Мальчик из Уржума - Голубева Антонина Григорьевна - Страница 19

На Пашку нельзя было глядеть без смеха. На груди у него веером лежала желтая мочальная борода, а на верхней губе были густо выведены углем лихо закрученные усы.

- Здравствуй, сиротка, - сказал лесник, поворачиваясь к публике спиной.

Видно было, что он боится посмотреть на зрителей.

- На публику гляди, на публику, - шептала из-за кулис Юлия Константиновна, да так громко, что слышно было в последнем ряду.

Не слышал ее один только Пашка.

Сережа, который стоял у занавеса, видел, что у Пашки от страха так дрожат руки, словно он только что притащил со двора полное ведро воды.

Но понемногу Пашка успокоился и вошел в роль. Он говорил всё громче и громче и всё сильнее размахивал руками. Ему было жарко в тяжелом ватном пальто. Он снял шапку и почесал затылок. Все увидели, что на Пашкиной голове торчат, наподобие заячьих ушей, концы красных завязок от мочальной бороды. Зрители засмеялись.

- Занавес, занавес! - зашипела Юлия Константиновна.

Сергей, топая сапогами, пробежал через сцену и задернул занавес.

- Ну, зачем ты, дурень, шапку снял? Всю пьесу испортил, - отчитывала Юлия Константиновна за кулисами Пашку.

- Вспотел больно, - оправдывался "лесник".

После спектакля дамы-попечительницы подошли к столпившимся приютским.

- Как тебя зовут, мальчик? - спросила Сергея сухопарая дама в атласном платье.

- Сергей.

Дама погладила Сергея по голове.

- Ах, какие у тебя жесткие волосы, - сказала дама. - Ты, наверно, злой?

- Злой, - хмуро ответил Сергей и повернулся к окошку.

- Боже мой, какой дикарь! - вздохнула дама и покачала головой.

В ночь после спектакля многие из приютских долго не могли заснуть. Все вспоминали Катю Столярову с подушками на животе и лесника Пашку. Сам Пашка ворочался с боку на бок, натягивая на голову одеяло. Сергей, который спал рядом, услышал, что Пашка что-то бормочет. Он прислушался.

- Да ну их совсем с их спектаклем, - бормотал Пашка.

- А у тебя, Паша, хорошо получилось, - сказал Сергей. - Вот только зачем ты шапку...

Но Пашка не дал ему договорить и лягнул его ногой.

Глава XVIII

ПОЧЕМУ ЭТО ТАК?

Перед самым концом учебного года поп вдруг вздумал определить Сергея в церковный хор.

Во время большой перемены он подошел к Сергею, который сидел на подоконнике и читал какую-то книгу.

- Ты только светские песни поешь или и церковные напевы знаешь? спросил поп.

Сергей не знал, что ему ответить.

- Голос у тебя нужный - тенор. Я вчера слышал, как ты на берегу вечером песни пел. Чистый голос... С завтрашнего дня станешь в церковном хоре петь.

И Сереже пришлось петь в церковном хоре, в острожной церкви.

Пело там двадцать человек. Девять приютских да одиннадцать городских. Пели по субботам за всенощной и утром в воскресенье - обедню. Петь на клиросе было стоящее дело. Во-первых, певчие получали по тридцати копеек в месяц; во-вторых, после службы можно было набрать целую кучу свечных огарков и накатать из них твердых восковых шариков, которыми очень удобно перебрасываться, и еще воском хорошо было заливать бабки, когда под рукой не было олова. Одно только было плохо - за каждую ошибку регент бил камертоном по голове.

Сергей любил разглядывать во время службы прихожан. Он давно уже заметил, что люди побогаче и понаряднее стояли в церкви впереди. За ними шли люди попроще, а нищие в лохмотьях теснились в дверях, в уголках, а то и на паперти. С правой и с левой стороны около амвона красовались два глубокие кресла, обитые зеленым плюшем, и перед креслами на полу были разостланы пестрые коврики.

Сергей видел, как в воскресенье за обедней и за всенощной эти места неизменно занимали одни и те же люди: два уржумских купца с женами и детьми. Когда поп выносил крест, купцы всегда прикладывались первыми, а за ними выстраивались гуськом остальные прихожане.

"Почему это так? - раздумывал Сергей. - Нарочно так делают или нечаянно получается?"

