Мальчик из Уржума - Голубева Антонина Григорьевна - Страница 9

Белый хлеб ребята получали только два раза в год: на пасху и на рождество. Накануне этих праздников Дарья пекла в русской печке маленькие кругленькие булочки с изюмом. Две изюминки на каждую булочку. Один раз жадной Поле посчастливилось: она нашла в булке целых четыре изюминки верно, Дарья обсчиталась. С тех пор все ребята надеялись найти как-нибудь в своей булочке лишнюю изюминку, только никто больше не находил.

Кончали завтрак, опять читали и пели молитву, а затем шли в мастерские. Мальчики - в переплетную, сапожную и столярную, а девочки - в швейную, где подрубали полотенца, шили наволочки и мешки. Иногда в приютскую швейную приносили заказ от какой-нибудь купчихи на пододеяльники. Вот уж боялись тогда испортить работу - шили не дыша. Особенно трудно было петли метать. Но зато если купчиха оставалась довольна, то присылала в приют пшена на кашу или крупчатки для "салмы".

Как-то раз утром на завтрак подали странное кушанье.

- Салма, салма... - зашептались за столом ребята.

- Это не простое кушанье, а татарское - важно сказал Сереже его сосед, рыжий Пашка, который, если на него смотреть сбоку, был очень похож на зайца.

Сереже было очень интересно попробовать новое кушанье. Он думал, что это рыба вроде сома.

Но в чашки налили мутного серого супа, в котором плавала крупно нарезанная лапша и горох - всё вместе. Ребята, причмокивая губами, начали есть салму. Некоторые так спешили, что давились и кашляли. Нужно было поскорей съесть, чтобы успеть попросить вторую порцию.

Сережа никак не поспевал за ребятами. Он не привык есть так быстро. Бабушка не позволяла торопиться, говорила, что от горячей пищи кишки сохнут. Здесь же нужно было поторапливаться. В этот день Сережа вылез из-за стола голодный и сердитый. Он так и не понял, понравилась ему салма или нет.

Кроме салмы, готовили еще в приюте кушанье, которое называлось "кулага". Это был густой кисель из проросшего овса, темнокоричневого цвета, с запахом хлебного кваса. Только и было радости от этой кулаги, что ею можно было отлично вымазать щеки и нос соседу - кулага была сладкая и липкая.

Но за это в приюте наказывали. Наказания здесь были не такие, как дома. Дома бабка мимоходом дернет за ухо или за вихор - вот и всё. А тут оставляли без обеда, а то ставили в столовой на колени. Васька Новогодов стоял чаще всех. Он даже иногда сам приходил и становился в углу на колени. Лучше уж в углу постоять, чем остаться без обеда.

В два часа начинался обед. Ребят опять выстраивали на молитву. Обед был из двух блюд: суп или щи, а на второе - каша. После обеда нужно было снова молиться.

В девять часов вечера читали и пели молитвы перед ужином и доедали остатки обеда. Потом опять молились и в десять часов ложились спать. Перед сном читали особенную молитву - не богу, а ночному ангелу-хранителю. Ангел должен был ночью сторожить приютских ребят.

Рыжий Пашка рассказал как-то Сереже, что он несколько раз нарочно не спал, чтобы подкараулить ангела, но ни разу никого не видел. Может, ангел куда и ходит по ночам, да только не в приют.

- Мы как монахи здесь живем, всё только молимся, - ворчал Пашка. - А толку никакого. Уж скорей бы осень пришла.

- А что осенью будет? - спросил Сережа.

- Осенью мы хоть учиться в приходскую школу пойдем. У нас в приюте своей-то нету.

- А меня возьмут?

- А тебе сколько?

- Скоро девять, - сказал Сережа. На самом же деле до девяти ему нужно было расти еще полгода.

Пашка прищурился и, оглядев его небольшую коренастую фигуру, сказал:

- Там разберутся!..

* * *

Летом перед обедом ежедневно водили ребят купаться. Река была рядом. Сразу же за приютским домом начинался отлогий косогор.

По берегам Уржумки росли душистые тополя, березы и ивы с опущенными, словно мокрыми ветками. Приютские ребята сбегали по высокой траве вниз на берег, а некоторые ложились и с хохотом и визгом скатывались по косогору к речке.

