Гавань измены (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 14

Рэй засмеялся и сказал:

— Знавал я одного француза, признававшего все грешки Бонапарта, в том числе тиранию, как вы правильно заметили, и, хуже того, полное игнорирование французской грамматики, обычаев и манер, но в то же время во всем его поддерживающего. Объяснял он это следующим: искусство — это единственное, что отличает людей от животных и делает жизнь почти сносной, а оно процветает только в мирное время, а значит, нужно стремиться к установлению всеобщего мира. Насколько я помню, он цитировал рассуждения Гиббона о счастье жить в эпоху Антонинов, несмотря даже на то, что римский император, даже Марк Аврелий, был тираном, однако Pax Romana стоил возможных эксцессов тирании. И как полагает мой знакомый француз, Наполеон — единственный человек, скорее даже полубог, способный навязать всем мировую империю, поэтому он сражается в рядах императорской гвардии по соображениям гуманитарным и в защиту искусств.

В груди Стивена зародился целый ряд страстных возражений, но он давно уже перестал открывать душу перед кем-либо, кроме близких, поэтому сейчас только улыбнулся и сказал:

— Конечно, это лишь точка зрения.

— Но в любом случае, — заметил Рэй, — очевидно, что наша обязанность — подрезать крылья всеобщей империи, если можно так выразиться. Что касается меня, — он понизил голос и наклонился к столу, — сейчас передо мной стоит деликатная задача, и я был бы благодарен за совет. Адмирал сказал, что я могу к вам обратиться. Как только он прибудет, состоится совещание и, вероятно, вы могли бы почтить нас своим присутствием.

Стивен сказал, что полностью к услугам мистера Рэя: вскоре пробили часы, напоминая, что Мэтьюрин уже опаздывает на встречу с Лаурой Филдинг, поэтому он в спешке распрощался.

Проследив за тем, как Стивен торопливо пересек площадь и растворился внизу оживлённой улицы, Рэй вернулся в пустынную в этот час церковь, посмотрел, как расставляют свечи в капелле святого Роха и направился по южному проходу к маленькой дверце, обычно запертой, а сегодня лишь притворенной, и вошел в комнату, предназначенную для мирских целей.

Она была заставлена бочками разных видов, проход в дальнем углу вел на склад, тоже наполненный бочками, а между ними стоял Лесюер с пером и книгой в руке и чернильницей в петлице.

— Вы сильно задержались, мистер Рэй, — произнес он, — удивительно, что свечи еще не прогорели.

— Да, разговаривал с человеком, которого повстречал в церкви.

— Мне сообщили. И о чем же вы беседовали с доктором Мэтьюрином?

— Мы говорили о песнопениях. А почему вы спрашиваете?

— Вам известно, что он агент?

— И на кого же он работает?

— На вас, конечно. На Адмиралтейство.

— Я слышал, что с ним консультировались, направляли ему доклады, поскольку он осведомлен о политической ситуации в Каталонии, и что он давал советы секретарю адмирала по испанским делам. Но что Мэтьюрин агент... Я определённо так о нем не думал. Его имя никогда не всплывало в списках на оплату.

— Вы не знали, что этот человек убил Дюбрея и Понте-Кане в Бостоне, практически развалил ведомство Жолио, подсунув ложную информацию в военное министерство, что этот человек разрушил наше сотрудничество с американцами?

— О нет, помилуй Бог, — воскликнул Рэй.

— Тогда очевидно, что сэр Блейн недостаточно с вами откровенен. Возможно, тому виной его природная скрытность, или, вероятно, кто-то где-то почуял крысу. Вам следуют быть более внимательным в своих связях, мой друг.

— Я помню список с оплатой практически наизусть, — сказал Рэй, — и могу с уверенностью вас заверить, что Мэтьюрина там нет.

— Уверен, что вы правы, — сказал Лесюер. — Мэтьюрин идеалист, как и вы, что и делает его таким опасным. Однако если бы вы знали, то не смогли бы разговаривать с ним так спокойно. Если бы он почуял крысу, то, вероятнее всего, избавился бы от неё. Вы сказали ему о своей миссии?

— Я упомянул о ней и попросил поприсутствовать на встрече, когда прибудет главнокомандующий.