Как-то раз утром, перед началом обедни на купеческий коврик встал подслеповатый старик, - видимо, николаевский солдат, - в военной фуражке с полинявшим верхом и с сучковатой палкой в руке. К нему сейчас же подошел церковный староста и что-то сказал. Старик заторопился и сошел с ковра.

Сергей, который всё это видел, при случае спросил у церковного старосты Чемекова, в чем тут дело.

- У каждого в жизни свое место имеется, малец! Мертвые, и те на кладбище по порядку положены. Кто поважнее да побогаче - к церкви поближе, а бедные могут и подальше лежать, у изгороди. Ну, а здесь, как-никак, живые люди, понимать надо! - ответил церковный староста.

Из этого ответа Сергей так ничего и не понял и решил спросить об этом как-нибудь на уроке закона божия у батюшки. Ведь он сам говорил ученикам, что церковь - дом господень и что перед царем небесным все люди равны!

Равны, равны, а одни, небось, в креслах сидят, а другие на паперти топчутся!..

Сергей непременно спросил бы об этом у батюшки, да раздумал после того, как поп поставил на колени одного парня за любопытство. Парень этот задал на уроке вопрос: "Какой царь главнее - земной или небесный?"

Но Сережа не успокоился. Он решил спросить о том же бабушку Маланью. Она в церковь ходит и, наверное, все церковные порядки знает.

Но, видно, Сережа выбрал не подходящее время для расспросов: бабушка мыла пол и поэтому ответила сердито и почти так же непонятно, как и церковный староста:

- Бедным в жизни нужда да маята, а богатым почет да красота... Ты старайся, Сережа, учись! Может, тоже в люди выйдешь!..

Глава XIX

УРЖУМСКОЕ НАЧАЛЬСТВО

В тот год, когда Сережа кончил УГУ, избили полицейского надзирателя, по прозвищу Дергач.

Его нашли на земле, полумертвого от страха, в Солдатском лесу, в двух верстах от Уржума, неподалеку от проселочной дороги.

Избит он был здорово, - видно, кто-то не пожалел кулаков для надзирателя.

С утра до поздней ночи уржумцы передавали друг другу последнюю новость:

- Слышали, Дергача поколотили!

Купцы с Воскресенской улицы только руками разводили.

- Да что же это за история?.. Самого надзирателя!.. Это не к добру. Чего же дальше ждать, ежели такое началось?

На Полстоваловской в маленьком пятиоконном домике Костриковых тоже обсуждался этот случай.

Кривой старичок, ночной караульщик Владимир Иванович, угощал бабку Маланью крепким нюхательным табаком и рассуждал:

- Вот какие дела! На базаре говорят, что это всё политики действуют. Это они с Дергачом рассчитались. Больно лют он до ихнего брата!

- Нет, не политики, - качала головой бабка. - Политики кулаками драться не станут! Это его воры да зимогоры так разукрасили!

- За чем пойдешь, то и найдешь, - поддакивала Устинья Степановна Самарцева. - Зловредный человек этот Дергач. Свечку пусть своему угоднику поставит, что его до смерти не забили. Дождется еще василиск кровожадный!

Сережа слушал эти разговоры, но молчал. Он думал: "Не всё ли равно, кто избил, - политики или зимогоры? Раз он полицейская селедка, так ему и надо!"

Хоть никто в городе открыто полицейских не ругал, разве только пьяные у казёнки, но ребята сами знали им цену.

Летом школьники частенько увязывались следом за партией арестантов, которых полицейские гоняли за город на починку моста и проселочной дороги.

От ребят ничто не укроется. Они не раз слышали, как осипший полицейский надзиратель орал на острожных, обзывая их каторжниками, аспидами и душегубами. От уржумского острога до Солдатского леса всю дорогу не смолкала брань. А когда, наконец, острожники приходили на место работы, Дергач по-хозяйски расхаживал между ними и подбадривал их криком:

- Шевелитесь, черти!.. Заснули, аспиды!..

В ответ молодые арестанты огрызались, а люди постарше только хмурились и поглубже врезались лопатами в землю.

Как-то раз один старик-острожник не то от жары, не то от усталости присел на край канавы и задремал. Заступ его валялся тут же рядом. Ни слова не говоря, Дергач поднял заступ и ударил старика по голове. Да как ударил! Старик только охнул и схватился руками за окровавленный затылок. И тут, видно, кончилось у острожных терпение. Они бросились на Дергача со всех сторон с заступами, кирками и ломами.