Обязан жить. Волчья яма Повести - Силаев Борис Дмитриевич - Страница 29

— Что?! — Фиолетов протрезвел. — Метел?!

— Представьте себе, — развел руками Курилев. — Можете проверить. Вагоны стоят на седьмом пути…

— Черт знает что, — прошептал потрясенный Фиолетов.

— Метелки! — заливисто хохотнула блондинка. — Прелестно!

— Цыц! — Фиолетов сверкнул на нее глазами и резко повернулся к Льву Спиридоновичу всем корпусом. — А между прочим, я могу это проверить… Вы знаете меня?

— Извините, первый раз вижу, — холодно сообщил коммерсант. Он колыхнул в бокале вино. — Ваше здоровье, мадмуазель.

— У генерал-губернатора могут быть из-за вас большие неприятности, — серьезно проговорил Фиолетов.

— Вы так думаете? — поднял брови Курилев. — В таком случае они могут возникнуть у половины генерального штаба. Вы считаете, что активная помощь в снабжении армии всем самым необходимым является нарушением служебного долга?

— Черт подери! — выругался поручик. — Так почему же отлетают на второй день солдатские подметки и разваливается конская сбруя?

— Потому что, — веско сказал Курилев, — определенные организации сквозь пальцы смотрят на недобросовестных проходимцев… Которые Христа продадут и еще торговаться станут.

— Бить их надо, — зло бросил Андрей. — Он поставил локти на стол и наклонился к коммерсанту. — Лев Спиридонович, займите нужную сумму… Ей-богу, с возвратом. Вот тебе крест…

— Перестань! — оборвал его поручик.

— Принципиально не даю в долг, — засмеялся Курилев. — Нет ничего труднее — богу молиться, родителей почитать да долги отдавать.

— Не очень много, — взмолился Андрей.

— Не уговаривайте, — закрылся ладонью Курилев. — По долги, не по грибы… Или, как у нас говорят: долги собирать, что по миру идти: бери что дают, да еще кланяйся… Я лучше, господа, уплачу за ваш стол. В знак доброго знакомства. Официант!

— Не беспокойтесь, — перебил его Фиолетов. Он задумался, чиркая кончиком ножа по скатерти. — Лев Спиридонович, не могли бы вы завтра уделить мне минуты две?

— С удовольствием, — Курилев поднялся на ноги. — Я обедаю в кафе «Фалькони» в три часа. А сейчас, господа, я удаляюсь. Коммерция требует точности.

Фиолетов звякнул под столом шпорами и опустил голову, сверкнув набриолиненными волосами.

Курилев поклонился и пошел к выходу, на ходу бросив деньги на свой столик. Андрей с восхищением посмотрел ему вслед:

— Вот это мужик!

Поручик трезво улыбнулся и налил всем из графинчика:

— Ай да наш генерал-губернатор! Древний дворянский род. Метелки?!

— Жить-то надо, — вдохнул Андрей.

— Да, — весело согласился Фиолетов. — Жить чертовски хочется. Но не собакой. Человек без денег — хуже собаки. Выпьем за жизнь!

— И за любовь! За любовь! — подхватила блондинка.

— Фифа! — пьянея, закричал Андрей. — За господина поручика! До дна-а!

— Шампанского! — поручик выплеснул за спину водку. Бледный, поднялся за столом, глазами выискивая официанта. — Человек! Шампанского, живо-о!

Андрей показал Курилеву на крайний столик у зеленой стены винограда, а сам пошел в соседнее помещение. Устроился поудобнее: заказал стакан холодного молока и пирожное, бросил перед собой пачку папирос.

Спокойный голос Курилева проговорил из-за виноградных стеблей:

— Идет…

Пригубливая маленькими глотками молоко, Андрей смотрел, как по ступеням поднимаются посетители, рассаживаются в плетеных креслах. На веранде было прохладно от листвы виноградных лоз и политых водой каменных плит пола, а там, на улице, жаркое марево колыхалось над раскаленным булыжником.

Назавтра Андрей встретился со Львом Спиридоновичем на улице. Пошли рядом, стараясь говорить, не поворачивая головы друг к другу.

— Разорил он меня, — пожаловался Курилев. — Знаешь, сколько я ему сунул? Уму непостижимо. Полный баульчик. А еще надо дать всяким интендантским сошкам… Каждый лапу протягивает.

— Вы, спекулянты, три шкуры дерете, — ответил Андрей. — В накладе не останетесь.

