снедало такое любопытство, что они вышли и собрались вокруг главного шлюза. И вот корабль замедлил ход и остановился, чтобы подобрать пассажира, видеть которого на борту никто из них не хотел.

Наблюдатель прибыл на мицлапланском военном судне, которое пристыковалось и сразу же приготовилось к пересадке пассажира. Шлюзы с шипением соединились, потом загорелся сигнал «СТАБИЛИЗИРОВАНО – ОТКРЫТЬ», и Ган Ро Чин нажал на небольшую кнопку рядом со входом в шлюз. Люк, звякнув, открылся.

Первым на корабль ступил средних лет офицер, зрубек – высокий, двуногий, с пятнистой коричневой кожей и раздувающимися ноздрями, немедленно напомнивший капитану верблюда. Он слегка поклонился в знак уважения перед капитаном грузового корабля, потом сказал:

– К вам пассажир, капитан.

– Благодарю вас, коммандер. Мы ждем его.

Круглые желтые глаза офицера чуть расширились.

– В таком случае, полагаю, вас ждет сюрприз. – Он шагнул в сторону, и из шлюзовой камеры вышел Наблюдатель Биржи.

Чин немедленно понял, что имел в виду офицер. Женщина! оторопело подумал он. И такая молодая!

– Я так и знала! – буркнула Манья, как и остальные, во все глаза глядя на новоприбывшую. – Они насмехаются над нами!

Капитан был крепко сбитым, но невысоким, едва ли ста семидесяти сантиметров ростом. Наблюдательница оказалась почти на целую голову ниже его и очень хрупкой – по меньшей мере сантиметров на десять-двенадцать ниже и килограммов на тридцать легче, чем он. У нее были короткие светло-рыжие волосы и большие синие глаза – совершенно экзотическая, на его взгляд, комбинация – и самая бледная кожа, какую ему только доводилось видеть. Хотя все это сочеталось с телом, какое могло принадлежать лишь генетически выведенному святому, ее лицо и хрупкая фигурка делали ее похожей на девочку, слишком маленькую даже для того, чтобы отпускать ее одну на улицу, не говоря уже о том, чтобы поручать ей подобную работу. И, будь она, с такой внешностью, его дочерью, Ган Ро Чин ни за что не позволил бы ей расхаживать по улицам в одиночестве.

Она улыбнулась очаровательной улыбкой и сказала:

– Как поживаете, капитан? Меня зовут Келли Морган. – Она протянула руку, и он некоторое время пребывал в замешательстве, не зная, пожать ли ее, как это было принято в мирах Биржи, или поцеловать. В конце концов он все же остановился на рукопожатии, что показалось ему наиболее правильным. Вне зависимости от культурных различий и предрассудков, ему и всем остальным придется думать о Морган в первую очередь как о Наблюдателе и бесполом существе.

Но это будет нелегко, мечтательно подумал капитан.

– У вас ошарашенный вид, – заметила она довольно бестактно.

– Мы, гм, не ожидали увидеть женщину, – ответил он, решив, что это его корабль, его задание, его нация, и что он не будет с ней миндальничать.

– Я знаю. Мое имя сбивает всех с толку. Всю мою сознательную жизнь было именно так. Это беспокоит вас?

И как отвечать на такой вопрос, чтобы не обидеть?

– В каком-то смысле, да, – ответил он, тщательно подбирая слова, но вполне честно. – В Мицлаплане не принято, чтобы молодые женщины путешествовали в одиночку, не говоря уж о выполнении подобных заданий.

– Я понимаю, что нарушаю некоторые общественные правила, но, как и вы, я получила это задание от людей, которым сложно было бы отказать, в особенности учитывая интересы моей будущей карьеры. Кроме того, это дает мне возможность получше узнать ваш народ и культуру.

За спиной у нее послышался шум, и она обернулась.

– Вот мой багаж. Полагаю, его можно отправить в мою каюту?

Он молча кивнул, и блестящая серая фигура Мазарун Кли выскользнула вперед, подхватила два чемодана и безмолвно исчезла вместе с ними.

Морган перевела взгляд с лебурянки на Кришу, а с нее на Манью:

– По крайней мере, я не единственная женщина на борту.

Чин покачал головой.

– Да, но Мазарун здесь с мужем, а все остальные – жрицы. Пойдемте, я вас представлю.

Они прошли вдоль шеренги, словно на дипломатическом приеме. Морган почувствовала их холодность, хотя, очевидно, ничего другого и не ожидала, поэтому вместо рукопожатий ограничилась обычными формальными поклонами. Чин не мог не отметить, как хладнокровно и сдержанно она себя вела. Даже ему было бы не по себе, столкнись он с необходимостью пожать руку, к примеру, Савину, присоски на кончиках пальцев которого выделяли пахучее смолистое вещество, от которого потом было очень трудно избавиться, или Манье, после рукопожатия которой, учитывая прямо-таки сочащуюся из нее враждебность, можно было и остаться без руки.