У нас уже утро - Чаковский Александр Борисович - Страница 47

– Да так, – улыбаясь, ответил Доронин, – послушать тебя, так покажется, что мы не на острове сидим, а где-нибудь близ железнодорожного узла Липки. Не Донбасс же у тебя тут?

– А мне плевать, что остров! Что я, Робинзон, что ли! Почему не Донбасс? Земля советская? Уголь есть? Шахты имеются? Шахтёры рубают? Какая же разница?!

Висляков расправил усы и уже тише сказал:

– Ты извини, Доронин, что я кричу. Совсем ошалел. Будто не тебя, а начальника станции вижу. Он мне говорит: «Сейчас период особый, шторма»… Ах он сукин сын, капитан дальнего плавания! Будто его вагоны по морю плавают.

– Так он заносы имеет в виду, – попробовал защитить начальника Доронин.

– «Заносы»! – пробурчал Висляков. – Вот я телеграмму министру грохну, будет ему занос! Да чего же ты стоишь? Садись!

Он чуть подтолкнул Доронина к дивану, а сам подошёл к буфету, отворил дверцу и начал там что-то искать.

Затем он пошёл к столу, неся в руках тарелку, на которой позванивали друг о друга две большие, доверху налитые рюмки.

– Настоящая московская, – сказал он, подмигивая, – золотой запас!

Доронину нравилось, что хозяин принял его как хорошего знакомого.

– Теперь следует главное, – вполголоса сказал Висляков и вдруг крикнул:-Веруня!

В дверях появилась Вера.

– Вот какое дело, Веруня, – смущённым тоном начал Висляков, крутя ус. – Сама понимаешь, гость приехал. Ты уж организуй закуску.

– Рыбки? – поспешно отозвалась Вера.

– Ну что ты, Веруня! – укоризненно сказал Висляков. – Рыбного директора рыбой кормить?

– Каши тогда разогреть? – с готовностью спросила девочка.

– Веруня!…

– Что, папа?

– Ну… Вера!…

Она усмехнулась и исчезла, а через минуту появилась с тарелкой, на которой лежали два свежих огурца. Молча поставив тарелку на стол, девочка вышла из комнаты.

Висляков взял ярко-зелёный, чуть покрытый пухом огурец, а другой рукой поднял рюмку.

– Будем здоровы, директор! Они выпили.

– Ну, что ж, рассказывай, – аппетитно хрустя и оглядывая огурец со всех сторон, сказал Висляков. – Как у тебя морские дела?

Но едва Доронин раскрыл рот, как Висляков, хитро прищурившись, спросил:

– Слушай, директор, а что это за слава о тебе по острову идёт?

– Какая слава? – насторожился Доронин.

– Объявился, говорят, на Сахалине морской царь, этакий Нептун с западного берега. «Сильна, говорит, моя держава», – и раздаёт флот колхозам.

Доронин рассмеялся:

– Что верно, то верно. Мы получили новые суда и часть из них отдали колхозам.

– Вот ты какой! – не то удивлённо, не то осуждающе покачал головой Висляков. – Может, и мне помощь окажешь?

– А нуждаешься?

– Нет, – покрутил головой Висляков, – уж как-нибудь сами обернёмся. Да и чего нам помогать? Нам вся страна помогает.

– Тебе и Донбассу, – пошутил Доронин.

Но на Вислякова эта шутка оказала неожиданно сильное действие.

– Чего Донбасс?! – стукнув кулаком по столу, крикнул он. – Чего ты меня второй раз Донбассом дразнишь? То Донбасс, а это Сахалин. Понятно? Да знаешь ли ты, что тут за уголь?

– Уголь как уголь, – с трудом сдерживая улыбку, равнодушно отозвался Доронин.

– «У-уголь», – передразнил его Висляков, – много ты знаешь! Это раньше господа капиталисты смотрели на сахалинский уголь как на бросовое дело. Ну, а кое-кто иначе смотрел. Американцы в конце прошлого века восемь раз концессии выпрашивали. Отказать-то им ума хватило, а вот самим наладить добычу – кишка была тонка.

Висляков встал, прошёлся по комнате и, подойдя к окну, откинул занавеску. Вдалеке возвышались чёрные угольные сопки. Некоторое время Висляков молча смотрел на них, потом опустил занавеску и с горечью сказал:

– Эх, да если бы все значение сахалинского угля было своевременно понято, мы бы ещё в шестидесятые годы английский уголь с восточноазиатских рынков турнули! Суэцкого-то канала тогда ведь ещё не было, англичане свой уголь чуть не вокруг шарика, мимо мыса Доброй Надежды, в азиатские воды возили… А нефть? А медь? Да при таких богатствах на Сахалине давно могла бы возникнуть мощная металлургическая промышленность!

