Сказки о Германии - Гребенщиков Борис - Страница 3

Часть V.

Опус номер пять.

Роман для самца

"Игра в классики 4"

или

Читатель, сегодня я хочу занять твой ум проблемой порядка чтения романа "Игра в классики". Кроме двух, изложенных в предисловии к таковому роману, мне известны еще два, чему и обязаны сии строки своим появлением.

Известно, что роман может быть прочитан подряд от гл. 1 до гл. 155 без перескоков. Новость же, наверное, будет заключаться в том, что таким образом прочитанный роман (т.н. Игра в классики 3) не рассыпается при переходе от более классических глав 1-56 к последующим таковым. Нет. Конец 56 главы предполагает вариант не самоубийства, но помешательства О.Оливейры. По-следующие главы воспроизводят бред сумасшедшего, изредка (в главах 58, 63, 72, 7, 88, 131, 135) прерывающийся какими-то частичными просветлениями сознания такового О.Оливейры. Из этого бреда читатель почерпнет некоторые детали поясняющие "здоровую" жизнь "героя", обычно опускающиеся всякими Толстыми и Достоевскими в своих кирпичах. Некоторые незадачливые критики полагают, что содержание второй половины самец мог бы достроить сам, видя только первую часть. Они ошибаются, т.к. путают читателя-самца и писателя-самца. Ибо один вообразит в качестве причины собирух Клуба Змеи балдение от Морелли, другой - балдеж от фильма про 3-х мушкетеров, третий - филологическое исследование сказки о Курочке Рябе. Такой клуб может поддерживаться любой темой.

Я понимаю, что эти заблуждающиеся критики постараются заткнуть меня 109-ой главой, что им не удастся из-за того, что я обладаю контрпримером, сводящим на нет все их мудрствования. Настоящий роман для самцов, для которого и стоит применять 109 главу (т.н. "Игра в классики 4") - прочитанные подряд главы 57155. Именно здесь могут быть обнаружены и другие критерии (и в большом количестве), которые помогут нам узнать роман, вышедший из под пера Морелли.

Так же как бывают книги, от которых заснет любой читатель и бывают читатели, которые заснут над любой книгой, так и здесь (тут).

Для "Игры в классики 1" писать дополнительные главы будет только тот, кто будет писать их в любом случае, заслуги писателя в этом нет, роман не настолько авангарден, чтобы предполагать, что самое главное опущено. Для четвертого же романа придумывать мосты, связывающие его в единое целое необходимо, т.к. иначе он останется пустой безделушкой, возможно, красивой по форме. Поэтому я смело рекомендую матерым самцам четвертый вариант романа, а самцам, сомневающимся в своих силах - третий, который тоже предполагает некоторую работу мысли для лучшего понимания. Второй вариант наиболее подойдет фамам, желающим прихвастнуть своей начитанностью, а первый - критикам, в качестве епитимьи, т.к. он невообразимо скушен.

Все мнения о данном труде автор просит не держать при себе, а записывать на бумажке зеленой ручкой и отправлять по адресу. Рукописи рецензируются, но не возвращаются.

На том и прощаюсь, всегда рад вас видеть, но что касается с л ы ш а т ь то idem.

Часть VI.

Опус номер восемь.

Сказка о Полковнике.

Жил-был на свете Полковник. Вообще-то он был подполковник, повышенный до полковника, чтобы вывести его в отставку, что далеко не редкость. И был у этого Полковника один пунктик - хотел он Письмо написать. Но не пустое письмо, какие ему каждый день почтальон пачками носил, а такое, чтобы получивший его почувствовал, что это нечто большее, чем лист бумаги с буквами, вечное, как душа.

Чтобы написать такое Письмо нужны были такие слова которые точно соответствовали идеалу в мыслях Полковника. И Полковник каждый день садился за стол и что-то писал, зачеркивал, вписывал, перечитывал, опять зачеркивал и снова переписывал. В результате должно было получиться совсем не большое Письмо, но тем больше требовал Полковник от каждой фразы. Работа его двигалась не быстро, да Полковник и не торопился.

