Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 5

Ведь и Перун — мужчина, а значит, она должна убедить его, что способна на что-то путное! Если бы на небесах у власти оставалась Макошь, как было в прежние тысячелетия, — об этом Избране много рассказывала мать, — то ей сейчас было бы гораздо легче. Тогда миром правила Богиня, а народами и племенами — женщина, власть и наследство передавались от матери к дочери, а своего отца никто не знал и знать не хотел. Тогда воины считали честью получить оружие из рук жрицы, а долгом — во всем ей повиноваться и умереть за нее, как за свою Богиню! Ах, где те благословенные времена!

— Боги не дадут победы войску, которое ведет Женщина! — настойчиво продолжал Громан. — Сам Перун одолел женское войско Марены и завещал, чтобы только мужчины владели оружием. Женщина с мечом — прислужница Марены!

«Рассказывай!» — с досадой на мужчин, уж две тысячи лет как захвативших власть на земле и в небесах и извративших к своей выгоде все древние сказания, подумала Избрана, а вслух сказала:

— Где ты видишь у меня меч? — Она подняла обе руки, показывая жрецу тонкие белые пальцы сплошь усаженные золотыми перстями с красными, голубыми, зелеными и лиловыми камнями, изящные запястья, на которых из-под белого меха рукавов поблескивали золотые браслеты с варяжским узором. — Меч будет в руках бога и в руках воинов. Мы не нарушим завет Перуна.

— Ты не должна подходить к священному доспеху бога! Женщина может возглавлять только женские обряды Рожаниц! А вести белого коня должен мужчина! Если ты не доверяешь никому из воевод, предоставь это право служителям Перуна!

— Среди служителей Перуна больше нет воинов! — отчеканила Избрана.

Двадцать лет назад, после памятных и весьма кровавых событий, князь Велебор лишил святилище права содержать свою дружину.

— Боги отдали мне власть над смолянами, и я поведу священного коня! — так же решительно добавила Избрана. — Белый конь признал меня, и тот, кто спорит со мной, тот спорит с Перуном!

Больше она ничего не сказала: чем меньше слов, тем весомее речь.

Ездить на белом коне имел право только сам Перун, и из святилища Избрана шла пешком, ведя его за собой. Золоченую узду она сжимала так крепко, словно это была сама власть, которую у нее хотят вырвать. Как будто мало ей Секача и Буяра — и жрец, старый хряк, покушается на ее права! Сам хочет водить белого коня! Того гляди, завтра он захочет сесть на княжеское место и в гриднице, вообразив, что раз он ближе всех к Перуну, значит, сам и есть как бы Перун. «Врешь, подавишься», — мстительно думала Избрана. Рождайся две тысячи лет назад побольше таких, как она, то и сегодня миром правили бы женщины!

Сопровождаемая все возраставшей толпой, княгиня провела священного коня от святилища до берега реки, где раскинулось поле, называемое Конским. Летом в праздничные дни здесь устраивались скачки и воинские состязания.

Во льду Днепра была проделана широкая свежая полынья, в которой еще плавали ледяные осколки. На прорубь нельзя было смотреть без содрогания: черная блестящая вода казалась жадной, ждущей жертвы и угрожающей. Где-то там, на дне, в темных пространствах Мертвого Мира, готовила своего черного коня богиня Марена. Мать Мертвых, многократно побежденная Перуном, не уставала искать новых схваток, и Избрана, захваченная своим нескончаемым спором с мужчинами, даже посочувствовала в душе темной Богине. И испугалась: сейчас ей нужно совсем другое! Избрана со священным конем, жрецы, дружина и городские старейшины остановились на краю Конского поля, а несколько жриц во главе с княгиней Дубравкой направились к проруби. Они вели с собой черного бычка. Все они были одеты в черное — цвет Бездны.

— Услышь нас, Марена, Мать Мертвых! — взывала Дубравка, стоя над прорубью с воздетыми руками. Черный плащ развевался у нее за спиной, ветер шевелил концы пояса, и смотреть на старую княгиню было страшно — Марена уже была здесь, и ее голос звучал в голосе женщины. — Прими жертву и подай нам знак, пашущая черные пашни! Пришли бойца на битву, ты, серпом срезающая колосья жизней!

Бычка подвели к проруби. Избрана держалась гордо и невозмутимо, но ей было отчаянно страшно. В детстве она до жути боялась этого вот жертвенного ножа с бронзовой рукоятью, наслушавшись смутных баек о том, что в древности в жертву Марене приносили княжеских детей. Но еще больше ее страшил исход предстоящего поединка-гадания. Богов не обманешь гордым лицом и уверенным голосом. Если сейчас они не дадут ей победного пророчества, то все усилия пропадут даром.

Но почему же богам не отдать ей победу! Она знатна родом, умна и тверда духом. И если Перун считает, что-де княжить должен мужчина, то хотя бы его вечная соперница Марена должна ей помочь! Что ей стоит немного уступить, чтобы помочь своей наследнице на земле!

Кровь черного бычка стекала в прорубь, над холодной водой поднимался пар. Вода в проруби словно бы сгущалась, становясь воротами в Мир Мертвых. Народ совсем притих и попятился. Жрицы отошли, у проруби осталась только туша бычка, припавшего головой к кромке воды, точно он хочет пить.

Пар от воды пошел гуще, толпа дрогнула и в стихийном порыве еще подалась назад.

Начинается.

Избрана осталась на месте, крепче сжимая узду белого коня. Это зрелище она видела не в первый раз и тоже всегда волновалась, как и каждый в этой толпе, но раньше узду держал в своих крепких руках отец, и она твердо верила в его силу и удачу. Теперь же передовым бойцом была она сама, и это ее сила поведет животное в бой.

Вода в проруби забурлила.

— Отпускай! Отпускай, княгиня! — страшно крикнул Громан и взмахнул посохом.

— Еще рано! — дрожащим голосом возразила княгиня Дубравка, но Избрана уже разжала пальцы, державшие узду.

И, как оказалось, вовремя. В проруби мелькнуло что-то живое, черная вода взметнулась и превратилась в черную лошадиную голову. По толпе прокатился вскрик. Фыркая и скаля крупные белые зубы, с усилием упираясь копытами в обломанный лед, черный конь карабкался на берег, и было видно, как двигаются могучие мускулы под мокрой черной шкурой. С гривы обильно стекала вода, ледяные брызги разлетались далеко вокруг.