Тайна пирамиды Хирена - Голубев Глеб Николаевич - Страница 9

Правда, щель из-за этого стала совсем узкой и протиснуться в нее оказалось нелегко. Чувство, с которым я полз, было далеко не из приятных: кто знает, может клинья давно истлели и как раз в этот миг треснут под тяжестью глыбы?

И опять, снова очутившись на время в их «шкуре», я подумал о грабителях: не могли же они лезть в эту каменную. смертоносную пасть, не разузнав предварительно ее секрета? Хотя в общем опыта-то у них в таких предприятиях было, конечно, побольше, чем у меня. А Красовский как на это решился?..

По ту сторону щели меня ожидал снова широкий коридор. Пройдя по нему метра четыре, я увидел черную дыру, зиявшую посреди пола.

Сердце у меня дрогнуло. Это и был вход в погребальную камеру, пробитый некогда грабителями.

В стене торчал крюк, забитый еще Красовским: археолог прикреплял к нему веревочную лестницу и спускался по ней в гробницу. У меня лестницы не было, только прочная веревка с узлами. Один конец ее я привязал к крюку, а другой спустил в темный зев отверстия.

Фонарь болтался у меня на шее, так что вокруг со всех сторон плясали тени, мешая мне рассмотреть, далеко ли до пола. Из-за этого я угодил прямо в раскрытый саркофаг!

Выбравшись из него, я поднял над головой лампу и осмотрелся.

Саркофаг стоял точно в центре комнаты, и возле него лежала гранитная крышка — все было так, как увидел впервые Красовский.

Я медленно обошел всю комнату, рассматривая стены. Это был не асуанский гранит с его теплым розоватым оттенком, а какой-то иной, со зловещими пятнами густого бархатисто-черного цвета, с ветвистыми зеленовато-бурыми прожилками. Свет лампы как бы выделял, подчеркивал его мрачность.

Я невольно передернул плечами, вспомнив, что в этом каменном мешке Красовский провел много дней в добровольном заточении. На потолке от лампы или факела, которым он пользовался, осталось большое пятно жирной копоти.

Черные стены, нависший потолок — я почти физически ощущал его тяжесть, хотя пробыл здесь всего несколько минут. И эта полная, абсолютная тишина, от которой звенело в ушах… Не мудрено, что несчастный Красовский свихнулся, стал суеверным и нелюдимым, пожив в этом склепе.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я снова стал внимательно осматривать стены. Это было пустым занятием — каждую щелочку между плитами до меня обследовал Красовский.

Он нашел лишь одну надпись на стене и рисунок на крышке саркофага: шакал над девятью пленниками, стоящими на коленях. Но такие рисунки обычны в древних египетских гробницах. Они служили как бы предостережением грабителям, угрожая им вездесущей местью покойного фараона.

Мне повезло, конечно, не больше, чем Красовскому. И все-таки я присел на край саркофага и перерисовал себе в блокнот единственную надпись, вырубленную на стене, — сам не знаю, зачем, ведь она опубликована Красовским и давно всем известна. Наверное, только потому, что уж очень обидно показалось возвращаться в лагерь с пустыми руками.

В переводе надпись звучала так:

Вот и все. Больше осматривать нечего. А ушебти, изображающая фараона Хирена, давно покоится в одном из залов Эрмитажа, где я столько раз видел ее еще студентом, увлекаясь загадкой пустой пирамиды с ложным погребением. Теперь я пробрался в самое сердце этой пирамиды, собственными глазами увидел и черные стены и пустой саркофаг, но ни на шаг не приблизился к разгадке.

А ведь она должна быть где-то неподалеку — разгадка тайны! Не мог же Хирен выбрать место для своей настоящей гробницы где-нибудь в Фивах или Ахетатоне, а фальшивую для отвода глаз устроить здесь, за сотни километров оттуда? Это полная бессмыслица. Нет, его настоящая гробница тоже должна таиться где-то в здешних пустынных краях, возможно, совсем поблизости. И обнаружить ее можно, как нашли в 1922 году в давным-давно исследованной Долине царей чудом сохранившуюся гробницу Тутанхамона. И нашел же совсем недавно египетский археолог Мухаммед Гонейм даже целую пирамиду, скрытую многие века под песками неподалеку от Каира!

«А если Хирен погиб в бою или в какой-нибудь дворцовой резне и у него вовсе не оказалось гробницы?» — подумал я.

Нет, это все-таки маловероятно: фараонов, как правило, хоронили торжественно. Где-то должна быть его гробница!

Но здесь, возле пустого саркофага, мне явно больше нечего делать. И так уже эта обстановка начинала действовать на нервы. Пробыл я здесь в камере не больше часа, а уже стало охватывать меня какое-то непонятное беспокойство. Надо поскорей выбираться отсюда.

Обратный путь я проделал гораздо быстрее и без всяких происшествий. Мне только показалось, будто доска, по которой я перебирался через ступенькиловушки на лестнице, вроде лежала не так, как раньше. Но я тут же прогнал эту глупую мысль: кто мог сдвинуть доску в укромном коридоре совершенно пустой пирамиды! Даже шакалы вряд ли забираются так далеко.

И все же, когда я подошел к штольне, пробитой Красовским, мне почудилось, будто впереди промелькнула чья-то тень…

Да, у меня явно разгулялись нервы. Долго ли пробыл в пирамиде, а уже начала мерещиться всякая чертовщина. Не хватает еще тоже стать суеверным по печальному примеру Красовского и старика Ханусси. Хотя, честно признаться, я теперь, пожалуй, понимал ученого. В такой обстановке не мудрено стать и нервнобольным.

Последний участок пути по штольне я нарочно прошел не спеша. Но все равно, не стану кривить душой, испытал явное облегчение, когда увидел впереди сверкающий солнечный свет и, выбравшись из пролома, с наслаждением вдохнул горячий, раскаленный, но зато такой чистый воздух пустыни.

К обеду я немножечко запоздал. Но, к счастью, и обед слегка задержался, так что упреки достались не мне, а повару.

— Что это с вами, Ханусси? — удивился я. — Ведь вы всегда так пунктуальны, хоть часы проверяй.

Старик развел руками, поклонился и смиренно сказал:

— Заходил перед отъездом проведать старого приятеля, йа хавага. Прошу извинить. Больше этого не повторится, йа хавага.

Опять он упорно величает меня «иностранным господином», вот чертов старик!

За обедом мы наметили маршрут разведочной поездки и состав отряда. Не обошлось без споров. Поместиться в машине могло не больше шести человек. Я решил взять с собой, кроме проводника, Павлика, нашего художника Казимира Петровича, Женю Лавровского и Ханусси, чтобы не тратить времени на приготовление пищи. Остальным предстояло закончить к нашему возвращению упаковку находок.

Брали мы с собой и приборы для электроразведки. Но Зина накануне подвернула ногу, да и без того поездка будет тяжелой и утомительной, — я решил оставить девушку в базовом лагере вместе с Андреем Аккуратовым. А с аппаратурой мы какнибудь управимся сами: один из неписаных экспедиционных законов гласил, что каждый должен владеть основными навыками специальности товарища, чтобы при необходимости всегда подменить его.

Андрей отнесся к моему решению философски, кропотливая лабораторная работа была ему по душе. Но Зиночка обиделась и в отмщение не разговаривала со мной весь вечер; в гордом одиночестве она сидела на берегу.