Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его - Серов Иван Александрович - Страница 56

Поговорив, Сталин вышел на крыльцо. Когда потихоньку пошли с ним, он обратился ко мне с вопросом: «А что, если у нас сегодня похлёбка будет?»

Я говорю: через полчаса будет. Вижу, что не поверил, так как знал, что грузовик с продуктами заблудился.

Тогда он, видимо, решил меня проверить и говорит: а где готовят? Я ему указал на дом против нас. «А ну, пройдёмте!» Решил уличить меня.

Пошли. Пришли, вовсю горит кухня, варится мясной суп, и готовится барашек на второе блюдо. Я был доволен. Т. Сталин посмотрел на меня и вышел. Я за ним.

Через несколько минут он говорит: «По имеющимся у меня агентурным данным, вы третью ночь не спите». Я, не смутившись, отвечал с улыбкой: «Это дезинформация, т. Сталин». Он на своем стоит, что у него данные проверенные, ну я не стал возражать.

Когда дошли до домика, он добавил: «Идите и ложитесь сейчас же спать». Я говорю: после обеда. Когда пообедали, он приказал Ефимову уложить меня и не отходить, пока не усну. На это потребовалось три минуты, после чего я спал как убитый часа два.

Было уже 9 часов вечера, когда я проснулся, т. Сталин еще не спал и позвал меня. Я вошел, он говорит: «Завтра мы должны быть на Калининском фронте у Еременко. Остановимся в районе Ржева. Мы утром выедем туда поездом, а вы самолётом. Организуйте это. Когда полетите?» Отвечаю утром. Условились по карте, где я буду его встречать.

Утром проводил Сталина до вагона и сразу же на У-2 вылетел. Через 40 минут уже был на месте. Около Ржева имеется маленькая деревня Хорошево, домов 20, и, к удивлению, не сильно разрушенная немцами.

Приехал в деревню, и мне понравился один небольшой домик с крыльцом и дворик сравнительно чистый. Захожу к хозяйке и говорю, что в этом доме остановится советский генерал на пару дней. Она, глупая, как завопит на меня. Что же это такое, при немцах полковник жил, русские пришли, генерала на постой ставят. Когда же я жить буду?!

Я тоже разозлился, говорю, чтобы через полчаса тебя не было здесь. А я уже узнал, что через дом живет ее брат, так что и она может там ночь переспать.

Остановил машину с солдатами, которых туда послал генерал Зубарев*, начальник охраны тыла фронта, солдаты мне вымели двор, сложили печурку, вымыли полы, протерли кровать, столы, и я выставил из них охрану. Всё получилось хорошо. Сам поехал на станцию. А станция оказалась одним названием. Имелись лишь остовы двух домиков, а остальное все было разрушено.

Около ж/д линии ходил какой-то ж/д чин в красной фуражке. Я подошел, поздоровался и говорю, сейчас пойдет паровоз и два вагона, надо их остановить. Он, посмотрев на меня, гражданского человека, хотя и со значком депутата Верховного Совета СССР, и говорит: это пойдет спецпоезд, и я остановить не имею права.

Я спрашиваю, а как останавливают поезда? Он показал круговые движения, а сам отошел в сторону, видимо, чтобы не отвечать за мои действия. Я встал на ж/д линию и, когда подходил поезд, стал махать кепкой, чтобы поезд остановился. Смотрю, машинист стал замедлять ход, а затем и встал. Это было на разъезде Мелехово. Я вошёл в вагон и доложил т. Сталину о готовности ночлега. Когда вышли на вокзал и сели в машину, за рулём сидел запасной шофёр, который несколько лет тому назад возил Сталина. Он так разволновался при виде Сталина, что ему стало плохо и заболела голова. Но доехали.

По приезде в домик т. Сталину понравилось размещение, но произошло недоразумение, по которому мне пришлось дать объяснение. Телефонистки ВЧ-связи поставили полевой телефон «Эриксон» (английский). Когда надо говорить с абонентом, то вначале покрутить ручкой, а потом прижимать клемму.

Т. Сталин поднял трубку и заказал Еременко (командующего фронтом), а разговор не получается. Я ему рассказал, что надо вертеть ручкой и нажимать клемму, но уже увидел, что он сердится. Я сразу ушёл. Со двора слышу уже по телефону начался «шум», который длился минут десять из-за того, что фронт топчется на месте. Получился разговор «по-русски» раза два в адрес Ерёменко, что с ним редко случалось, и он повесил трубку. Я впервые слышал такую ругань Сталина. Потом позвал меня и говорит: «Сейчас приедет Ерёменко. Надо встретить у деревни и проводить сюда. Кто это может сделать?». Я ему говорю: начальник охраны тыла Калининского фронта генерал-майор Зубарев (наш пограничник). — «Давайте его сюда».