Правда, место здесь было даже лучше, чем против собора, где купались городские, - здесь и песок был почище и трава не такая примятая. Но купаться с приютскими Сереже было скучно. В воду и из воды ребята лезли по команде. Юлия Константиновна стояла на берегу в белом, гладью вышитом полотняном платье, держала в руке розовый шелковый зонтик и нараспев кричала:

- Дети, в воду! Де-ти, в во-ду!

Потом осторожно садилась на песок на разостланное полотенце, читала книгу и посматривала поверх очков на ребят.

Приютские заметили, что если Юлии Константиновне книга попадалась неинтересная, то купанье выходило плохое. Юлия Константиновна перелистает книжку, посидит-посидит, вздохнет, а потом и начнет командовать:

- Дети, не кричать!.. Дети, далеко не уплывать!.. Дети, не нырять!.. Дети, песком не кидаться!..

Ну какой интерес от такого купанья, когда и пошевелиться нельзя!

Но зато, если книга попадалась интересная, то Юлия Константиновна читала не отрываясь, даже глаз не поднимала.

Вот тогда-то начиналось раздолье!

Прожив три недели в приюте, Сережа понял, что Лидия Ивановна его обманула. Ничего из того, что она обещала, не оказалось в приюте. Игрушек не было. Приютские играли деревянными чурбачками и тряпочным мячиком, точно таким, какой был у Сережи дома. Одно только оказалось правдой. У каждого приютского была своя отдельная деревянная койка. Но тоненькие, набитые слежавшейся соломой грязные матрацы были жестки, а из подушек то и дело вылезала солома и больно кололась.

Простынь приютским не полагалось, спали на одних матрацах. В каждой щелке, в каждом уголку спальни жили клопы. По ночам они ползали по стенам целыми стаями, гуляли по полу и даже падали с потолка.

- А Лидия-то Ивановна хвастала, что в приюте всего много. Выдумала всё, - жаловался Сережа Пашке.

- А ты за это, как она придет в приют, подбеги сзади да и плюнь ей на юбку, - учил Пашка.

Но Лидия Ивановна и не думала приходить в приют.

Глава X

ДОМОЙ

Третья неделя подходила к концу, когда Юлия Константиновна решила отпустить Сережу домой. В воскресенье - отпускной день в приюте - она позвала его в канцелярию, в ту самую комнату, где в большом шкафу на полке были заперты его бумаги.

- Иди-ка сейчас, Сережа, в спальню, надень сапоги, чистую рубашку и отправляйся домой. А вечером тебя бабушка обратно в приют приведет. Понял? - спросила Юлия Константиновна и взяла его за подбородок.

- Понял! - строго и будто нехотя ответил Сережа. Он не совсем поверил словам начальницы, подумал, что она шутит.

- Что же ты стоишь? Иди! - сказала Юлия Константиновна и стала перебирать на столе какие-то бумаги.

Видно, не шутит!..

Сережа побежал наверх в спальню, прыгая через две ступеньки. Второпях он надел рубаху наизнанку. Пришлось стянуть ее и надеть второй раз.

Сапоги натягивал так, что чуть не оторвал у них ушки.

Наконец всё было готово.

Сережа спустился вниз, осторожно держась за перила. В грубых и тяжелых сапогах ноги не сгибались и сделались точно каменные. Он вышел на двор и оглянулся.

Ему казалось, что сейчас непременно позовет из окна Юлия Константиновна и скажет: "Нечего тебе домой ходить. Оставайся-ка лучше в приюте". Но его никто не позвал назад, и он благополучно дошел до калитки. Калитка с визгом распахнулась и плотно захлопнулась за Сережей.

На Воскресенской улице было тихо, - видно, все еще были в церкви. Только посредине дороги в пыли копошились куры, да чья-то коза общипывала сквозь палисадник кусты сирени.

Сережа перевел дух, выпрямился и что было сил припустился бежать. Ему казалось, что его приютские тяжелые сапоги стучат на всю улицу. Он бежал, боясь оглянуться назад.

Красный, вспотевший, тяжело дыша, Сережа остановился около аптеки, чтобы передохнуть. В окнах аптеки поблескивали цветные стеклянные шары, которые очень нравились Сереже. Раньше, когда он жил дома, он и Санька часто бегали любоваться на них. Теперь было не до шаров. Сережа облизнул губы, рукавом рубашки вытер с лица пот и опять пустился бежать дальше.