Демоны на Радужном Мосту - Чалкер Джек Лоуренс - Страница 22

– Не так уж невероятно, – заметил Дарквист. – Это была бы своеобразная месть и некоторого рода авантюра с его стороны.

Модра бросила на Дарквиста уничтожающий взгляд, но тут же поняла, что он прав.

– А если точнее – какая часть его настоящей личности вернется?

– Память, привычки и тому подобное – многое из того, что составляло его индивидуальность. То, что восстановить невозможно, и что в любом случае подлежало бы замене, – это центр контроля. Центральный процессор. Но никаких гарантий нет. Он получил травму, и у него было кровотечение, которое необходимо было остановить, для чего потребовалась сложная операция. Что же касается иллюзий – если никто не будет обманут, в чем здесь проблема? Я же не утверждаю, что он будет тем же самым. Не будет. Но он будет очень похожим – во многих отношениях.

– Послушайте, я спала всего четыре часа и сейчас падаю с ног от усталости. Можно мне немного времени, чтобы все это обдумать? Чтобы разложить все по полочкам? – попросила Модра.

– Поддержание жизнедеятельности тела в таких условиях, равно как и хранение памяти – процедура довольно сложная и дорогостоящая, – заметила врач. – Страховая компания хочет узнать ваше решение как можно скорее, чтобы сократить свои затраты; ну и, разумеется, каждый час промедления снижает шансы на успешную операцию. Боюсь, что в данном случае отсутствие решения – тоже решение.

– Не понимаю, почему ты колеблешься, – едко заметил Дарквист. – Ведь тебе предлагают в точности то, чего ты хотела, разве не так?

– Нет, не так! – рявкнула она, но ее гнев был направлен не на Дарквиста. Она была расстроена и растеряна, как будто все, что она считала незыблемым, вдруг в один миг рухнуло. Черт побери, это было нечестно! Она не приставляла дурацкую пушку ни к своей голове, ни к его! Она всегда была совершенно уверена в своих отношениях с другими, доверяясь своему эмпатическому Таланту, а теперь и он тоже подвел ее.

Но разве Дарквист не прав? Разве она в своем эгоизме не была настолько слепа к чувствам и интересам остальных, что, по сути, сама стала причиной всего этого? С ее собственной точки зрения, с практической и будничной точки зрения – разве это не было в точности то, чего она хотела?

Нет! Нет, черт бы их всех побрал! Она любила его. Она действительно его любила. И никогда в этом не сомневалась. Она просто не хотела погубить его, а то, что ей было нужно, несомненно погубило бы его.

Что ж, вряд ли его уже можно было погубить больше, чем сейчас, разве не так?

Ей следовало уволиться – просто уйти и отдать Трису его компанию, и черт бы с ней. Порвать с ними навсегда. Сейчас она понимала это, но это понимание уже не могло изменить ничего. Это решение казалось таким простым, таким идеальным – всего несколько дней и целую вечность назад! Простые вещи всегда кажутся детям трудными, и она все это время вела себя как ребенок.

Но, как когда-то сказал Трис, команда – это яд, который остается в твоей крови навсегда. Все было не так просто – ведь она тоже любила его, совершенно не так, как любила Йолана. И внезапно она поняла причину своей злости на Дарквиста, и на спокойного Трэна тоже.

Она могла уйти еще в самом начале, и ничего не произошло бы. Но уйти сейчас означало бы прибавить к ее непонятливости еще и бессердечие. Это означало бы, что весь этот ужас случился зря.

Но на самом деле, касалось ли это решение Триса вообще? Трис был мертв. Его больше не было. Она не могла это изменить, как бы ей того ни хотелось. Она может раз за разом заново переживать это в памяти, терзаемая сожалениями и многочисленными «если бы», и все равно не сможет ничего с этим поделать.

