Краткий очерк истории и описание Нижнего Новгорода - Храмцовский Николай Иванович - Страница 25

Скромно жил он до того часа, покуда всемогущая воля Зиждителя мирови не избрала его, как и безвестного отрока Давида, к совершению великого дела; так скромно, что люди русские, благоговейные перед памятью великого мужа, да и самые нижегородцы, живущие, где была его колыбель и где есть его могила, мало имеют сведений, или почти вовсе не имеют, о его доисторической жизни.

Все, что известно о нем до 1611 года, заключается в немногих словах: он «имяше торговлю мясную»[156], служил посадским старостой, участвовал в походах Алябьева и Репнина; да есть еще предание, что он родился в Новгороде Великом и пришел с отцом в Нижний Новгород 12 лет, и что состояние по тому времени имел значительное. Но это только предание, не больше.

В своем кругу Минин пользовался уважением по честности и храбрости, которые выказал в делах городских и в походах, а более того — по своему возвышенному уму, которым достиг впоследствии не только безграничной доверенности всех нижегородцев, но и того, что князь Пожарский, гордый, как все аристократы XVII столетия, проникнутый духом местничества, признал его — простого посадского — себе равным[157].

Пламенный патриот, чувствовавший в себе силы для совершения великого подвига — спасения отчизны, — долго думавший об этом, понимал, что он, мясной торговец, не мог быть единственным главой и совершителем великого подвига. Гордые бояре и другие титулованные лица не захотели бы действовать собственно под влиянием одного посадского; а что мог он сделать без высшего сословия, с одним народом? Да и народ едва ли бы доверился безвестному мяснику.

Поэтому-то Минин стал искать человека, который бы родом и доблестями ратными был известен Руси, заслуживал бы вполне ее доверия — черта, достойная особенного внимания, поучительный урок честолюбивым демократам, принимающим на себя роли руководителей народов, этим самозванным «периклам», которых в наше время развелось так много. (Благодаря Богу, только не на Руси православной).

Стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский по роду своему и подвигам как нельзя более удовлетворял желаниям Минина. Род Пожарского происходит от князя Иоанна Всеволодовича (брата св. Юрия, основателя Нижнего), владевшего Стародубом (что в нынешней Черниговской губернии). Потомок Иоанна в пятой степени, князь Василий Андреевич Стародубский принял название Пожарского от полученного им в наследство сгоревшего города Радогощи (Черниговской губернии в Стародубском уезде), который после пожара был называем Погаром, т. е. погорелым. Гонение на православных, воздвигнутое в Литве католицизмом при зяте Иоанна III, Александре, заставило князей Стародубских-Пожарских отложиться от своего повелителя и вступить в подданство России. Впоследствии они владели большими поместьями в нынешней Владимирской губернии, в окрестностях Стародуба на Клязьме и Суздаля. Жили они большей частью в последнем городе, где в Спасо-Евфимиевском монастыре были погребаемы.

Князь Дмитрий Михайлович двадцати лет от роду был «стряпчим с платьем» и подписал грамоту об избрании в цари Годунова; тридцати лет, в 1608 году, разбил близ Коломны скопища тушинского самозванца; в 1609 разогнал шайки разбойника Салькова; в 1610, во время возмущения Ляпунова против царя Василия, удержал в верности Зарайск; в 1611 бился, как сказано выше, с врагами в Москве, был ранен, отвезен в лавру, а оттуда в свое село Пурех, находящийся в Балахнинском уезде Нижегородской губернии[158]. И этого-то стратега хотел Минин поставить во главе ополчения; грамота лаврская окончательно утвердила великое намерение скромного посадского.

Средства нижегородцев не соответствовали их патриотизму, успех воззваний Дионисия и Авраамия был сомнителен, и потому нижегородские власти, духовные и светские, собрались в дом воеводы для совета о том, какими бы мерами начать великое дело восстания. В этом собрании кроме духовенства, воевод, стряпчих и дьяков были и почетные жители Нижнего Новгорода, в том числе и Минин.

Среди рассуждений, конечно, и споров, и сомнений вдруг Минин встал и сказал, как вдохновенный: «Святой Сергий явился мне сего дня ночью и повелел возбудить уснувших. Прочтите грамоты архимандрита Дионисия в соборе, а там что будет Богу угодно». Биркин усомнился в справедливости слов Минина. «Или хочешь ты, — возразил ему Минин, — чтоб я открыл православным то, что замышляешь ты?» Биркин не осмелился возражать ему, и все приняли мнение Минина. Минин давно понял Биркина и называл его «сосудом диавола»[159].

На другой день на колокольне Преображенского собора раздался звон колокола. Жители удивились — день был не праздничный — не трепетом поспешили в храм; кто ожидал услышать радостную весть о гибели врагов, кто думал узнать о новых еще бедствиях.

По окончании литургии протопоп Савва стал перед народом и сказал: «Увы нам, господне мои, чада и братие! увы нам! Се бо приидоша дни конечный погибели; погибает Московское Государство, и вера гибнет. О горе нам! О лютаго обстояния! Польские и литовские люди в злочестивом совете своем умыслили Московское Государство раззорити и непорочную Веру Христову в латинскую многопрелестную ересь обратити! И кто не восплачет зде, братие, кто же не источит источницы слезны от очей своих? Грехов ради наших попущает Господь врагом нашим возноситися! Увы нам, братие мои и чада! — благокрасный бо град-Москву оные еретики до основания раззорили, и людей его всеядному мечу предали; что сотворим, братие, и что возглаголем? Не утвердимся ли в соединении, и не станем ли до смерти стояти за веру Христианскую, чисту и непорочну, и за Святую Соборную и Апостольскую церковь честнаго Ея успения, и за многоцелебные мощи Московских Чудотворцев? Се же и грамата просительная властей Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря». Савва прочитал грамоту; чтение его прерывалось рыданиями и восклицаниями предстоящих: «Увы нам! гибнет Москва, гибнет государство!»[160]

После того Минин вышел на площадь, где собрался народ, и сказал: «Буде нам похотеть помощи Московскому Государству, и то нам не пожалети животов своих; да не только животов своих, и дворы свои продавати, и жены и детей закладывать, и биты челом, чтоб кто вступился за истинную веру, и был у нас начальником»[161].

Нижегородцы единодушно приняли слова его; но Минин не ограничился словами: он принес на площадь все свое имение, деньги, украшения жены и даже оклады золотые и серебряные с образов; и все нижегородцы последовали его примеру, богатые и убогие, стар и млад, все несли в жертву отечеству, кто что мог. «На что нам, — говорили они, — наше имение, когда погибнет вера Христова?» Потом стали избирать военачальника. Минин предложил князя Пожарского, и все были согласны с его мнением. К Пожарскому отправили посольство, но Пожарский почему-то отказался; нижегородцы же хотели именно его видеть своим вождем, посылали к нему посольство за посольством, наконец, отправили архимандрита Печерского Феодосия с выборными от всех сословий города; посланные со слезами умоляли князя принять на себя звание вождя ополчения, и только тогда он согласился на их просьбу[162], но в Нижний все еще не ехал; а между тем там произошли смуты, явилось много желавших управлять делами и казной, возникли подозрения и недоверчивость против бескорыстия распорядителей, также стали пренебрегать распоряжениями воевод. Об этом знал уже Пожарский и написал к нижегородцам, чтобы они выбрали из посадских надежного человека для сбора и хранения казны. Письмо это Пожарский послал с Феодосием, а содержание его объявил посольству нижегородскому. Архимандрит и другие отвечали, что в Нижнем Новгороде нет такого человека, но князь прямо показал им на Минина.