Цель, ради которой Доронин сюда приехал и терпеливо слушал Вислякова, чтобы дать ему выговориться, внезапно отодвинулась куда-то в сторону. Американцы, англичане, Суэцкий канал, мыс Доброй Надежды, восточноазиатские рынки… Увлечение, с которым говорил Висляков, невольно передалось и Доронину. Он уже с восхищением смотрел на ходившего по комнате плотного усатого человека в фуфайке, заправленной в ватные штаны.

– Ладно, – неожиданно оборвал свою речь Висляков и усмехнулся. – Что не сумели сделать царские головотяпы, то мы сделаем. Так, директор Японского моря?

…Потом, за обедом, Висляков говорил:

– Режут меня люди, Доронин, понимаешь, режут! Все у меня есть, а людей мало. Знаю: к весне шахтёры появятся. Скажу по секрету: я вербовщиков повсюду разослал. Будут люди! А пока мало. Уголь, вот он – бери его! Хожу я на станцию, громлю всех, а сам думаю: что, если дадут мне платформы сверх плана? Простаивать будут. Эх, сотни бы две людей!…

– У меня тоже с людьми худо, – отозвался Доронин. – Ты вот уголь каждый день по графику берёшь, а я в путину за несколько суток три четверти плана взять должен. Мне бы тоже человек двести…

– Люди, люди… – задумчиво повторил Висляков. – Эх, как нужны на этой земле люди! Мне иногда кажется, народ ещё не знает, как мы здесь в кадрах нуждаемся, а то бы валом повалил.

– А он и так валит, – сказал Доронин, – я когда на пароход во Владивостоке садился, знаешь, что делалось? Десятки тысяч уже на Южном Сахалине работают.

– Мало! – Висляков так стукнул кулаком по столу, что задрожала посуда.

Доронин встал и медленно прошёлся по комнате.

– Значит, тебе, товарищ начальник шахты, требуется двести человек?

– Хоть необученных! – оживился Висляков, но тут же, словно опомнившись, безнадёжно махнул рукой.

– Значит, – с расстановкой продолжал Доронин, – если бы к тебе на шахту пришло полтораста или, скажем, двести человек, это была бы большая помощь?

– Двести?! – снова оживляясь, воскликнул Висляков. – Да мы бы их… Да я бы каждого расцеловал!

– Так. Ну, а если я помогу тебе достать людей?

– Ты?! – Висляков задохнулся. – Ты… людей?! Три телеграммы министру, четыре в обком, три вербовщика на материке землю роют… Да ты что… Смеёшься надо мной, что ли?…

Он растерянно смотрел на Доронина.

– Нет, я не смеюсь, – спокойно сказал Доронин. – Я хочу предложить тебе договор, честный, советский договор. Вот слушай. У меня на комбинате работает около трёхсот человек. Сейчас зима. Люди редко выходят в море. Это сказывается на их заработке. Кроме того, безделье, даже вынужденное, никогда не идёт людям впрок. Словом, до весенней путины мне вполне хватит ста – ста пятидесяти человек. Зато в путину мне и четырёхсот будет мало. Ясно? Правда, я знаю: к весне придут пароходы с людьми. Но я хочу использовать и все местные возможности. Так вот, до путины я направлю к тебе сто пятьдесят… ну, скажем, двести человек. Они у тебя будут работать, получать заработную плату, приобретут вторую специальность. Зато перед путиной я заберу их обратно. Кроме того, на время путины ты мне дашь двести своих шахтёров. Ясно?

Говоря, Доронин внимательно следил за тем, как менялось лицо Вислякова: сначала оно было нахмуренным и мрачным, потом морщины стали исчезать, глаза раскрылись шире, и, наконец, на лице Вислякова появилось несвойственное ему детски восторженное выражение. Когда Доронин замолчал, Висляков ударил в ладоши и, счастливо улыбаясь, закричал.

– Ай, здорово! Ай, Нептун! Ай, морской царь! Мне рассказывали, не верил! Да у тебя, друг, золотая голова! Тебе не рыбу ловить, а уголь добывать надо! Нет, слушай, ты все это серьёзно?

– Совершенно серьёзно. Согласуем с начальством – и хоть завтра принимай людей.

– Ну, брат, спасибо! Удружил так удружил! Я народу скажу… Хочешь, всем миром тебя благодарить будем?