You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 33

— Кристина, мать твою, да приди ты в себя! — Его лицо так близко, и он трясет ее за плечи. — Я оставлю тебя здесь, девочка. — Шипит он своим низким голосом. — Приходи в себя. — И удар по щеке. Отдается звоном в мозгу, бьется в сознании. Даже такой слабый, почти неуверенный. И осознание кренится ближе к миру реальному, чем к эфемерному.

Девушка трясет головой, различает очертания разрушенного коридора и разваленных стен. Ноги ступают по мелким камням и каменной крошке. Шаг за шагом. И Кристина трет виски, все больше возвращаясь к мгновению, к настоящему. И вместе с осознанием приходит боль. Такая колючая, едкая, что девушка кривится.

— Что произошло? — Голос ее тихий и ломкий.

— Ямы больше нет, — говорит Эрик, огибая огромный камень, что явно был потолком. Кристина следует за мужчиной, и ей в глаза бросается алый сгусток, застывший на поврежденных плитах. Девушка в который раз зажимает рот рукой. Это тошнота. Не сейчас.

Теперь голова гудит постоянно, будто что-то скребется о череп изнутри. Кристина сильно хмурит брови и еле терпит. Отвлекают лишь ногти, которые девушка запускает в собственную кожу. Так действительно легче. Отвлеченнее. Отрешеннее.

— Эрик?

— Ну что? — Она не видит, но легко может представить, как он закатывает глаза.

— Так что произошло?

— Послушай, — он резко останавливается, и девушка чуть не налетает на него. Когда мужчина поворачивается, она сталкивается с его глазами. Те горят чумным огнем. — Заткнись. Ты меня уже заебала. Не время и не место говорить. — Голос у него — раскаленная сталь. — Поэтому захлопнись и не давай мне повод думать, что ты в конец тупая.

Кристина молчит. Грубо. Резко. В стиле Эрика. И поджимает губы. Она думала о чем-то ином? Вот он. Во всей красе. И все сказанное им было еще столь гуманно. Она понимает, осознает, догадывается.

— Можно еще один вопрос? — Тихий, осторожный голос, пока они идут, как кажется, по нескончаемому, петляющему коридору. И откуда только мужчина знает, куда идти?

Плечи у Эрика напрягаются, движение становятся затянутее. Ему не нравятся расспросы, разговоры и прочие вещи. Кристина осознает. Но все же.

— Как думаешь, Эдварда могло придавить камнем?

И вот тогда он разворачивается. Замирает в паре шагов от хрупкого, маленького существа, кутающегося в старую толстовку. Эрик рассматривает ее неспешным, изучающим взглядом. От него не ускользает ни одна деталь: ни пышные синяки на коже, ни заплаканное лицо, ни трясущиеся губы. Девчонка. Юная и неопытная. А ведь храбрится, хорохорится. Дура.

— Думаю, могло, — протягивает он и снова разворачивается. А Кристина все стоит и чего-то ждет от него. Идиотка. Такая тупая. Аж больно становится вдалеке за грудиной, кровоточит. Эрик — это просто Эрик. И все.

Когда они заворачивают за один из многочисленных углов, то девушка вскрикивает. Застывает, замирает, с поднесенными ладонями ко рту, и в глазах ее пляшет ужас. Черти в Аду гогочут. Кристина не сомневается.

— Нет, — шепчет она, даже не пытаясь скрыть слез. – Нет.

Перед ней на бетонном полу раскинулось тело. Оно изогнуто в неестественной позе. Руки и ноги приняли столь непривычные углы, что составляют геометрическую фигуру. Человек так выглядеть не должен. Кристина плачет, когда смотрит на кровавую кашу вместо одной части лица, когда видит, как тяжелая балка переломила позвоночник пополам. Она рыдает. Кэм не заслужил такой участи.

— Хватит, — рычит Эрик, а она мотает головой. — Пошли. Иначе я тебя здесь брошу.

— Катись к черту, ублюдок! — Крик сквозь слезы. И горло сипит.

— Дура.

Сильные руки обхватывают ее за талию, тащат в сторону. А Кристина пытается вырваться. Ее попытки кошачьи, а перед глазами — маревая пелена. Она не знала, что жизнь такая. Мутная, неправильная, ломаная. Так не должно быть. Это как-то дико, античеловечно.

— Пусти, — скулит она, а Эрик перехватывает ее руки и крепко сжимает их.

