Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941-1942 - Драбкин Артем Владимирович - Страница 56

— Соблюдался ли приказ в случае потерь у сопровождаемых боевой вылет не засчитывать?

— У меня потерь сопровождаемых не было! У нас сразу становилось известно, если кто-то кого-то бросил. Был эпизод, когда командир группы сопровождения, возвращаясь с задания, сообщил командиру группы штурмовиков, что тот идет неправильным курсом. Штурмовик не согласился, и тогда командир группы сопровождения решил идти своим курсом. Его судили. Он позднее ГСС получил.

— Сильно ли было противодействие немецкой зенитной артиллерии?

— Смотря где и когда, но прикрытие своих войск зенитной артиллерией немцы осуществляли хорошо. На Сандомирском плацдарме в один из дней на моих глазах были сбиты три командира эскадрильи штурмовиков. Это было неожиданно, похоже, немцы применили что-то новое, что — мы не разгадали. Подходишь — «пух-пух» и больше не стреляет. Тогда погиб ГСС Вася Гамаюн, он уже был представлен на дважды Героя. Немцы всегда стреляли при перелете линии фронта независимо от этапа операции. Много было у них зенитных средств. Все свои проблемы я имел только от них.

— Когда штурмовики становятся в круг над целью, где располагаются истребители?

— Истребители в это время тоже могут сформировать круг с противоположным штурмовикам вращением или, если есть истребители противника, вступить в маневренный бой. Немцы в круг не лезли — шансов мало.

— Кого сложнее сопровождать — «илы» или «пешки»?

— «Пешки» спокойнее, поскольку скорость у них повыше, не требовалось столь интенсивного маневрирования. Кроме того, не нужно было заниматься штурмовкой, если не было истребителей.

— Как обстояло дело с радиосвязью?

— В 1941 —м, 42-м радио не было. Даже если и было, им не очень пользовались. Командование ввело даже звания: «Мастер радиосвязи» I, II класса. Мы должны были знать азбуку Морзе, сдать экзамен. Внедряли именно таким способом, за это платили денежки.

— Закрывали ли вы фонарь кабины?

— Нет. Особенно первое время.

— А какой самый опасный немецкий самолет, истребитель?

— Они все одинаковые.

— Каков МиГ-3 в отношении обслуживания?

— Не знаю. Я знаю, что наши механики были виртуозами, в любое время мой любимый самолет был готов. Если только серьезное повреждение, тогда пересаживался, а если все нормально — быстренько подготовили. Я говорил, что в 42-м у меня было три самолета.

— Что вы можете сказать о предвоенной подготовке летчиков?

— Для нас, а особенно для тех, кто заканчивал летные школы во время войны, было характерно страстное желание быстрее оказаться в строевой части и воевать. Морально мы были готовы к бою намного лучше немецких летчиков. Психологически мы были более устойчивы, не избегали, как они, лобовых атак. Когда немцы владели численным преимуществом в воздухе, они были дерзки, но в других случаях достаточно пассивны, может быть, только кроме «охотников», те за счет внезапности нападения часто добивались успеха. Правда, стреляли все немецкие летчики хорошо.

— Сколько у вас побед?

— Всего четырнадцать. Для тех, кто работал на сопровождении, это немало.

Источники

1)ЦAMO РФ, ф. 122 ИАП, оп. 269878, д. 6 «Журнал боевых действий полка за 1941г.»;

2)ЦAMO РФ, ф. 122 ИАП, оп. 269881, д 2 «Журнал боевых действий полказа 1941—43гг.»;

3)ЦAMO РФ, ф. 122 ИАП, оп. 269880, д 12 «Журнал учета сбитых самолетов противника летным составом полка за 1943 — 45гг.»;

4)ЦAMO РФ, ф. 122 ИАП, оп. 269879, д. 6 «Журнал итогов боевой работы полка за 1945г.».

