Дефектная игрушка (СИ) - "Veronika19" - Страница 11

Разве он не сможет справиться с ней? Он справился со смертью единственной сестры в одиночку, а с ней, что не сможет? Это ведь так просто не пересекаться в лабиринтах фракции, это ведь так просто не трахать её мысленно в рот. Она просто девка с неуёмной амбицией свести его с ума.

Эрик находит её, безобразную, у самодельного кострища. И как от такой можно зависеть? В ней ничего нет такого, кроме его татуировок на грязном фантике кожи.

Он толкает её ботинком в плечо, она моментально оборачивается.

— Надеюсь, мне не стоит рассказывать, какого это ебаться среди этого хлама, — в грудине пульсирует сердце, назревает инфаркт. — Тебя хотел видеть Макс, собирайся.

Это ведь так просто не пересекаться в лабиринтах фракции.

Никогда. Ни за что.

========== Часть X. “Вертеп” без правил. ==========

Есть неудобные люди.

Вот они и есть эта пара крайне херовых неудобных людей. Друг для друга.

Даже общий кислород устраивается слишком неудобно в груди, потому что общий.

Они молчат, и тишина между ними выстраданная, вымученная. Каждый хочет вытрахать упрёками и оскорблениями мозг другому, но в итоге это всё остаётся вариться в них. Не дать выхода яду, значит, самому сдохнуть от него.

Жёсткие, твёрдые шаги тонут в лужах и издалека напоминают гриппозное хлюпанье. Эрик подаётся немного вперёд, а Лиза упрямо тащится за ним; он — мегаполис, она — периферия. Заходящее солнце куском прожаренного маргарина поднимается с водосточных днищ, карабкается по ободранным рекламным баннерам, застревает над крышами домов. От маргаринового солнца остаётся небольшой масляный след на небе, а они продолжают вариться в своих гордынях.

Эрик — чёрт, не Бог, ему можно. И за это ему ничего не будет.

В поезде голые стены не холоднее их сердец, но всё же облокачиваться на них неприятно. Они и не льнут к ним спинами, держат равновесный баланс; их вестибулярные аппараты работают исправно, без программных сбоев. Ветер проходит лентами сквозь открытые двери вагона, не останавливаясь. Между ними страшно останавливаться — согнут в подкову, не поморщатся. Хреновы супермены с заявкой на — «я спасу себя от него/неё».

Яма затоплена бесстрашными. Их так много под вечер, что рябит глаза от чёрных униформ и любопытных глаз. Хочется немытыми пальцами вдавить глазные яблоки в затылок, чтобы они прошли на вылет пулями некрепкого сплава. Смотрят абсолютно все. В полуопущенные ресницы, в ключицы, в спину. На руки. Эти бляди думают, что их руки будут переплетены. Даже запястья заныли от таких дерзновений.

Хочется громко послать их нахуй.

Но нужно держать баланс, как в поезде.

Лиза умеет вести себя достойно на людях. Она даже мастерит улыбку. Получается в меру искренне, в меру фальшиво. Как есть. Хавайте, что дают. Нет, тогда проваливайте, и закатайте в бетон свои глаза.

У кабинета Максимилиана они расходятся. И Лиза расслабляется, когда теряет его тень за поворотом. С неё слетает вся шелуха надменности и зубоскальства. Ей больше не перед кем театральничать, зрители ушли. Один главный зритель.

***

— И что ты намереваешься делать с девчонкой? — спрашивает один из Лидеров и по совместительству друг Эрика Тим, беспокойно перемещая из одной ладони в другую серебряную цепочку.

— Отправлю её работать в «Вертеп», пусть помогает Себастьяну, — с больным равнодушием отвечает Макс.

— Но… — ужас закрадывается в зрачки и расплывается по белкам глаз.

— Знаю. А кто сказал, что нужно возвращать Мур на тех же условиях? Это будет неправильно, если она встанет обратно в ряды бесстрашных, будто ничего и не было. Общество может возмутиться и взбунтоваться. И я говорю не только о нашей фракции, но и об изгоях. Сколько там полегло от руки нашей «организации»?

Вся тирада облечена в такое хладнокровие, что тошнота подкатывает ко всем органам чувств. Всё покрыто блевотной тиной. Гадко и не терпится отмыться. Тима преследует это ощущение с момента неофициальной встречи с Максом.

— Это всё из-за Эрика? Хочешь проверить, насколько железные у него яйца?