— Успокойся, — голос у него тихий, но от него веет холодом. — Иначе я вставлю кляп тебе в рот. Серьезно. — Кристина всхлипывает. — Мы почти пришли. — Всхлип еще сильнее. И такие неожиданные слова от него. — Люди умирают, девочка. Смирись. Этот мир жесток. — Поддержка? Скрытая, завуалированная, латентная, но она. И горло больше так не давит.

Когда молодые люди оказываются на улице, то девушка вертит головой — она не понимает, где они очутились. Какие-то старые, заброшенные здания, скособоченные и кривые, с выбитыми стеклами и разрисованными граффити стенами. Пошлые фразочки, вульгарные и грубые. Так думает Кристина, когда бегло смотрит на них, скользит взглядом по буквам.

— Кристина! — Девушка только поворачивает голову, как ее обнимают теплые руки и стискивают так сильно. Мягкие, ласковые и столь знакомые. — Ты живая, — с придыханием выдает Трис. Глаза у Приор блестят ненормальным блеском, лицо, как и руки, все выпачкано. Но сердце в груди подруги бьется гулко. — Живая, — Трис улыбается и снова крепко обнимает Кристину.

— Живая, — отзывается та почти с настоящей улыбкой, утыкается носом в волосы Трис и ощущает малую долю покоя. А потом слышит.

— Эрик.

— Четыре.

Поворачивает голову, чтобы взглядом наткнуться на других. На братьев Педрад — Юрай чуть кивает ей, на Тори, на девчонок, чьих имен Кристина не помнит, на здоровых молодых парней. Мало, так мало.

— Где… — Прочищает горло, — где остальные?

— А ты не знаешь? — Четыре переводит взгляд на девушку.

Кристина мотает в ответ головой, руки Трис по-прежнему греют ее плечи.

— Предатели, — чеканит молодой человек. — Как он. — И кивок головой в сторону Эрика.

— Твою мать, Итон, — цедит сквозь зубы тот. И Кристина хмурится. С чего это Эрик так называет Четыре? — Так сложно поверить в то, что я — не предатель, да?

— Ты был близок Максу.

— А ты не подумал, что это меня предали?

Кристина переводит взгляд с одного на другого.

— Что происходит? — Говорит уверенно и твердо.

Эрик сплевывает на землю, кидает косой взгляд на Четыре, а потом ухмыляется.

— Не будь мудаком. Смотри шире. Макс предал не только вас, но и меня. — И злость в его голосе такая настоящая, такая искренняя. — Я доверял этому человеку. Всю жизнь. А он разрушил мой дом. — И снова плевок на землю. Ярый, злой. Кристина смотрит и видит то, что не замечают другие — Эрику больно.

— Что произошло? — Она повышает голос на октаву, звучит еще громче.

— Фракции больше нет, — со вздохом произносит Четыре. — От нее осталось пепелище. – И, повинуясь внутреннему порыву, девушка поворачивает голову. И видит. Земля там черная и пылающая. Очаги огня вспыхивают то тут, то там. Ямы действительно больше нет.

— Макс продался Джанин Мэттьюс, — говорит Эрик. — Продал ей нас, Бесстрашных, верных солдат. — Лицо Кристины вытягивается, белеет. — Здесь те, кто не пошел за ним, кто не согласен с тем, что он хочет навязать.

— Макс? — Выдыхает Кристина.

— Да, — Эрик ухмыляется зло и зажимает сигарету меж зубов. — Иногда нас предают те, от кого мы этого не ждем. — Он щелкает зажигалкой. — Сука же хочет власти. — Произносит мужчина, разворачивается и делает первый шаг. За ним тянутся другие.

Четыре нагоняет Зика и о чем-то бурно с ним говорит, жестикулируя. В спор вступает Юрай. Трис сжимает руку Кристины сильнее. Ладонь у подруги теплая. Девушка улыбается Приор и переводит взгляд на знакомую широкую спину. С Эриком равняется Тори. И то, как она кладет руку на его плечо, как шепчет что-то ему на ухо, почти касаясь губами кожи, режет что-то внутри Кристины. В этих жестах слишком много интимного.

— Куда мы? — Вопрос, в сущности, ничего не значащий. Это просто, чтобы отвлечься.

— К афракционерам, — говорит Трис. — Они — единственные, кто может противостоять тому, что грянуло в Чикаго. — Подруга задумчива. И Кристина понимает, что слишком многого не знает, что даже не может сейчас вникнуть в суть происходящего. Просто делает. Механически.

— Пешком? — Но кое-что девушку еще трогает.