Подвиги Геракла. После похорон (сборник) - Кристи Агата - Страница 79

– Ведь у вас же тоже была чайная, не так ли? – напомнила ей Сьюзан.

– Ну конечно! – Мисс Гилкрист тут же расцвела. Для нее «Плакучая ива» никогда не была торговым заведением – чайная, в ее понимании, являлась символом светскости и утонченности. Она начала свой рассказ о «Плакучей иве», а мистер Энтвисл, который его уже слышал, глубоко задумался. И только когда Сьюзан дважды безрезультатно обратилась к нему, он очнулся от своих мыслей и извинился:

– Простите меня, дорогая. Я думал, кстати сказать, о вашем дяде Тимоти – меня он немного беспокоит.

– О дяде Тимоти? Меня он не беспокоит вообще – я уверена, что с ним все в порядке, – пожала плечами молодая женщина. – Просто он законченный ипохондрик.

– Да-да, возможно, вы правы. Признаюсь, что меня беспокоит не его здоровье, – я волнуюсь за миссис Тимоти. Она упала с лестницы, повредила колено и теперь лежит, а ваш дядя в ужасном состоянии.

– И все потому, что теперь ему придется ухаживать за ней, а не наоборот? Ему это будет полезно, – заметила Сьюзан.

– Я согласен с вами. Но будут ли за вашей тетей вообще ухаживать? Вот в чем вопрос. В доме ведь нет слуг.

– Для пожилых людей жизнь и впрямь похожа на ад, – согласилась миссис Бэнкс. – А эти еще и живут в каком-то подобии георгианского помещичьего дома.

Мистер Энтвисл согласно кивнул.

Они осторожно вышли из «Королевского герба», но прессы нигде не было видно. Пара репортеров ожидала женщин у входа в коттедж, и там Сьюзан под руководством адвоката произнесла несколько ни к чему не обязывающих слов. Затем она вместе с мисс Гилкрист прошла в дом, а мистер Энтвисл вернулся в «Королевский герб», в котором у него была заказана комната. Похороны должны были состояться на следующий день.

– Моя машина все еще у карьера, – сказала миссис Бэнкс. – Я совсем о ней забыла. Позже мне надо будет перегнать ее в деревню.

– Только прошу вас, не очень поздно! – взволнованно попросила мисс Гилкрист. – Вы ведь не будете выходить, когда станет темно?

– Вы что, считаете, что убийца все еще где-то неподалеку? – рассмеялась Сьюзан.

– Нет, нет, я уверена, что нет, – смутилась мисс Гилкрист.

«Именно об этом она и думает», – подумала про себя ее гостья.

– Как все это ошеломительно! – Мисс Гилкрист направилась в сторону кухни. – Уверена, миссис Бэнкс, что вы не откажетесь от ранней чашечки чая. Скажем, через полчаса?

Сьюзан подумала, что чай в половине четвертого был явным перебором, но она была достаточно проницательной, чтобы понять, что для компаньонки ее тети «чашечка чая» была способом восстановить душевное равновесие, а у девушки были свои причины на то, чтобы ублажить эту женщину, и поэтому она ответила:

– Как скажете, мисс Гилкрист.

На кухне начался стук кухонных принадлежностей, а Сьюзан прошла в гостиную. Она провела там всего несколько мгновений, когда раздался звонок в дверь, сопровождаемый аккуратным постукиванием.

Миссис Бэнкс вышла в холл, а в дверях кухни появилась мисс Гилкрист в переднике, о который она вытирала руки – они были все в муке.

– Боже, как вы думаете, кто это может быть? – спросила она.

– Опять репортеры, полагаю, – ответила Сьюзан.

– Боже, как это, должно быть, вам надоело, миссис Бэнкс!

– Не волнуйтесь, я сама с ними разберусь.

– Я решила приготовить сдобы к чаю.

Сьюзан подошла к входной двери, а мисс Гилкрист в нерешительности осталась стоять в дверях кухни.

Посетителем, однако, оказался пожилой джентльмен, который приподнял шляпу, когда молодая женщина открыла дверь.

– Полагаю, миссис Бэнкс? – произнес он, добродушно улыбаясь.

– Да.

– Меня зовут Гатри. Александр Гатри. Я друг – старинный друг – миссис Ланскене. А вы, как я понимаю, ее племянница, носившая раньше имя мисс Сьюзан Эбернети?