Сейчас куда более важными были Трэн и Дарквист. С их стороны это было нечто большее, чем эгоистический интерес; она понимала неписаный кодекс, на соблюдении которого они настаивали. В смерти Хамы не был виноват никто: хотя до тех пор им везло, подобный риск всегда присутствовал в этой работе. Но команда или была командой, или не была ей. Для них трагедия с Трисом была непосредственным результатом ее поступков, и это означало, что из-за одного члена команды они потеряли другого. Это решение сводилось не только к ее чувствам и продолжению существования Триса. На самом деле, они пытались сказать ей, что ее чувства и интересы идут вразрез с чувствами и интересами команды. Если она откажется сделать то, чего они от нее хотят, то по сути разрушит команду. Если она сейчас скажет «нет», то больше ни в одном из сотен миров не найдется ни единого существа, которое доверит ей даже сварить кофе, не говоря уже о том, чтобы принимать решения, касающиеся их жизни. Если она скажет «нет», то перестанет быть членом команды; и на каждом углу будут трепать ее имя и пересказывать ее историю, так что ни один космолетчик никогда больше не станет с ней разговаривать. Ошибку, даже такую, они поймут, но нарушение командного кодекса – грех непростительный.

Не для этого она надрывалась пять лет.

Она сделала ошибку, и у этой ошибки была своя цена. Теперь они хотели знать, какова эта цена, и действительно ли это была ошибка.

Большинство космолетчиков умирало, так и не сумев разбогатеть; большинство космолетчиков всю жизнь было вынуждено влачить жалкое существование, вкладывая все в свои дышащие на ладан корабли и оборудование, чтобы удержаться на плаву, выполняя любую подвернувшуюся работу, но всегда свято блюдя свой кодекс чести. Она не хотела его гибели; никто из них не сможет обвинить ее в этом. Но если сейчас она скажет «нет», если пойдет против своей команды, то потеряет то единственное, что есть у любого космолетчика: гордость, честь и чувство принадлежности к команде – то, что дается немалым трудом, то, что потерять считается последним делом. Ее мысли и воспоминания в любом случае заставят ее жить с тем, что она совершила. Но бросить сейчас все и выйти из команды будет означать расстаться с той единственно важной вещью, которую она создала собственноручно.

Ну почему, почему чертов Трис не вставил пушку в рот и не разнес себе мозги начисто, чтобы ей сейчас не нужно было принимать это решение!

– Я не могу пойти против интересов команды, – сказала она наконец еле слышно и без всякого выражения. – Продолжайте операцию, доктор. Когда он сможет вернуться к нам?

– Через несколько недель. Это не так-то просто предугадать. Только когда мы начнем, мы сможем получить полное представление о том, что нам предстоит сделать.

– Делайте то, что должны и что можете сделать. Трэн, Дарквист – нам понадобится новый телепат. Это будет непросто. Большинству телепатов настолько тяжело даже находиться в одном помещении с цимолем, что они скорее умрут с голоду, чем согласятся на такую работу.

Двое ее соратников вздохнули с облегчением, когда она вновь начала распоряжаться. Внезапно все превратилось в обычную работу.

– Не говоря уже о той чисто практической проблеме, что в последней экспедиции мы потеряли члена команды, а теперь вдобавок еще и это, – заметил Дарквист. – Какое-то время о нас будет идти слава – как это называете вы, люди? – приносящих несчастье, как Иона. Да, вот именно. Будет нелегко. Возможно, нам придется взять первого, кто попадется под руку.

– Делай, что нужно – только, если возможно, постарайся взять кого-нибудь с опытом. Того, кто привык работать в спаянной команде. У нас есть несколько недель. По счетам я пока что смогу платить. Никакой спешки нет.

– Я знаю. Вот только тот, у кого есть подобный опыт и кто согласится работать с нами при таких условиях, может сам оказаться Ионой. Нам придется трудно. – Дарквист помолчал, сжав свои большие черные губы почти в точку; потом сказал: – Знаешь что, Модра… отправляйся домой, прими снотворное и поспи немного.

Она устало кивнула.

– Именно так я и собираюсь сделать, – сказала она, поднимаясь. Врач уже ушла, поскольку оставаться здесь ей было незачем. Опустошенная, Модра Страйк направилась к двери.

– Модра, – негромко позвал ее Дарквист.

Она остановилась, повернулась и посмотрела на своего звездообразного компаньона.