Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник) - Черкашин Николай Андреевич - Страница 29

— Лейтенант, такие, как Голдкремер, ничего не подогревают, они сразу разводят костры. Вчера вечером доктор звонил в свою контору, дал задание клерку срочно вылететь к матери Фишера — собрать перечень нужных адвокату материалов у нее и соседей. А заодно доктор связался с приятелями в полиции и ФБР и попросил их узнать доступные им подробности о военной службе Фишера и установить места жительства родителей его бывших сослуживцев. Мельница завертелась! Если Голдкремер вкладывает в дело деньги, то старается возвратить их с процентами. За чей счет? Объяснять не требуется — за наш. Между прочим, лейтенант, вы никогда не сталкивались с газетчиками?

— Не приходилось, сэр.

— Забавный сорт людишек, вроде легализированных проституток. В свое время в Европе мне приходилось частенько сталкиваться с ними, кое-что из их грязного ремесла мне удалось уяснить. Например, лейтенант, как бы вы построили защиту Фишера в прессе? Допустим, его адвокат не Голдкремер, а вы?

Крис передергивает плечами:

— Постарался бы исключить из обвинения Фишера все эпизоды, где его участие недоказуемо или сомнительно, и смягчил бы ответственность в случаях, когда его вина не вызывает сомнений.

Полковник снисходительно улыбается:

— Поэтому ваше место где угодно, только не в адвокатуре или газетном мире — в этих сферах бизнеса без длинного языка делать нечего. А вот я на месте Голдкремера поступил бы так. Поехал бы сам или послал толкового парня к родным Фишера с целью опросить их и соседей. Пусть сорок соседей божатся, что Фишер с детства хулиган и подонок, начал с трех лет курить, с пяти пить, с семи соблазнять знакомых девочек. Пусть лишь его мать и тетка подтвердят, что это был пай-мальчик с голубыми глазами и золотистыми волосами, который однажды перевязал перебитую лапку бездомной кошке и по дороге в школу скармливал зимой половину завтрака голодным птичкам. Я отброшу сорок ненужных мне показаний и оставлю только те, что с младенческих лет рисуют Фишера ангелом во плоти.

Я разузнаю через знакомых в ФБР и полиции все возможное из военной службы Фишера и побеседую с вернувшимися домой его бывшими сослуживцами. Пусть вся рота утверждает, что сержант — проходимец и пьяница, наркоман и картежник, а лишь трое вспомнят, как он раз спьяну блевал утром под дерево и дважды тискал в темном углу толстую негритянку-посудомойку из солдатского казино. Я преподнесу это читающей публике как трогательную любовь подзащитного к родной природе и нежную привязанность к обиженным судьбой черным братьям и сестрам.

А дальше херувим Фишер попадает в действующую армию во Вьетнаме, и что же там видит? Здесь я напомнил бы публике о событиях в Сонгми, о случаях неповиновения и дезертирства, о десятках тысяч официально выявленных алкоголиков и наркоманов. Заодно я проехался бы по адресу наших летчиков-контрабандистов, доставляющих на своих самолетах наркотики и отчисляющих за это определенный процент выручки таможенникам; вспомнил бы, что каждый пятый доллар нашей помощи южному режиму разворовывается. И конечно, подтвердил бы это цифровым материалом из наших официальных источников и правительственной прессы… Удивительно ли, что кроткая овечка Фишер, поварившись несколько месяцев в этой каше, сам стал невольным преступником? Раз так, он — лишь жертва слепых обстоятельств и условий, царящих в армии, и поэтому главный виновник случившегося— это мы, военные, своей системой воспитания и моралью рождающие таких чудовищ, как Фишер. А. посему позор бездарному и бесчеловечному милитаризму, честь и слава честным и наивным парням вроде Фишера, которые собственными руками жаждут восстановить справедливость и расправиться с бандой преступников в военных мундирах, жертвой которых он сам едва не стал!

Словом, подборка моих материалов стала бы хорошим плевком в лицо всей армии, не говоря уже о том глупейшем положении, в котором очутились бы мы, контрразведчики, пришедшие к выводу, что на денежный транспорт напали партизаны. Какое поле насмешек для всех красных, розовых, пацифистов!