— Просто хочу вернуть его в былую кондицию.

— Разве нет другого способа?

— Поговорим о способах? — долгая пауза; между ними ничего не происходит. — Она — его способ. Раньше была сестра, а теперь она. Фракция нуждается в безупречном солдате.

— Сколько раз нужно сломать солдата, чтобы сломать его окончательно?

— Сколько потребуется, Тим. Надеюсь, ты, как друг, скажешь ему место и время. У меня всё.

***

В «Вертепе» всё без изменений.

Лиза отмечает это незамыленным взглядом.

Бар не теряет своих красок, просто выглядит не так агрессивно и «разгульно», как в ту ночь. В помещении пахнет алкогольными коктейлями, солёным арахисом и сырыми тряпками. Мур по-хозяйски усаживается на барный стульчик и кружится так быстро, что волосы разлетаются стаей птиц. То ощущение пьяности отсутствует, и она слезает с карусели, не приносящей радость.

— Эй, привет, — в дверях показывается бармен с упаковкой пива, — ты чего здесь?

— Эм, — Лиза приподнимает бровь, — я отныне работник «Вертепа», — она улыбается парню, лицо которого теряет былой розоватый задор. На его побледневшем лице резко выделяются бесформенные синяки. — Что-то не так?

— Всё так, — он откашливается и протягивает ей руку. — Себастьян.

— Лиза.

— Я знаю. Работа не пыльная, — прикусывает язык, — стоит опасаться только пьяных посетителей. Для защиты у тебя есть руки, что имеют функцию складываться в кулак, — пытается разрядить хуёвую обстановку шутками.

— По-другому здесь и не сработает, — амнистированная бесстрашная не замечает нервозного состояния Себастьяна, скорее прикидывает, сколько у неё имеется сил в организме, чтобы отбиваться от нетрезвых «буйволов». В крайнем случае, можно воспользоваться подручными средствами, например, догорающим бычком сигареты.

— Иди, переоденься. Потом я кое-куда тебя свожу, — у него дрожат руки, но это мелочь.

Лиза просто подумает, что он наркоман, и всё уляжется. Они же даже курили вместе. Всё уляжется.

***

Одна комната на двоих — это не беда. Лучше помойных вонючих дыр для крыс-изгоев и общих спален бесстрашных. Где там и там втихомолку дрочат на тебя под картонками и пододеяльниками. В совместной «разногендерной» комнате можно стать друзьями по работе, братом и сестрой по духу, или любовниками.

Последнее на руку Эрику. Однозначно.

Он же не хотел, чтобы о них ходили, ползали, летали не те мысли.

Ай да, твою мать, похер.

Лиза запирает комнату на ключ и возвращается в бар. На ней тесные лосины и спортивная майка с поддерживающим грудь лифом. «Вертеп» пуст и молчалив. Ожидаемой картины толпы «буйволов на водопое» нет. За барной стойкой её ждет Себастьян, сложив руки лодочкой; костяшки пальцев сбиты в кровь. Этим здесь никого не удивишь; скорее вопросы могут возникнуть к тому, у кого ни одного фингала, ссадины и перелома.

— Готова?

— Да.

«Почаще себе напоминай, Лиза, что эта фракция лучше колонии изгоев».

С осознанием этого легче.

Тёмные коридоры с мигающими лампочками сжимаются, становится невыносимо делать шаги по направлению к неизвестности, которая начинает запугивать какими-то нелепыми сюжетами будущего. Лизе не по себе. Но она не поддаётся на уловки своего воображения, и не спрашивает ни о чём Себастьяна. Он сам на взводе; он почти касается её судьбоносных линий на ладони.

Дверь с проржавелыми прутьями отворяется барменом. Они погружаются в жуткий склизкий мрак полуподвального помещения. Ещё одна дверь, за которой шума столько, что хватит докричаться до Бога, и попросить его о помиловании. Свет пропарывает тело канатной нитью.

— Прости меня, Лиза, за то, что будет, — бармен подталкивает девушку к круглой «цирковой» арене и ступает на неё сам.

Полукруг бесстрашных, разомкнувшийся с их приходом, замыкает в кольцо ринг.

Всё до простоты, до пальцев об асфальт, банально. Она — девочка для битья, девочка для ставок, девочка для садистских забав. И скулы неожиданно немеют в широкой улыбке — защитная реакция организма.