Хайла Александр Федорович

Военное летное училище я окончил в декабре 40-го. Летать-то я начал еще до поступления в училище, в аэроклубе в городе Шебекино Курской, ныне Белгородской, области. Отец у меня был железнодорожным машинистом, в то время это была очень престижная работа. Когда он уходил в отпуск, ему предоставлялись билеты в мягкий вагон. Смутно помню — пацан же был, но получал он, кажется, 160 рублей. Тогда воз яблок стоил 80 копеек. Мясо тоже в копейках: 30 или 50 копеек за килограмм. Жили мы хорошо.

Как попал в аэроклуб? Я в это время учился в 9-м классе. До сих пор помню: сидел за одной партой с Колей Коротковым. Мы сдружились, хотя он был постарше меня на год или два. Окончили 9-й класс. Отгуляли лето.

Пришли в десятый класс, и Коля говорит: «Я с уроков буду уходить». — «Куда?» — «В аэроклуб». — «А ты что, летаешь?» — «Да». — «Не может быть!» Не поверил, подумал, он меня разыгрывает. Он мне назвал время и дату и говорит: «Я буду пилотировать в этой зоне». Я все равно не поверил. Точно! В этот день и в названное им время с расхождением в несколько минут появился самолет У-2, начал делать виражи, «мертвую петлю» — так она называлась, сейчас — «Нестерова». Одним словом, я понял, что мой друг летает. Я тоже загорелся. Мы встретились, он говорит: «Иди в аэроклуб». — «А что там нужно пройти?» — «Мандатную и медицинскую комиссии». — «Я не пойду». — «Да ты что?! Ты такой спортсмен! В сборной команде школы в волейбол играешь». Я вообще спортивным парнем был, после войны даже стал мастером спорта по волейболу.

А тогда я загорелся летать. Обратился в этот аэроклуб, написал, как положено, заявление. Мне дали «добро». Но надо пройти мандатную комиссию. Я ее прошел легко — отец во время революции был командиром бронепоезда, член партии. На медицинскую комиссию направили в город Белгород, это 43 километра от Шебекино. Поехал и прошел все тесты. Вернулся, был зачислен в аэроклуб. Отучился около года и очень полюбил авиацию. В 38-м году мы, выпускники, ждали комиссию из Чугуевского летного училища, которая должна была принимать экзамены. Отпилотировал я на пятерку и таким образом был зачислен в училище, но сказали, что я должен ждать вызова, который пришел только через несколько месяцев. Попал я в город Чугуево под Харьковом. Начали летать на двухместном УТ-2, на котором прошли обучение пилотажу и технике скоростной посадки. Прыгали с парашютом. Затем вся эскадрилья, а это порядка двухсот человек, была переведена на УТИ-4. После освоения этого двухместного самолета три эскадрильи, в том числе и нашу, пересадили на И-16, а еще три стали осваивать И-15, 10 полетов я сделал удачно. А на 11-м едва не поломал самолет, на котором летал Валерий Чкалов (его так и называли — «чкаловский»). И-16 очень строгая машина — маленькая, крылышки маленькие, фюзеляж толстый.

Окончил это училище одним из лучших, и меня в числе 11 человек оставили инструктором. Получалось даже так, что я уже инструктор, а курсантами у меня мои приятели, вместе с которыми мы поступали в училище.

Надо сказать, что окончил я училище сержантом. Мы надеялись, что нас выпустят лейтенантами, нам уже красивую темно-голубую форму пошили, с «курицей» на рукаве. И вдруг пришел приказ министра обороны Тимошенко всех выпускать сержантами! Обидно было настолько, что я, например, никогда не надевал треугольники. Кроме того, нас оставили жить на казарменном положении и требовалось отслужить четыре года, чтобы выйти из этой казармы. Конечно, мы, сержанты, жили не в общей комнате, а в комнатах по 3 — 4 человека, на всем довольствии — питание, форма, проезд. Но, например, сержантский оклад был 440 рублей, а у лейтенанта — 750. Ну, хоть стричься не заставили. Одним словом, начал я свою инструкторскую деятельность в январе, а в июне — война.