Полковник замолкает, переводит дыхание. Нервным движением пальцев отодвигает папку.

— Вот так, в общих чертах, я построил бы линию защиты Фишера в прессе. Уверен, примерно так же поступит и Голдкремер. Его клерк уже на полпути к родным Фишера, его знакомые из ФБР и полиции ищут лазейки к сослуживцам сержанта, чтобы разнюхать о нем как можно больше. И страшен нам не Голдкремер с его сверхбурной деятельностью, наша единственная угроза — Фишер. Без него адвокат со всеми своими связями — ничто, без показаний сержанта он ноль, ему попросту нечего у нас делать. Если завтра Фишера не станет, исчезнет и Голдкремер, поскольку я прикажу тотчас вышвырнуть его из отдела. Повторяю еще раз: нам опасен сержант и приводимые им факты совершенных преступлений, а не адвокат с его длинным языком. Если мы не хотим, чтобы эта парочка наплевала нам в лицо и облила с ног до головы грязью — наш долг заставить их замолчать.

Полковник говорит медленно и спокойно, не дает указаний, не приказывает, просто рассуждает вслух. Но мы давно работаем с ним вместе и не можем ошибиться в оценке происходящего.

— Вы правы, сэр, — соглашаюсь я. — Фишер становится слишком опасным. Как раз по этому поводу мы и хотели поговорить.

— Слушаю.

— Сэр, прошу вашего согласия перевести подследственного Фишера в военный госпиталь, соблюдая, естественно, все меры предосторожности. О перемещении раненого из камеры в нормальное медицинское учреждение ходатайствует военный врач, наблюдающий Фишера. Как следователь, ведущий дело Фишера, поддерживаю это ходатайство.

Полковник не мигая смотрит мне в лицо, затем отводит глаза в сторону. Поправляет кончики усов.

— Капитан, ваша мысль мне нравится. Особенно то, что вы намерены перевести подследственного именно в госпиталь, а не в наш тюремный лазарет. Обычно контрразведку представляют чуть ли не варварами, пусть после этого гуманного акта кто-нибудь заикнется, что мы не заботимся о здоровье арестованных..

Не зря мы с полковником столько времени варимся в одном котле, мы научились понимать друг друга с полуслова. Поэтому моего приятеля Голдкремера завтра утром будет ждать маленький сюрприз.

ЛЕЙТЕНАНТ

Мне всегда нравился кабинет капитана Стива Коллинза. Просторный, светлый, с большими окнами, смотрящими на юг… ничего лишнего, все, что нужно, под рукой. Однако сегодня я чувствую себя в нем не совсем уютно, причина — присутствие в кабинете адвоката Голдкремера. Важно развалившись в кресле, он сидит напротив капитана, я, как бедный родственник, расположился в углу за низеньким журнальным столиком. Зато передо мной стоит поднос с дымящимся кофе, и я время от времени балую себя крепким, душистым напитком.

На лицах капитана и адвоката улыбки, оба внешне полны взаимной приязни, со стороны можно подумать, что после долгой разлуки встретились два друга.

— Извините, что вынужден снова вас беспокоить, — ласково проговорил Голдкремер, протягивая Стиву несколько бумаг. — Мне опять разрешена встреча с моим подзащитным и вашим подследственным. На этот раз не наедине, и я хотел бы узнать, кто из сотрудников отдела составит мне компанию.

Капитан внимательно перелистал поданные бумаги, осторожно положил их на край стола, растянул губы в широкой улыбке.

— Ах, доктор, вы совсем не цените свое драгоценнейшее время, — доверительным тоном произнес он. — Пока вы старались добыть разрешение, у нас в отделе случилось происшествие.

— Оно в какой-то мере касается меня?

На лице адвоката все та же добродушная улыбка, голос полон патоки, однако глаза уже насторожились. Голдкремер в ожидании ответа подался корпусом вперед.

— Пожалуй, — с обворожительной улыбкой ответил Стив, развязывая тесемки на одной из папок, громоздящихся перед ним. — Впрочем, судите сами. Сегодня ночью мой подследственный и ваш подзащитный Ларри Фишер умер.

Лицо адвоката моментально обескровело, стало белым как мел. На нем четко обозначились синие, плотно сжатые губы.