Сжигая мосты (СИ) - "crazy-mum" - Страница 64

Я не помню, как вернулся в машину, всё было как в кошмарном сне. Боль в левой части груди пульсировала открытой огнестрельной раной, я ощущал её физически, будто бы разрывная пуля вонзилась в моё сердце и разорвала его в клочья своими смертоносными осколками. Подойдя к машине, я почувствовал, что какая-то слабая боль концентрируется ещё и в руке. Опустив взгляд на руку, я понял, что сдавил колючий букет с такой силой, что шипы вонзились в мою кожу, образовывая многочисленные кровоточащие раны. Я отшвырнул многострадальный букет в сторону мусорного бака и сел на водительское сидение, пытаясь справиться со своими эмоциями, но боль и ярость были настолько сильными, что я не чувствовал своего тела.

Я не мог понять, почему мне так хреново. Я живу с Таней, мы с Беллой в разводе, она встречается с Блэком, что заставляет меня чувствовать себя так, словно по моей душе проехались танком. Неужели я действительно испытываю к своей бывшей жене какие-то чувства? Одно дело догадываться, что она спит с этим индейцем, а другое – увидеть своими глазами, как Белла извивается от страсти под ним. Я не мог понять, что больше задевает меня: то, что моя бывшая жена трахается с этим качком, или то, насколько сексуально раскрепощённой она выглядела с ним. В моей голове всплыли минуты нашей близости с Беллой, и я понял, что ни разу она не была со мной такой смелой и открытой в сексе. Неужели она настолько изменилась, превратившись из белой овечки в страстную тигрицу, или это Блэк так на неё действует? Неужели он лучше меня в постели? Мне хотелось кричать, крушить и ломать всё, что попадётся под руку. Я с грохотом захлопнул дверь, вцепился в свои волосы обеими руками и потянул их с такой силой, словно хотел этой физической болью заглушить душевную боль. Ярость разрывала меня на части и вырывалась наружу, и я не мог больше удерживать её внутри себя, позволив себе закричать, практически зарычать. Выплёскивая ярость с утробным криком, я с силой ударил по рулю и тут же раздался громкий автомобильный сигнал моего Вольво, который отрезвил меня. Я быстро повернул ключ в зажигании и резко надавил на педаль газа, увозя своё тело подальше отсюда, как можно дальше, будто бы пытаясь убежать от самого себя, от неуместных чувств, от душевной боли.

========== Глава 25 часть II ==========

Я не знал, куда себя деть после того, что я увидел сквозь незашторенное кухонное окно дома Свон. Наверное, сейчас я понимал, что на самом деле чувствовала Белла, когда я признался ей в измене. Хотя нет, её чувства стоит помножить на трое, потому что в тот момент мы были женаты и она доверяла мне и никак не ожидала такого предательства. От осознания этого факта мне стало ещё хуже, настолько хуже, что я с трудом разбирал дорогу, удерживая руль трясущимися руками. Единственное, чего мне сильно хотелось в тот момент, – это напиться до беспамятства и забыться. И хотя я не имел никогда привычки топить свои страдания в бутылке виски, в тот вечер я позволил себе подобную слабость, понимая, что терпеть нежданно навалившуюся боль в левой части груди нет никаких сил. Чудом добравшись до Сиэтла без происшествий, я завалился в первый попавшийся по дороге бар и, заказав себе изрядную порцию спиртного, принялся с жадностью поглощать её, желая поскорее почувствовать облегчение. Тогда мне казалось, что стоит мне пережить эту ночь и наутро всё пройдёт, и я снова заживу нормальной, привычной для меня жизнью без лишних и ненужных переживаний. Но я ошибался.

Я смутно помнил, как вызвал такси далеко за полночь, и совсем не помнил, как добрался до дома. Алкоголь и воспоминания о минувшем прошлом, которые я давно задвинул на задний план, сыграли со мной злую шутку. Когда я проснулся следующим утром, первое, что я почувствовал, – это невыносимая головная боль и тошнота, но это оказалось не самым страшным. Я с неимоверным трудом разлепил веки и, осмотревшись, застонал, осознавая, что лежу на огромной кровати в спальне нашего бывшего с Беллой дома в обнимку с её шёлковым халатом. Воспоминания о вчерашнем дне нахлынули на меня без предупреждения, заново покрывая моё сердце холодом боли и отчаяния. Беспамятство, вызванное солидной порцией алкоголя, быстро улетучилось вместе с темнотой ночи, возвращая меня в утреннюю реальность, пахнущую тоской и каким-то тягучим ощущением собственного ничтожества.

