Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) - Майер Стефани Морган - Страница 9

Нейтральным тоном я поинтересовалась:

– Можно?

Он усмехнулся и подвинул микроскоп ко мне.

Я прильнула к окуляру и сразу отстранилась с досадой. Вот черт, он прав.

– Третье стекло? – не глядя на него, я протянула руку.

Эдвард вложил стекло в мою ладонь, на этот раз стараясь не дотронуться до нее.

Я ограничилась самым мимолетным взглядом, на какой только была способна.

– Интерфаза, – не дожидаясь просьбы, я придвинула микроскоп Эдварду. Он посмотрел в микроскоп и сделал новую запись. Я могла бы заполнить таблицу и сама, но устыдилась при виде его отчетливого изящного почерка. Мне не хотелось портить таблицу своими каракулями.

Лабораторную мы закончили, намного опередив остальных. Я заметила, как Майк с соседкой несколько раз смотрели то на одно стекло, то на другое, сравнивая их. Еще одна пара прятала под столом открытый учебник.

Заняться больше было нечем, и я попыталась не глазеть на Эдварда – безуспешно! Я все-таки взглянула на него, а он уставился на меня как прежде, с необъяснимым раздражением в глазах. Вдруг я сообразила, почему сегодня его лицо выглядит иначе.

– Ты в контактных линзах? – не задумываясь, ляпнула я.

Мой неожиданный вопрос его озадачил.

– Нет.

– А-а… – протянула я. – Просто мне показалось, что у тебя глаза стали другими.

Он пожал плечами и отвел взгляд.

Теперь я точно знала: что-то изменилось. Я же помнила непроглядную черноту его глаз, когда в прошлый раз он впивался в меня яростным взглядом: эти глаза отчетливо выделялись на фоне бледной кожи и рыжеватых волос. А сегодня у него были глаза совершенно другого цвета – необычного, охристого, темнее, чем цвет жженного сахара, но с тем же золотистым оттенком. Я не понимала, как такое возможно – если, конечно, он не соврал про линзы. Или просто Форкс свел меня с ума в буквальном смысле слова.

Я опустила глаза. Эдвард снова сжал пальцы в кулаки.

Мистер Баннер подошел к нашему столу, выяснить, почему мы бездельничаем. Заглянув нам через плечо и увидев заполненную таблицу, он начал проверять ее.

– Эдвард, может, стоило дать Изабелле возможность поработать с микроскопом? – спросил мистер Баннер.

– Белле, – машинально поправил Эдвард. – Вообще-то она определила три препарата из пяти.

Мистер Баннер перевел взгляд на меня, его выражение стало скептическим.

– Ты уже выполняла эту работу? – спросил он.

Я смущенно улыбнулась.

– Но не с препаратами лукового корня.

– С бластулой сига?

– Да.

Мистер Баннер кивнул.

– В Финиксе ты училась по программе повышенной сложности?

– Да.

– Ну что же, – помолчав, продолжил он, – хорошо, что на лабораторных вы сидите вместе, – он невнятно добавил еще что-то и отошел. Я снова принялась черкать в тетради.

– Обидно получилось со снегом, верно? – спросил Эдвард. Мне показалось, что он заставляет себя поддерживать со мной разговор о пустяках. Паранойя снова захлестнула меня. Он как будто подслушал наш с Джессикой разговор за обедом и теперь пытался доказать, что я не права.

– Вообще-то нет, – честно ответила я вместо того, чтобы притворяться нормальной, такой же, как все. Я до сих пор пыталась отделаться от дурацких подозрений и не могла сосредоточиться.

– Ты не любишь холод, – он не спрашивал, а утверждал.

– И сырость тоже.

– Тяжко тебе приходится в Форксе, – задумчиво проговорил он.

– Еще как, – мрачно буркнула я.

По какой-то невообразимой причине мои слова заинтересовали Эдварда. Его лицо мешало мне сосредоточиться, и я старалась смотреть на него не чаще, чем требовала вежливость.

– Зачем же ты сюда приехала?

Об этом меня еще никто не спрашивал – по крайней мере, напрямик, требовательно, как он.

– Это… сложно объяснить.

– А ты попробуй, – настаивал он.

Я помолчала, а потом сделала ошибку – посмотрела ему в глаза. Эти темно-золотистые глаза смутили меня, и я выпалила, не думая:

– Моя мама снова вышла замуж.