Я быстро вышел, послал за Зубаревым, и когда он пришёл, я рассказал ему, какое задание даст т. Сталин. При этом добавил, что называть его надо т. Сталин, без всяких титулов. «Поняли?» — спрашиваю его. Он на меня уставился и говорит: «Я ещё ни разу не видел т. Сталина». Я говорю: «Ну вот и увидите». Он смутился, как балерина, и я его повел. Дорогой еще раз предупредил называть т. Сталин.

Пришли. Смотрю, Зубарев побледнел и молчит. Говорю: вот генерал Зубарев, т. Сталин. В это время Зубарев собрался с духом и начал: «Товарищ Верховный Главнокомандующий, маршал Советского Союза, по вашему приказанию генерал-майор Зубарев прибыл». Сделал шаг влево и щёлк каблуками.

Т. Сталин подошел к нему и поздоровался, тот ему: «Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза». Шаг в сторону, щёлк каблуками.

Т. Сталин посмотрел на меня, я уже понял, что мне будет за этот «доклад». Затем спросил Зубарева, знает ли он Еременко? Зубарев опять отвечал с полным титулом, щелк каблуками, и так продолжалось, пока Зубарев ушел. Мне бы уйти. Но я знал, что т. Сталин вернет и выругает.

Стою. Он поглядел на меня и говорит: «Ничего не сделает, ничего не понял». Я говорю: приведет. «А что он как балерина прыгает?» Я говорю, он смутился, разговаривая с вами, но приведёт Ерёменко.

Я ушёл. Через минут 30, смотрю, едет легковая машина, а за ней пикап с людьми, с кино и фотоаппаратами. Чтобы не пылить, я остановил их метрах в 30 от дома. Поздоровались с Еременко, и тут же я махнул рукой пикапу, чтобы уезжал обратно.

Ерёменко стал просить оставить эту «кинобригаду» для того, чтобы сфотографироваться со Сталиным «в фронтовых условиях». Я сказал: пока убери, а когда договоришься с т. Сталиным, тогда позовём.

Тогда Ерёменко стал просить меня, чтобы я доложил Сталину о его намерении сфотографироваться. Я уже знал, что будет у них при встрече буря, поэтому ответил — спроси сам. Я провёл его к Сталину. Уходя, я вновь услышал разговор на высоких тонах, почему фронт не выполнил боевую задачу, поставленную Ставкой. И такой разговор продолжался более получаса.

Я ходил по дворику. Потом они вышли во двор. В это время меня отозвал пограничник из войск НКВД по охране тыла фронта и доложил, что только что по радио сообщили, что наши войска заняли Белгород и выбивают фашистов из г. Орла.

Я подошёл и доложил об этом Сталину. Он, улыбнувшись, сказал: «В старой Руси победу войск отмечали при Иване Грозном звоном колоколов, кострами, гуляньями, при Петре I — фейерверками, и нам надо тоже отмечать такие победы. Я думаю, надо давать салюты из орудий в честь войск победителей». Мы с Ерёменко поддержали эту мысль.

Далее Ерёменко вновь повторил т. Сталину, что его фронт начнёт активные действия и освободит от немцев города. (Кстати сказать, эти обещания Ерёменко так и не выполнил в дальнейшем, и его скоро за обман освободили от <должности> командующего фронтом.)[174]

Перед отъездом Ерёменко Сталин опять потребовал вино и фрукты и выпили по рюмке за успех на фронте. После этого Ерёменко осмелел и говорит: «т. Сталин, мне хотелось бы с вами сфотографироваться во фронтовых условиях».

Сталин посмотрел на него, промолчал и говорит: «А что, неплохая мысль». Ерёменко расцвел. Я подумал, что кинооператоров, которых угнал от деревни, теперь не найду и будет мне неприятность. Далее Сталин сказал: «Давайте, Ерёменко, условимся так: как только ваш фронт двинется в наступление и освободит Смоленск от немцев, вы оттуда позвоните мне в Москву, и я приеду специально к вам туда, и сфотографируемся». Тогда я понял тонкость иронии Сталина.