Я медленно поднялся и сел на постели, ощущая себя как разбитое корыто из русской сказки знаменитого поэта Пушкина «О золотой рыбке», которую я однажды читал Ренесми, или даже хуже. Я всё ещё был в одежде и обуви, голова гудела, каждый удар сердца отзывался в висках адской болью, тело затекло от неудобного положения, желудок грозился вывернуться наизнанку, но все эти телесные ощущения не шли ни в какое сравнение с душевной болью. Выпивка не помогла, не стоило и начинать.

Я, превозмогая резкую боль в глазах, опустил взгляд на свои руки, которые всё ещё сжимали золотистую тонкую ткань, и, не отдавая себе отчёта в том, что делаю, поднёс их к лицу, запуская ноздри в мягкий шёлк и с шумом втягивая воздух. Даже сквозь жуткое похмелье я смог почувствовать её запах, такой сладкий, такой родной. Он тут же разлился по всему моему телу приятной истомой, облегчая синдромы утра после пьянки. Чёрт! Что я делаю? Сижу как последний придурок на постели, которую делил когда-то с собственной женой, бывшей, к слову сказать, в мятом костюме, с невыносимой головной болью и нюхаю её пеньюар. Безумие! Как меня вообще сюда занесло?

Я бы ещё долго задавался тупыми вопросами, обвиняя себя в идиотизме, если бы в дверь робко не постучали. Элис. Я судорожно отшвырнул от себя бывшую вещь Беллы, словно эта была мерзкая жаба и словно я не наслаждался её ароматом всего минуту назад.

— Можно? – сестрёнка заглянула за приоткрытую дверь.

— Я так понимаю, ты одна сможешь объяснить мне, что я тут делаю, потому что сам я нихрена не помню, — промычал я, поднимаясь на ноги и стараясь не заскрипеть, словно старый прогнивший шкаф, потому что именно так я себя чувствовал.

— Тебя вчера таксист привёз, ты, наверное, по привычке назвал старый адрес. Поскольку ты отключился на заднем сидении его автомобиля, ему ничего не оставалось, как позвонить в дверь и передать тебя в надёжные руки, которыми оказались мои. Хорошо, что я ещё не успела лечь, потому что только приехала из Форкса. Правда, пока мы с таксистом тащили твоё почти бездыханное тело вверх по лестнице, ты, кажется, немного пришёл в себя и даже пытался что-то говорить. Мы не разобрали, что именно. Что случилось? Переговоры сорвались?

— Если бы, — проворчал я, запуская руку в волосы, пытаясь тем самым облегчить головную боль. — Мне надо в ванную.

— Аспирина?

Я лишь поморщился и помотал головой в знак отказа. Хоть я и являлся сыном хирурга, лекарства воспринимал только в смертельных случаях, к коим похмелье явно не относилось. Хотя, я бы сейчас не отказался от таблетки, способной унять тянущую боль в левой части моей груди.

Пока я пытался привести своё тело в хоть какое-то подобие порядка и смыть с себя противное похмелье, я думал, как мне быть дальше. Мне всё ещё было невыносимо больно и мне это решительно не нравилось. Мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать того, что я чувствовал теперь. Решение, принятие которого я откладывал «на потом» последний месяц, пришло само собой. Давно пора было определиться, но я всё тянул, что-то удерживало меня в Сиэтле, и я был бы рад, если бы этой силой оказалась Таня. Теперь же, когда я окончательно убедился в том, что все мосты в прошлую жизнь сожжены, что не осталось хотя бы одной ниточки, которая могла бы привести меня к Белле, ничего уже не держало меня в этом городе, штате, стране. На тот момент я чётко видел своё спасение от тоски и боли в работе, причём далеко отсюда, на другом краю земного шара, в Китае.

Определённость моего будущего придало мне уверенности и сил, как моральных, так и физических. В тот момент я был полон решимости справиться со своими мыслями, вызывающими во мне столь неприятные ощущения, ну или хотя бы загнать их подальше и поглубже, пока они и вовсе не перестанут меня посещать. Я вышел из ванной вполне готовый к продолжению дня. Порывшись в своём шкафу, я обнаружил в нём с десяток приличных костюмов и поглаженных ещё рукою Беллы рубашек. Пока я одевался, мерзкий червяк прогрыз ещё парочку тоннелей в моём гнилом сердце, хотя куда уж больше: теперь мои рубашки стирают и гладят только чужие руки работниц химчистки. Отогнав от себя подобные мысли и прислушавшись к своему желудку, я понял, что чашка кофе вполне может в нём задержаться, и направился на кухню, где и застал свою двоюродную сестрицу.