Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 25

— У, нас мужики говорили — снимемся с места, да уйдем, пересидим в лесу, не околеем за пару дней, — рассказывал разговорившийся Лежень. — А другие им в ответ: куда зимой на снег, да в такой мороз, да лучше мы добро попрячем. Только, говорят, иные уже прятали — нашли ведь...

— Нашли. — Зимобор кивнул в ответ на его вздох. — Мы находчивые.

— А мы, княже, живем по обычаю, по правде! — добавил Хотила. — Мы не зайцы серые, чтобы в лесу прятаться, не мыши амбарные, чтобы по норам зернышки хоронить. Докажи нам твою правду — сами дадим. А если нет твоей правды — боги с нами и нас не выдадут!

— Завтра и докажу! — Зимобор кивнул.

А про себя подумал, что если к его словам сежане окажутся глухи, то язык острого железа понимают все. Здесь вроде народ не глупый, если судить по этим троим. Должны понять.

— Э, накликал! — Яробуд тем временем толкнул старшего брата в бок. — Вона бежит, тать в серой шубейке!

Прямо перед очагом пробежала мышка, нагло, У всех на глазах, куснула брошенную кость и юркнула под лавку. Кмети засмеялись, засвистели, кто-то бросил вслед серой разбойнице башмаком, который сушился у огня. Башмак оказался чужим, и возле очага немедленно вспыхнула потасовка насчет «ты чего моими башмаками кидаешься, бобер тупорылый, а вот я сейчас твоими кину! Пошел в свою хатку, животное!».

— Много мышей у вас, — сказал Зимобор. — Вчера у Черняка были, не помню, как село зовется...

— Если Черняк, то это Ручейки, — подсказал Яробуд. — Бабка наша оттуда родом.

— Мышей там вообще пропасть. Чуть все зерно не поели. У вас тут кошек, что ли, нет?

— А ты не слышал ночью кошки? — Хотила вдруг повернулся к нему и даже наклонился, опираясь руками о колени, так интересовал его заданный вопрос.

— Кошки ночью? — Зимобор удивился.

— Была кошка, — раньше него вспомнил Радоня. — Была, сволочь голосистая. Орала всю ночь, да так гадко, будто из нее живьем жилы тянули, ни сна, ни покоя, вся голова наутро трещала.

Сежане переглянулись, и по лицам их было видно, что они все прекрасно поняли.

— Ну-ка, о чем речь? — Зимобор пристально глянул в лицо Хотиле.

— Еще услышишь, княже, — сдержанно ответил тот. — И про мышей, и про кошек...

— Нет, ты уж сделай милость, сейчас мне расскажи, — настойчиво попросил Зимобор. — А то ведь я любопытный, всю ночь буду ворочаться, не засну.

— Не надо, княже, такие разговоры на ночь разговаривать! — поддержал брата Лежень.

— Не-ет! — протянул Зимобор. — Я-то знаю: если какие разговоры на ночь не вести, то до утра и не дожить можно, правда ведь?

По лицам сежан было видно, что он попал недалеко от истины.

— Ну, телитесь, отцы, не мучьте мою душу! — предложил Зимобор. — Или я совсем тупой, или вас эти кошки-мышки тоже достали по самое не могу вяз червленый им в ухо!

— Есть у нас тут один... — неохотно пробурчал Хотила.

— Ну, ну! — подбадривал его Зимобор.

— Ведун у нас живет. Завтра увидишь его в святилище.

— Только он сам не из святилища, а отдельно живет, за леском у него двор, — поспешно вставил Яробуд, как будто боялся, что смоляне плохо подумают об их гнездовом святилище.

— Паморок его зовут, — добавил Лежень и покосился на старшего брата: не зря ли я это сказал?

— Паморок, — подтвердил Хотила, что, дескать, податься некуда. — Балуется он с этим...

— С чем — с этим?

— Да вот, что ты видел. Мышей насылает. Если не угодит ему кто — пришлет целую прорву, весь амбар за ночь вынесут, одно дерьмо оставят, тьфу, прости Род! — Хотила на всякий случай привстал и поклонился столбу. При тесных родственных связях окрестных сел каждый чур был в какой-то степени своим любому жителю гнезда.

— Кошку опять же присылает, — добавил Лежень. — Кошка не простая у него. И видел-то ее мало кто, так, мелькнет что-то черное в окошке. Зато как ночь, сама в село идет, сядет под окном да мяучит, да так тошно и жалобно — прямо ножом по сердцу. И кто ее слышит, тот наутро непременно заболеет чем. А видеть — не видели, только если выйдешь вдруг, тень мелькнет, и все, будто не было.

— А ведуна-то самого видели? — спросил Зимобор.

— Как не видеть!

— Чего его видеть-то, кому надо, тот зайдет. За лесочком живет-то.

— Так за чем же дело стало? — не понял Зимобор. — Не пробовали его взять да мышиным дерьмом покормить, раз он до чужого зерна такой жадный? А потом в мешок с кошками сунуть да в реку? Я не пробовал, но люди говорят, от таких шалунов хорошо помогает.

— Тронешь его! — Хотила нахмурился. — Ведь пожрут мыши весь припас, а нам как жить?

— Его уже били! — опять вставил Яробуд. — И камнями, и топорами — уходит сквозь землю, упырь проклятый! Он ведь всегда такой был. Еще молодой когда, ходил всегда, как туча черная, не улыбнется, не поговорит ни с кем. Девки от него шарахались. Он ведь тоже к Углянке сватался, да она...

— Молчи! — Лежень выразительно толкнул слишком болтливого младшего брата.

— Что за Углянка такая? — Любопытный князь уже вцепился в новое имя. — Ваша местная Лада? Хороша? И что с ней?

— Жена моя вторая была, — неохотно и сурово ответил Хотила. — Шесть лет тому. Выросла девка у Нездрава в Глушичах, всем невестам невеста. Я посватался, да и Паморок, рожа темная и глаз дурной, тоже посватался. Она за меня пошла, конечно. Сына родила. А Паморок тогда с горя и ушел к Хитровану жить да науку его перенимать. Хитрован-то уж лет пять себе тогда приемыша искал, чтобы обучить всему и силу передать. Да никто не хотел идти. У него тоже дурной глаз был, у Хитрована.

— А как Хитрован помер, с тех пор у нас Паморок ворожить стал, — торопливо продолжил Яробуд. — Каждому ведуну ведь одно какое-то дело лучше всех прочих дается, вот у нас Паморок мышей стал заклинать. Захочет — пришлет, захочет — уберет. С таким войском нам и князей не надо!

Он запнулся и пожалел о том, что брякнул не подумавши.

— А Углянка что? — спросил Зимобор, вместо того чтобы гневаться. — Жена твоя то есть?

— Пропала Углянка, — мрачно ответил Хотила, не глядя на него. — Ночью из дому пропала. Дом заперт; двор заперт, собаки не шелохнулись. И ведь в чем ушла-то — вся одежа и обувка на месте осталась. До рубашки. Спать ложилась в рубашке, а утром — рубашка есть, а ее нет.