— Господи! — ужаснулся Курилев. — В накладе? Да ты знаешь эти цены? Караул кричать хочется! Эти деньги должны пойти в партийную кассу. У нас кругом дырки — семьям арестованных помочь надо? Надо! Передачи в тюрьму? На подкуп надзирателей! А оружие?! А мы их в пасть контрразведчику. На, милый, жри. Проматывай их по ресторанам! Транжирь на девок!

— Все окупится, Лев Спиридонович, — сказал Андрей и передал ему несколько исписанных листков.

— Здесь приметы и возможные адреса тех воров — Джентльмена и Неудачника. Пусть ваши люди включатся в поиск. Учтите, что и контрразведка занимается тем же. Сейчас самое главное — во что бы то ни стало первыми напасть на след альбома.

— Нам бы их фотографии, — сказал Курилев.

— Их нет даже в контрразведке. Когда белые вошли в город, уголовники сожгли тюремный архив. Поэтому я так ценен для полковника. Предлагаю следить за базарами. Они могут появиться на вокзалах. Возможно, прячутся на каких-то воровских квартирах.

— Что предпринимаешь ты?

— Хожу по городу, — усмехнулся Андрей. — Я думаю, они попытаются избавиться от меня. Я им особенно опасен. Они это понимают.

— Мы можем подстраховать тебя, — предложил Курилев. — У нас найдутся лихие парни.

— Не стоит, — отказался Андрей. — Больше людей — больше неожиданностей. Здесь мы расстаемся. Быстрее проворачивайте кофейное дело.

— Завтра. До свидания. Будь осторожен.

Лев Спиридонович свернул в переулок.

Глава 12

Громадное, закопченное дымами паровозов здание вокзала гудело от голосов и топота ног. Тысячи людей бесконечным потоком бежали по лестницам, волочили мешки, тащили какие-то сундуки, обитые полосами белой жести. Многие вповалку лежали на деревянных лавках и на полу. Длинные очереди вились к будке с холодной и горячей водой. Дежурный по вокзалу что-то кричал, сложив ковшом кисти рук у рта, в человеческое поле, устилающее сплошным ковром все переходы, комнаты и зал, вдруг начинало шевелиться, словно растревоженный муравейник. Одни бросались к дверям, ведущим на перрон, другие начинали бессмысленно метаться в разные стороны. Раздавался плач детей, вопли придавленных, крики…

— Ни в коем случае не брать, — давал последние указания Фиолетов.

Они стояли в тесной комнатушке дежурного — поручик и несколько агентов, среди которых был и Андрей.

— Арестуем потом. А сейчас выследить того, кто возьмет деньги из буксы. Запомнить его приметы. И, главное, узнать, где он живет, с кем встречается.

Андрей внимательно приглядывался к окружающим его людям. Это были неприметные личности, одетые в солдатские шинели, зипуны. В разбитых сапогах и веревочных лаптях, небритые, они держали в руках мешки и свертки, толпились возле Фиолетова, пряча в рукавах незажженные цигарки.

— С богом, — сказал поручик. — Идите!

Андрей вышел последним. Он бродил по перрону, переступая через груды чемоданов, проталкиваясь за спинами толпящихся у рельсов. Вот людская река взволновалась, она волной выхлестнулась от стен вокзала. Раздался долгий паровозный гудок, и зеленые пассажирские вагоны, вперемешку с рыжими товарными, застучали колесами, подкатили к перрону. Они еще не успели остановиться, как сотни рук потянулись к поручням, в окнах замельками возбужденные лица, а по жестяным крышам побежали фигуры, волоча за собой тяжелые корзины, ящики и баулы.

Андрея словно подхватило водоворотом, он ничего не видел и не слышал, кроме оскаленных ртов, потных затылков, бабьих платков и криков. Над ним проплывали чемоданы, из распоротых мешков сыпалась едкая соль, вываливались какие-то тряпки.

Третий вагон оказался в стороне. Работая локтями, с трудом вырываясь из жарких тисков взбудораженной толпы, Андрей бросился туда. Это был пассажирский. Обвешанный гирляндами людей, штурмующих его двери и окна, с крышей, напоминающей остров, на который высадился экипаж потонувшего корабля, вагон, казалось, рухнет под тяжестью человеческих тел. Пробиться к буксе заднего колеса было просто невозможно, там, у входа, бушевало настоящее побоище. Взлетали кулаки, кто-то плакал навзрыд.