You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 46

— От тебя одни неприятности, — хрипло повторяет он и закатывает глаза.

Рука у Кристины дрожит. Кровь Эрика застыла на ее смуглой коже рдяными мазками. Прекрасные, смертоносные цветы боли, ужаса и смрада преисподней.

Кровь.

Его кровь.

========== Глава 22 ==========

Вкус крови во рту. Металл и соль. И хочется сплюнуть багряный сгусток, да только губы не разомкнуть. Словно запеклись, словно спаялись, не смоченные слюной. И глотка вся высушена будто кратер вулкана. Эрику хочется закашляться, исторгнуть из своего горла хриплые звуки, но у него не получается даже приоткрыть рот. Он слабо шевелится, не размыкая глаз, ощущая тупую, ноющую, жалящую боль в плече. И чей-то голос. Размытый, неясный, обезличенный. Звуки все отдаляются и отдаляются. И темнота. Накидывает свое густое, вязкое покрывало. И Эрик послушно закрывает глаза.

Когда он приходит в себя во второй раз, то с трудом разлепляет веки. Потолок над ним серый и выщербленный. В самом углу он видит пыльную паутину. Взгляд зрачка фокусируется на перебирающим лапами-палочками пауке. Еще одно мгновение и до его ушей начинают долетать звуки. Скрип ножек стула о камень. Такой царапающий и вязкий, что хочется сморщиться, чей-то тихий голос, яростный шепот и недовольные, шипящие нотки. Эрик старается вдохнуть полной грудью и прислушаться. Закрыть глаза, просто закрыть, лежать и слушать. И у мужчины выходит.

— Ты с ума сошла? — Этот голос напористый, недоброжелательный, спаянный из звуков агрессии и непонимания.

— Он спас меня, — этот же голос не менее ярый, но есть в нем еще какие-то стылые эмоции. Эрик не может понять. Он не силен в понимании чувств других. И сейчас вдруг осознает, что жалеет об этом.

— И что? Он бил тебя!

— Трис, тише!

Кристина. Стифф. Бинго. Эрик бы скривился, да не может, мышцы отчего-то болят, словно его колотили всю ночь. И в сознании вспыхивают картины перестрелки, хрупкого и теплого тела в его руках, огромных, испуганных зеленых глаз девчонки, ее осязаемый страх и его ненормальный поступок. Фрэнк бы обозвал его идиотом и тупицей, Макс бы одобрительно склонил голову. Но Эрик один, совсем один.

— Тобиас считает его предателем.

— Они стреляли в него. Думаешь, они стали бы это делать, если бы он был свой? Убивать информатора? Это нелогично. Они бы сами себе подрезали крылья.

Наступает пауза. Эрик силится, прислушивается. Кажется, подруги молчат. Мужчина так и может представить, как недовольно раздуваются ноздри Стиффа, как она складывает руки на груди и чуть вздергивает подбородок, вся подбирается, внутренне негодует. Кристина в этой ситуации кажется ему спокойной и уверенной.Она размеренно говорит, настаивает на своем. Защищает его.

Девочка, что ты делаешь?

Он вдруг осознает, что Кристина сидит здесь, рядом с ним, иначе бы Приор сюда не пришла. Ее лучшая подруга у постели врага. Это даже иронично. Эрик бы рассмеялся, если бы мог. Но горло высушенное. И мужчина терпит. Ему интересно.

— Почему он вообще кинулся тебя защищать? — Приор не верит, Приор ищет подвох. Поведение бывшего лидера Бесстрашных не укладывается в систему ее мира. Да, непривычно, когда вдруг черное окрашивается в светлые тона. Но так бывает.

— Наверное, потому что Питер бросил меня.

Трис фыркает. Звук выходит практически злым и каким-то еще. Эрик не силен в оценке эмоции, но что-то мелькает в интонации Стиффа. Что-то такое, что может уловить лишь его больное, горячечное сознание, находящееся на грани реальности и того, запредельного мира.

— Я хочу здесь еще посидеть.

Молодец, девочка.

Ему нравится, как звучит ее голос, как она стоит на своем. Он может представить ее дерзкие горящие глаза, ее изогнутые брови и чуть сжатые губы. В ней столько силы и стали. Ее не сломало изуверское насилие над ее телом, надругательство над душой. Не сломало. А ведь он помнит, как она рыдала. Отчего-то никогда не забудет, как она плакала, тонкими, ломаными пальцами цепляясь за его предплечья. А теперь тверда и незыблема. Он бы мог ею восхищаться, если бы его так сильно не раздражала ее непокорность. И тут, находясь в лихорадке и жаре тела, он понимает, впервые осознает, чем именно все эти месяцы Кристина вызывала в нем яркие эмоции черного, паленого цвета.