— Отлично. Но я бы посоветовал вам держать дистанцию, общайтесь с ним как политическим советником, экспертом, но не более. Помимо обычного наблюдения, за ним следит агент. Мэтьюрин определённо обладает целой цепочкой информаторов, некоторые из которых во Франции, имя хотя бы одного из них могло бы привести нас к остальным, а потом и в Париж...

Но Мэтьюрин — трудный толстошкурый зверь, и если этот агент вскоре не преуспеет, то маловероятно, что мы добьемся успеха, и я попрошу вас найти благовидный способ убрать его с дороги, не компрометируя меня.

— Я понимаю, — согласился Рэй и, подумав минуту, заметил: — Это можно устроить. Если больше ничего не предложат, то дей [11] Маскары решит эту проблему. Во всяком случае, — добавил он после недолгого раздумья, — уверен, что дей окажется полезен. Сможет убить двух зайцев одним махом, так сказать.

Лесюер задумчиво посмотрел на него.

— Прошу, сосчитайте бочки с вашей стороны, — после некоторой паузы попросил он, — мне отсюда все не видно.

— Двадцать восемь, — ответил Рэй.

— Благодарю, — Лесюер сделал пометку в учетной книге, — я зарабатываю семь с половиной франков на каждой, что весьма существенно.

Пока он с видимым удовлетворением перемножал цифры, Рей явно формулировал следующую фразу, и когда он ее произнес, в ней чувствовалась явное отсутствие спонтанности, как в подготовленной речи, а праведного негодования слышалось несколько больше, чем подобало.

— Только что вы говорили, что я идеалист, — сказал он, — и это так. Мою поддержку нельзя купить ни за никакие деньги, и такого никогда не случалось. Но невозможно жить лишь идеалами. Пока моя жена не получила наследство, я обладаю весьма ограниченными доходами, а пока я здесь, то просто обязан соответствовать должности. Сэр Хильдебранд и все те, кто извлекает выгоду на верфях и на поставках провизии, играют по очень высоким ставкам, и я обязан следовать общему примеру.

— Вы выжали большую прибавку к своей обычной... дотации перед отъездом из Лондона, — сказал Лесюер. — Вы же не можете ожидать, что на улице Вилар оплатят ваши карточные долги.

— Конечно, могу, когда они уже взяли на себя расходы подобного рода, — сказал Рэй.

— Я доложу начальству, — сказал Лесюер, — но ничего не могу обещать. Хотя полагаю, – сказал он, теряя самообладание, — полагаю, вы можете завоевать доверие этих людей, не играя по-крупному? Мне это кажется не лучшим способом.

— Для таких людей это существенно, — упорствовал Рэй.

Глава третья

Сильное огорчение Джека Обри от встречи с адмиралом Хартли смягчилось внезапным всплеском умственной и физической активности. Адмиралтейский суд постановил, что французский корабль, который Джек захватил в Ионическом море, — это законный приз; и, несмотря на умопомрачительную плату, в которую обошелся поверенный, это снабдило его кругленькой суммой – её и близко не хватало, чтобы разобраться с ужасно запутанными делами дома, но вполне достаточной, чтобы перечислить Софи своё жалование за десять лет, попросив её не скупиться, и оправдать переезд в более комфортный номер у Сирла.

И в этом свете появились соответствующие каналы, чтобы раздать необходимые взятки для начала работ на «Сюрпризе». Но глубокая печаль осталась, и отогнать её компанией или даже музыкой оказалось нелегко. Печаль, сопровождаемая решимостью жить полной жизнью, пока это еще возможно.

Когда Лаура Филдинг пришла в этот комфортабельный номер, чтобы дать урок итальянского, то обнаружила Обри в удивительно приподнятом настроении, несмотря на тяжелый день на верфи и глубокую озабоченность кницами своего фрегата.

Поскольку Джек Обри никогда в жизни сознательно и умышленно не соблазнял женщин, то не держал в осаде и её сердце, с обычными в таких случаях апрошами, подкопами и прочими хитростями. Его единственной стратегией (если нечто столь абсолютно инстинктивное и непреднамеренное заслуживало подобного названия) было улыбаться как можно чаще, быть максимально приятным и придвигать свой стул все ближе и ближе.