Так прошло несколько лет. Конец Письма так и не приблизился ни на йоту. Росла только гора черновиков рядом со столом. Соседи уже перестали звать его в гости на преферанс или домино, дети переженились, нарожали детей и уехали в города. Даже старый друг-фронтовик Жуковский приехал как-то, и, увидев, что Полковник даже не оторвал головы от своих листков, бросил ему: "Да никако ты писака!" - и ушел навсегда. Еще через год умерла его старушка-жена и Полковник остался совсем один. Но привычки своей не изменил и продолжал просиживать дни над своим Письмом. Письмо все еще не приобрело конкретного облика и существовало только в воображении Полковника и в разрозненных фразах на листках, заполнивших собой уже почти полкомнаты.

Умер Полковник, конечно, за письменным столом и похоронен, конечно, солидно и с почетом, хотя и забыт всеми, кроме военных историков, на следующий же день.

Но Бог с ним, с Полковником, не его жалко, а того, кто так и не получил Письма.

На том и прощаюсь, всегда рад вас видеть, но что касается с л ы ш а т ь то idem.

Часть VII.

Опус номер девать.

Мусор с точки зрения этнографа.

Не знаю, как кто, а я не верю, что бытие определяет сознание, скорее наоборот: бытие этим сознанием определяется. И вот тому несколько примеров:

1. Вспомни о судьбе германских французов (подробнее см. BG, "Сказки о Германии. Часть 1 Введение" СПб Maizel 1992 стр 4). Несколько сотен лет они жили (бытие) под влиянием одной идеи написать "Песнь о Нибелунгах". После окончания "Песни" (идея перестала существовать) французы немедленно исчезли.

2. Во время Великой Отечественной войны 1941-45 гг. (война это бытие) всем советским народом владела одна идея: добиться победы. После победы (идея исчезла) кончилась и война.

3. Эльфы ушли из Среднеземья, потому что не хотели (сознание) там жить.

Список можно и продолжить, но не буду делать сказку затянутой.

Теперь можно с уверенностью сказать, что главной задачей этнографа является нахождение идеи, определяющей бытие изучаемого народа. В качестве критерия можно взять тот факт, что искомая идея выглядит для непосвященного чужака слишком сложной и маловажной. Но, поскольку я тут вроде как этнограф поневоле, я давно пытался найти эту связующую идею. Теперь, когда работа уже завершена, я хочу поделиться своими результатами. Первым, что бросилось мне в глаза, было пиво. Действительно, количество пива, выпиваемого в Германии за год может сравниться с объемом Индийского и Тихого океанов, вместе взятых. Но является ли желание выпить пива искомой идеей, т.е. исчезнут ли немцы с лица Земли, если уничтожить запасы пива? Нет, нет и нет! Кто-нибудь да выживет. Но даже если нет, то это тоже не совпадает с поставленной задачей - при уничтожении связующей идеи народ исчезает незаметно, без трагедий и катаклизмов.

Отказавшись от пивного варианта, я стал искать новые. И тут взгляд мой упал на экран телевизора. Это предоставило мне большую почву для исследований. Их предметом стала реклама, как самый распространенный телевизионный жанр. При изучении оказалось, что 85% реклам призывают немцев что-либо съесть или выпить, а 14% - постирать запачканную после еды одежду. Это навело на меня мысль, не является ли искомой идеей образ жизни: Поел, постирал, опять поел, опять постирал, снова поел и.т.д. Это заблуждение владело мной довольно долго, т.к. тест, позволивший мне исключить пиво из рассмотрения, здесь не работает: никто не может гарантировать того, что немцы, лишенные пищи и стиральных порошков, не исчезнут тихо и мирно еще до того, как им придет срок голодной смерти.