Она раздражала его, потому что восхищала силой своего характера.

Осознание. Признание. И мир все еще цел. Все-таки женщины бывают сильными или это лишь морок, вызванный ранением?

А потом Эрик не выдерживает.

— Воды… — хрипит слабо, едва-едва.

Трис Приор замолкает, ее фраза так и остается висеть в воздухе.

Я не понимаю тебя, Кристина.

Вот что сказала Стифф. Громко и четко, так, что это резануло слух Эрика. Подруга хотела ответить, но дернулась на чужой голос. Говорить трудно, горло царапает, режет наждачной бумагой. Глаз Эрик открывать не хочет. Не нужно ему видеть перекошенное, искривленное презрительными эмоциями лицо Трис. Его состояние и без того херовое. Но он бы не отказался увидеть тонкие черты Кристины, складку меж ее бровей и линию сжатых губ.

Кажется, друг, ты тронулся головой.

И списывает все на лихорадку, на больное сознание, находящееся в плену то ли эмоций, то ли чувств, то ли неосознанных мыслей. А его головы касаются чьи-то руки, мягко и осторожно. Это ее руки. Парадоксально, но Эрик рад осознавать, что девчонка сейчас рядом, что сидит тут, несмотря на неодобрение друзей. Мужчина слышит щелчок закрываемой двери. Трис Приор ушла. И шумное дыхание Кристины над его ухом. Он распахивает глаза и последнее, что видит, перед тем, как впасть в забытье, это бьющуюся жилку на тонкой шее и острые кончики черных как смоль волос. Вода так и не касается его потрескавшихся и запекшихся губ.

Когда он приходит в себя в третий раз, девчонка сидит в кресле, поджав ноги. Голова ее чуть наклонена вниз, взгляд изумрудных глаз скользит по печатным буквам. Кристина читает книгу. Томик в ее руках потрепанный временем и основательно замусоленный многочисленными пальцами, что его касались. Девчонка поглощена чтением, пряди коротких волос падают ей на лицо. Коротких. Эрик понимает, что осознает, что она постриглась. И еще одна непрошенная, случайная мысль. Ему жаль, что она остригла свои локоны.

Ну на хуй. Ты бредишь.

Но он продолжает рассматривать ее, едва щуря глаза. Вот она заправляет короткую прядь за ухо, вот тонкими пальцами переворачивает страницу. На ее костяшках отчего-то мелькают фиолетовые пятна — синяки. Кажется, Кристина основательно тренируется. И тогда приходит еще одна мысль. Как давно он валяется в этой серой комнате без окон? А девчонка в кресле напротив ведет шеей, запрокидывает голову, разминает плечи, а потом бросает взгляд на Эрика. Да так и застывает. Они смотрят друг на друга слепое мгновение. Он видит, как ее губы едва приоткрываются, словно она хочет что-то сказать, но мужчина ее опережает.

— Какого хера ты тут делаешь?

Кристина так и захлопывает рот. Во взгляде ее ярко-зеленых глаз мелькает странная эмоция, но тут же теряется за радужкой. Эрик снова груб. Разве она ждет чего-то другого? Девушка закрывает книгу и спускает ноги на пол.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я спросил, какого хуя ты тут расселась? — Ему не нравится ее непрошенная забота, это беспокойство, теснящееся в зрачке, эта практически болезненность, стынущая в чертах ее лица, когда он так говорит с ней.

Я тебе ничего не обещал, не смотри так на меня. Словно побитая шавка.

— С тобой надо было кому-то сидеть. — Она замолкает, выдерживает практически театральную паузу, а потом продолжает: — А я хочу, чтобы ты со мной потренировался в стрельбе.

И Эрик смеется. Ему больно, но он смеется. Удалая, ловкая, та еще штучка. Смех булькает в его горле, теснится в нем диким лаем и звуками прорывается наружу.

— Молодец, быстро учишься, — он криво ухмыляется и пытается сесть. Выражение лица девчонки тут же становится серьезным. — Убери эту херову заботу. Она меня раздражает. — Ну вот, снова вид, будто он ее ударил наотмашь. — И это выражение лица сотри со своей хорошенькой мордашки. Бесит.