– Пока что все понятно, – отметил он с неожиданным сочувствием. – Когда это случилось?

– В прошлом сентябре, – даже я уловила грусть в собственном голосе.

– И ты его недолюбливаешь, – предположил Эдвард все тем же доброжелательным тоном.

– Нет, Фил хороший. Может, слишком молодой, но славный.

– Почему же ты не осталась с ними?

Я понятия не имела, почему он так заинтересовался, но он не сводил с меня проницательных глаз так, словно моя скучная биография имела жизненно важное значение.

– Фил постоянно в разъездах. Он зарабатывает на жизнь бейсболом, – я нехотя улыбнулась.

– Я мог слышать о нем? – он ответил улыбкой.

– Вряд ли. Фил играет так себе. Всего лишь в низшей лиге. И постоянно ездит куда-нибудь.

– И твоя мать отправила тебя сюда, чтобы самой ездить вместе с ним, – он опять не спрашивал, а утверждал.

Мой подбородок дрогнул.

– Никуда она меня не отправляла. Это я сама.

Он нахмурился.

– Не понимаю, – признался он так, словно безо всякой нужды раздражался от этого.

Я вздохнула: ну и к чему все эти объяснения? Эдвард по-прежнему с явным интересом смотрел на меня.

– Сначала мама оставалась со мной, но очень скучала по Филу. Она была несчастна… вот я и решила, что пора пожить у Чарли, – мрачно закончила я.

– И теперь несчастна ты, – указал он.

– И что с того? – с вызовом спросила я.

– По-моему, несправедливо, – пожал он плечами, не сводя с меня пристального взгляда.

Мой смех прозвучал невесело.

– А разве ты не знал? В жизни нет справедливости.

– Кажется, что-то в этом роде я уже слышал, – сухо подтвердил он.

– Вот, собственно, и все, – заверила я, не понимая, почему он до сих пор так внимательно смотрит на меня.

Взгляд Эдварда стал оценивающим.

– Здорово у тебя получается, – с расстановкой произнес он. – Но готов поспорить, что ты страдаешь, хотя и не подаешь виду.

Я состроила гримасу, с трудом удержавшись, чтобы не показать ему язык, как девчонка, и отвернулась.

– Я ошибся?

Отвечать я не стала.

– Нет, вряд ли, – самоуверенно добавил он вполголоса.

– А тебе-то что? – огрызнулась я, глядя, как учитель ходит по классу.

– Вопрос в самую точку, – пробормотал он так тихо, словно говорил сам с собой. После нескольких секунд молчания стало ясно, что другого ответа я не дождусь.

Я вздохнула, насупленно разглядывая классную доску.

– Я тебя раздражаю? – спросил он, словно забавляясь.

Я неосмотрительно еще раз посмотрела на него… и снова сказала правду.

– Не то чтобы ты. Скорее, я сама себя раздражаю. У меня все написано на лице – мама говорит, что читает меня, как открытую книгу. – Я нахмурилась.

– Наоборот! Тебя очень трудно читать.

Эти слова прозвучали неожиданно искренне.

– Ты, похоже, спец в этом деле, – отозвалась я.

– Ну, в общем, да, – он широко улыбнулся, сверкнув безупречными белоснежными зубами.

Тут мистер Баннер призвал класс к порядку, и я с облегчением стала его слушать. Мне не верилось, что я рассказала свою скучную историю этому удивительно красивому парню, даже не разобравшись, презирает он меня или нет. Нашим разговором он вроде бы увлекся, но теперь я видела краем глаза, как он снова отодвинулся подальше и судорожно, в несомненном напряжении вцепился в край стола.

Я сделала вид, что внимательно слушаю мистера Баннера, который возился с пленками и проектором, показывая те же фазы, которые я без труда различила под микроскопом, но мысленно продолжала прокручивать наш разговор.

Сразу после звонка Эдвард выскользнул из класса так же быстро и плавно, как в прошлый понедельник. И снова я завороженно уставилась ему вслед.

Подоспел Майк и принялся услужливо собирать мои учебники. Я представила, как он от усердия виляет хвостом.

– Кошмар! – жаловался он. – Их же вообще не различишь, эти стекла! Повезло тебе с напарником.

– Я сама справилась, – заверила я, уязвленная намеком, но тут же пожалела о своей резкости. – Просто я уже делала эту работу, – добавила я прежде, чем он успел обидеться.