– Верно.

– Ну, а теперь, когда мы знаем друг друга, могу я войти?

– Ну конечно.

Мистер Гатри аккуратно вытер ноги о коврик в прихожей, вошел, освободился от своего пальто и положил его вместе со шляпой на маленький дубовый комод в холле. После этого он, вслед за Сьюзан, прошел в гостиную.

– Печальное событие, – начал пожилой джентльмен, хотя слово «печаль» по определению не подходило этому человеку, так жизнерадостно было выражение его лица. – Да, очень печальное событие. Я был здесь неподалеку и решил: самое малое, что я могу сделать, так это посетить досудебное расследование и, конечно, похороны. Бедная Кора! Бедная, глупенькая Кора… Я знал ее, миссис Бэнкс, почти с того момента, когда она вышла замуж. В те годы Кора была пылкой девушкой, которая серьезно относилась к искусству и к своему мужу Пьеру Ланскене – я имею в виду, как к художнику. В конце концов, он был ей не таким уж плохим мужем. Он ходил налево, если вы понимаете, что я имею в виду, но Кора считала это проявлением артистического темперамента. Он принадлежал искусству, а значит, был аморальным человеком! Я не уверен, что она не пошла в своих логических построениях еще дальше: дескать, каждый аморальный человек должен принадлежать искусству! Бедная Кора, она ничего не понимала в этом артистическом мире – хотя во многих вещах, должен вам сказать, была очень проницательна. Да, просто удивительно, насколько она бывала мудра.

– Да, все подчеркивают именно это, – сказала Сьюзан. – Сама-то я ее почти не знала.

– Да-да, она ведь полностью порвала с семьей из-за того, что родня не оценила ее драгоценного Пьера. Она никогда не была хорошенькой, но в ней, без сомнения, что-то было. Никогда не знаешь, что она скажет в следующий момент, и невозможно определить, серьезна ли она в этой своей наивности или разыгрывает вас… Она здорово смешила всех нас. Вечное дитя – именно такой мы все ее запомнили. И последний раз, когда я ее видел – а я посещал ее время от времени после смерти Пьера, – я был потрясен тем, что она все еще была все тем же ребенком.

Миссис Бэнкс предложила гостю сигарету, но старик покачал головой:

– Спасибо, моя дорогая, но я не курю. Вам, должно быть, интересно, зачем я здесь? Честно сказать, я испытываю угрызения совести – поскольку обещал Коре навестить ее еще несколько недель назад. Обычно я приезжал к ней раз в год; а не так давно у нее появилось хобби: она стала покупать картины на местных распродажах и хотела, чтобы я на них посмотрел. Я, знаете ли, художественный критик. Естественно, большинство приобретений Коры были полной ерундой, но если смотреть на это с глобальной точки зрения, то это не такое уж плохое занятие. Обычно на таких распродажах картины не стоят практически ничего – часто багет стоит дороже самого изображения. Естественно, на всех значимых распродажах присутствуют профессиональные торговцы, и шанс для любителя наткнуться на истинный шедевр очень невелик. Хотя совсем недавно я купил маленького Кёйпа[56] всего за несколько фунтов на одной распродаже на ферме. Очень интересная история. Картину подарила старой служанке семья, в которой она прослужила долгие годы, – они не представляли ее ценности. Старушка отдала картину своему племяннику-фермеру, которому на ней нравилась лошадь, но в целом он считал картину грязной мазней! Да-да, такие вещи иногда случаются. Кора была уверена, что у нее нюх на такие картины. Конечно, она глубоко ошибалась. В прошлом году вот хотела, чтобы я приехал и оценил ее Рембрандта… Рембрандта, вы только подумайте! Это была даже не приличная копия – так, полная ерунда. Но однажды ей удалось приобрести очень приличную гравюру Бартолоцци[57] – хотя и всю во влажных пятнах. Я продал ее за тридцать фунтов, и это невероятно вдохновило Кору. А теперь она с большим воодушевлением написала мне об одном итальянском примитивисте, которого купила, и я обещал заехать и посмотреть на него.

– Думаю, что это там, – сказала Сьюзан, указывая на стену за своей спиной.

Мистер Гатри встал, надел очки и подошел к картине.